Цикл второй
Слава морю
Перевод В. Левика
Таласса! Таласса!{21}
Славлю тебя, о вечное море!
Десять тысяч раз тебя славлю
Ликующим сердцем,
Как некогда славили десять тысяч
Бесстрашных эллинских сердец,
Не сдавшихся в бедах,
Стремящихся к родине,
Прославленных миром солдатских сердец.
Бурлило, вздымалось
И пенилось море.
Струило солнце на темные волны
Играющий алыми розами свет,
И сотни встревоженных чаек
Метались над морем и громко кричали.
Но птичий гомон, и звон щитов,
И конский топот и ржанье —
Все заглушал победный клич:
«Таласса! Таласса!»
Славлю тебя, о вечное море!
Твой шум для меня — точно голос отчизны.
Как детские сны, причудливой зыбью
Сверкает ширь твоих вольных владений.
И в памяти оживают вновь
Игрушки милого пестрого детства:
Рождественские подарки под елкой,
Багряные рощи коралловых рифов,
И жемчуг, и золотые рыбки
Все то, что тайно ты хранишь
На дне, в кристально-светлых чертогах.
О, как я грустил, одинок, на чужбине!
Подобно цветку в ботанической папке,
Засохло сердце в моей груди.
Я был как больной, всю долгую зиму
Запертый в темном больничном покое.
И вдруг я выпущен на волю:
Передо мной ослепительно ярко
Сверкает зеленью солнечный май,
Шепчутся яблони в белых уборах,
Из зелени юные смотрят цветы,
Подобно пестрым душистым глазам, —
Все дышит, смеется, благоухает,
И в небе синем щебечут птицы.
Таласса! Таласса!
О храброе в отступлениях сердце!
Как часто, постыдно часто
Тебя побеждали дикарки Севера!
Их властные большие глаза
Метали огненные стрелы,
Их остро отточенные слова
Раскалывали грудь на части,
Каракули писем гвоздями вонзались
В мой бедный оглушенный мозг.
Напрасно я закрывался щитом;
Свистели стрелы, гремели удары, —
И наконец я отступил
Под натиском диких северянок.
Я к морю бежал от них, и теперь,
Свободно дыша, я приветствую море,
Спасительное, прекрасное море, —
Таласса! Таласса!
Кораблекрушение
Перевод Ф. Тютчева
Надежда и любовь — все, все погибло!
И сам я, бледный обнаженный труп,
Изверженный сердитым морем,
Лежу на берегу,
На диком, голом берегу!
Передо мной — пустыня водяная,
За мной лежат и горе и беда,
А надо мной бредут лениво тучи,
Уродливые дщери неба!
Они в туманные сосуды
Морскую черпают волну,
И с ношей вдаль, усталые, влекутся,
И снова выливают в море!
Нерадостный и бесконечный труд!
И суетный, как жизнь моя!..
Волна шумит, морская птица стонет!
Минувшее повеяло мне в душу —
Былые сны, потухшие виденья,
Мучительно-отрадные, встают!
Живет на Севере жена!
Прелестный образ, царственно-прекрасный!
Ее, как пальма, стройный стан
Обхвачен белой сладострастной тканью;
Кудрей роскошных темная волна,
Как ночь богов блаженных, льется
С увенчанной косами головы
И в легких кольцах тихо веет
Вкруг бледного, умильного лица;
И из умильно-бледного лица
Отверсто-пламенное око —
Как черное сияет солнце!
О черно-пламенное солнце!
О, сколько, сколько раз в лучах твоих
Я пил восторга дикий пламень,
И пил, и млел, и трепетал, —
И с кротостью небесно-голубиной
Твои уста улыбка обвевала,
И гордо-милые уста
Дышали тихими, как лунный свет, речами
И сладкими, как запах роз…
И дух во мне, оживши, воскрылялся
И к солнцу, как орел, парил!
Молчите, птицы, не шумите, волны,
Все, все погибло — счастье и надежда,
Надежда и любовь!.. Я здесь один —
На дикий брег заброшенный грозою —
Лежу простерт — и рдеющим лицом
Сырой песок морской пучины рою!
