– На Неймана шестерите?

Судя по мордам, они сбиты с толку, а значит, ответ – большое жирное «нет».

– На Бруху [27], – лепечет водитель. По голосу слышно заглавную букву.

Остальные взглядами просверливают в нем дыры. Видать, он только что капитально облажался.

– Продолжай, – говорю я.

– Она хочет знать, что ты делаешь, где бываешь, – отвечает он.

– Кто на хрен такая эта Бруха?

– Молчи, чувак, – говорит пацан с заднего сиденья. Я тычу в него пушкой, и он следует собственному совету.

– Ну так как?

– Она ведьма. В смысле ого-го какая ведьма. С ней связываться – себе дороже. Она говорит, что делать, и ты делаешь.

Любопытно. Кем бы она ни была, парней этих запугала до смерти. Наверное, даже чуточку больше, чем я.

– Она хочет знать, чем я занимаюсь? – Водитель кивает, я продолжаю: – Так, может, я ей сам все расскажу?

– Бруху увидеть нельзя, – отвечает пацан с заднего сиденья. – Она сама всех видит.

– Думаю, сегодня, – говорю я, – мы правила изменим.

Первым парнем, которого я убил, был армянский барыга, взбесивший ювелирного магната. Барыга отсиживался в полуразрушенном притоне на Скид-роу, в райончике, который у нас зовется Никель. Само здание носит название «Эджвуд Армс». Решетки на окнах, на полу – затертый за сорок лет до дыр ковер, который настрадался от сигарет и проституток на шпильках.

С чуваком в комнате прятались двое его кузенов. Одному я ногу прострелил, а второй на меня набросился. Я забил его до потери пульса ножкой от стола.

Само собой, армянин к тому времени сделал ноги. Я выловил его в холле внизу как раз в тот момент, когда он уже собирался выскочить за дверь. Выстрелил ему в спину и дал чуваку-вахтеру пятьдесят баксов, чтобы он обо мне забыл.

– Ты веришь в совпадения? – спрашиваю я, когда мы тормозим перед «Эджвуд Армс».

Водила оглядывается на меня:

– Че ты несешь?

– Да так, ничего.

Похоже, в «Эджвуде» дела пошли в гору. Настолько, насколько они могут пойти в гору у ночлежки на Скид-роу. Тот же ковер, те же замызганные диванчики. Осталось ли пятно на том месте, где я пристрелил армянина, точно сказать нельзя – пятен тут хоть отбавляй, и все хрен знает откуда. Чего тут не хватает – так это шлюх и наркоманов, ширяющихся по углам. Однако в воздухе витает что-то новое. Что именно, не узнаю.

Водила подходит к вахтерскому столу и что-то шепчет на ухо парню, который там сидит. Последний переводит взгляд с водилы на меня и обратно. Судя по виду, радости он не испытывает.

Звонит телефон, вахтер берет трубку и что-то говорит. Мне не слышно. Но, когда он кладет трубку, вид у него еще менее радостный.

– Она желает вас видеть, – говорит он мне.

Камер нигде не вижу, но нутро подсказывает: чтобы знать, что я здесь, Брухе они не нужны.

– Четвертый этаж, – сообщает вахтер, показывая на лифт.

– Даже пушку не попросишь?

– Не-а, – отвечает он и ржет, как будто только что послал христиан на съедение львам [28]. – Все равно вам от нее пользы не будет.

Клетка лифта выглядит так, будто вот-вот развалится. Скрежет металла нагнетает атмосферу. Лифт дергается и останавливается в паре сантиметров от нужного этажа. Мне ничего не остается, как выйти.

Полы здесь чище, но не намного. Половина светильников не горит, несколько комнат заколочены досками. В конце коридора стоит барышня. Латиноамериканка. Лет девятнадцать-двадцать. Длинные черные волосы, узкие джинсы, ботинки. На камуфляжной футболке белыми буквами написано «ТЫ МЕНЯ НЕ ВИДИШЬ». Руки сложены на груди – универсальный жест взбешенного подростка.

– Заходи, – ровным тоном говорит она.

Я иду за ней в комнату. Смахивает на кабинет. Письменный стол, компьютеры, телефоны. На стене – огромная карта Лос-Анджелеса. Повсюду ящики для документов. Больше похоже на офис адвоката, чем на убежище ведьмы.

Как и у Неймана, здесь на стенах намалеваны какие-то символы, в дверном косяке и за оконными рамами торчат игральные карты. Модные веяния, видимо.

Кроме меня и барышни, здесь никого больше нет. А я сюда приперся не для того, чтобы поболтать с секретаршей Брухи.

– Ну и где она? – спрашиваю я.

Подбоченившись, девица молча пялится на меня. Глубокие карие глаза явно пытаются меня запугать, и тут до меня доходит.

– Да ты, никак, шутишь, – говорю я. – Это ты?

Тяжелый взгляд никак не вяжется с юным личиком. Оказывается, Бруха – всего лишь маленькая девочка, которая пытается казаться крутой. Я ухмыляюсь.

– А что? У тебя с этим проблемы? – спрашивает она.

Кем бы она ни была, пацаны внизу боятся ее до смерти. То бишь у нее имеется определенная репутация. И, судя по всему, ей что-то известно обо мне. Значит, лучше ей не угрожать. Ну что ж, проблем от этого не прибавится. Разве что совсем чуть-чуть.

– Нет, – отвечаю я, – порядок. Но серьезно, не такая уж ты и страшная.

Она как будто немного успокаивается. Протягивает мне руку:

– Габриэла Лупе Кортес. Бруха.

Я пожимаю ей руку. Ладонь теплая, хватка крепкая. Может, крутизны в ней и негусто, но она явно не простая маленькая девочка, которая притворяется взрослой.

– Думаю, как меня зовут, ты уже знаешь.

– Джо Сандей, наемник Саймона Паттерсона. Недавно скончался.

– Да уж, не повезло ему.

– Я говорила о тебе.

Над тяжелым взглядом ей еще придется поработать, зато с уверенностью в себе у нее все в порядке. Я больше ее килограммов на тридцать. И она наверняка в курсе, что у меня при себе пушка. Однако ее это явно ни капельки не волнует. Стальные яйца у этой маленькой девочки.

– Ты прямо-таки полна сюрпризов.

Она садится за стол и разваливается в кресле. Я сажусь на стул напротив нее, достаю сигареты и зажигалку. Специально засвечиваю «Глок» в наплечной кобуре. Если она и замечает, то вида не подает.

– Я бы предпочла, чтобы ты не курил, – говорит Габриэла. – Если ты не против.

– Ага, – говорю я, – вредно для здоровья и все такое.

Подношу горящую зажигалку к сигарете, но пламя тухнет. Пробую еще раз – та же история.

– Я сказала, что предпочла бы, чтобы ты не курил.

– Ну и ладно, – говорю я и кладу сигарету с зажигалкой на стол. Если Нейман может дать мне огонь, думаю, Бруха вполне способна его потушить. Не вижу смысла препираться на пустом месте.

– Наверное, тебе хочется узнать, почему мои люди за тобой следили, – замечает она.

– Люди? Этим пацанам еще в песочнице сидеть в трусах и в майках. Где ты вообще их откопала?

– Из местных. У меня здесь сложилась определенная репутация.

– Так я и понял. – Если кто-то может заставить этих мелких психопатов работать сообща, то причин должно быть немеряно. А это впечатляет. Особенно когда речь идет о маленькой девочке. – Кстати, сколько тебе лет? – спрашиваю я. – Шестнадцать?

– Пошел ты в жопу. Мне двадцать пять. И у меня степень по социологии. Южно-калифорнийский университет, – говорит Габриэла так, будто меня должно это впечатлить.

– Мои поздравления. И, раз уж ты сама подняла эту тему, почему твои «люди» за мной следили?

– Что ты знаешь о магии?

Зуб даю, она не о карточных фокусах и не о чуваках в смокингах, которые вытаскивают из задниц голубей. Все это время я не давал себе думать об этом слове. Просто не мог, даже несмотря на трюки Неймана и игры Джаветти в Лазаря. Ясен пень, найти всему этому объяснения я не могу. Но магия? Я скорее бы подумал о каком-то вирусе, наркотике или о чем-нибудь еще, хотя и это похоже на бред сумасшедшего.

Но теперь, когда Габриэла произнесла это слово вслух, теперь, когда ящик открыт… Нет, все равно в голове не укладывается. Да и какого черта? С тем же успехом она могла бы говорить об оргонной энергии [29], исцелении кристаллами или, скажем, об ангелах.