Песнь океанид
Перевод М. Михайлова
Меркнет вечернее море,
И одинок, со своей одинокой душой,
Сидит человек на пустом берегу
И смотрит холодным,
Мертвенным взором
Ввысь, на далекое,
Холодное, мертвое небо
И на широкое море,
Волнами шумящее.
И по широкому,
Волнами шумящему морю
Вдаль, как пловцы воздушные,
Несутся вздохи его —
И к нему возвращаются, грустны;
Закрытым нашли они сердце,
Куда пристать хотели…
И громко он стонет, так громко,
Что белые чайки
С песчаных гнезд подымаются
И носятся с криком над ним…
И он говорит им, смеясь:
«Черноногие птицы!
На белых крыльях над морем вы носитесь;
Кривым своим клювом
Пьете воду морскую;
Жрете ворвань и мясо тюленье…
Горька ваша жизнь, как и пища!
А я, счастливец, вкушаю лишь сласти:
Питаюсь сладостным запахом розы,
Соловьиной невесты,
Вскормленной месячным светом;
Питаюсь еще сладчайшими
Пирожками с битыми сливками;
Вкушаю и то, что слаще всего, —
Сладкое счастье любви
И сладкое счастье взаимности!
Она любит меня! Она любит меня!
Прекрасная дева!
Теперь она дома, в светлице своей, у окна,
И смотрит в вечерний сумрак —
Вдаль, на большую дорогу,
И ждет и тоскует по мне — ей-богу!
Но тщетно и ждет и вздыхает…
Вздыхая, идет она в сад,
Гуляет по саду
Среди ароматов, в сиянье луны,
С цветами ведет разговор
И им говорит про меня:
Как я — ее милый — хорош,
Как мил и любезен, — ей-богу!
Потом и в постели, во сне, перед нею,
Даря ее счастьем, мелькает
Мой милый образ;
И даже утром, за кофе, она
На бутерброде блестящем
Видит мой лик дорогой
И страстно съедает его — ей-богу!»
Так он хвастает долго,
И порой раздается над ним,
Словно насмешливый хохот,
Крик порхающих чаек.
Вот наплывают ночные туманы;
Месяц, желтый, как осенью лист,
Грустно сквозь сизое облако смотрит…
Волны морские встают и шумят…
И из пучины шумящего моря
Грустно, как ветра осеннего стон,
Слышится пенье:
Океаниды поют,
Милосердые, чудные девы морские…
И слышнее других голосов
Ласковый голос
Сереброногой супруги Пелея…{23}
Океаниды уныло поют:
«Безумец! безумец! Хвастливый безумец,
Скорбью истерзанный!
Убиты надежды твои,
Игривые дети души,
И сердце твое — словно сердце Ниобы —
Окаменело от горя.{24}
Сгущается мрак у тебя в голове,
И вьются средь этого мрака,
Как молнии, мысли безумные!
И хвастаешь ты от страданья!
Безумец! безумец! Хвастливый безумец!
Упрям ты, как древний твой предок,
Высокий титан, что похитил
Небесный огонь у богов
И людям принес его,
И, коршуном мучимый,
К утесу прикованный,
Олимпу грозил, и стонал, и ругался
Так, что мы слышали голос его
В лоне глубокого моря
И с утешительной песнью
Вышли из моря к нему.
Безумец! безумец! Хвастливый безумец!
Ты ведь бессильней его,
И было б умней для тебя
Влачить терпеливо
Тяжелое бремя скорбей —
Влачить его долго, так долго,
Пока и Атлас не утратит терпенья
И тяжкого мира не сбросит с плеча
В ночь без рассвета!»
Долго так пели в пучине
Милосердые, чудные девы морские.
Но зашумели грознее валы,
Пение их заглушая;
В тучах спрятался месяц; раскрыла
Черную пасть свою ночь…
Долго сидел я во мраке и плакал.