Он взял стул и сел, члены совета общины тоже сели, все еще настороженные (словно изготовясь к прыжку), и опустили на стол сжатые кулаки.

Франц Биндер налил водку, подал ее матросу и спросил:

— Что делать с жареной свининой?

А матрос:

— Да хоть собакам бросьте! С сегодняшнего дня я перехожу на вегетарианскую пищу. — Он взял стакан и высоко поднял его. — Итак, — сказал он, — за покойников! И за будущее! За свободу, за мир и что там еще у нас пошатнулось! Потому что все зиждется на прошлом, а оно уходит из-под пог. — Он залпом осушил свой стакан, со звоном поставил его на стол и поочередно заглянул каждому в глаза.

— Никто ничего не подозревает. Все невиновны, — произнес он наконец.

— А о чем речь-то? — спросил начальник пожарной охраны.

Матрос повернулся к нему.

— Об иностранных рабочих. О недочеловеках, как вы их называли.

Молчание. Только жужжат и мигают неоновые трубки.

А потом матрос:

— Были здесь такие? Да или нет?

— Господи, да с тех пор сколько воды утекло! — сказал Франц Цопф. — Может, и были какое-то время.

— Ясное дело, были, — сказал Франц Цоттер. — Припомни-ка получше. Ты сам у себя на хуторе одного держал. И ты тоже (он повернулся к одному из хуторян). И ты (повернулся к другому). И ты тоже (к третьему). Сдается мне, что и у Караморы был один.

— У меня тоже был, — сказал Хинтерлейтнер, свирепого вида мужчина. — Я бы ему с удовольствием голову размозжил, лодырю эдакому.

— Он прав, — сказал матрос, — по крайней мере говорит, что думает. Значит, всего их было шесть, а может даже семь?

— Шесть, — пробормотал Франц Цопф. — А на кой тебе это сдалось?

Матрос, прищурившись, взглянул на него.

— Сейчас узнаете, — сказал он, — но сперва я хочу заметить, что мы с вами никогда на «ты» не были.

Угрожающий шепот.

— Что он сказал? — спросил один из хуторян.

Фердинанд Шмук наклонился и гаркнул ему в ухо:

— Что мы с ним никогда не были на «ты».

Матрос откинулся на спинку стула и спросил:

— Может, кто из вас еще помнит, что сделал отряд самообороны с этими шестью иностранными рабочими весной сорок пятого года?

И снова молчание (только жужжит и мигает свет, да торопливо тикают часы, отсчитывая время). А потом — словно откуда-то издалека — Франц Цопф:

— Я, ей-богу, не знаю, о чем вы тут толкуете.

Матрос со смиренным видом посмотрел в потолок:

— Об иностранных рабочих, — сказал он, — и об отряде самообороны.

— Отряд самообороны? — спросил Франц Цопф. — Вы, верно, имеете в виду фольксштурм?

А матрос:

— Нет, я имею в виду отряд самообороны.

— Ты что, не помнишь отряда самообороны? — сказал Франц Цоттер. — Ты же сам его тогда сколачивал. Хеллер, Айстрах, Пунц Винцент — они все состояли в этом отряде. А Хабергейер его возглавлял.

— Господин ортсгруппенлейтер! — сказал булочник и ухмыльнулся.

— Заткнись и не вмешивайся! — закричал Франц Цопф. А потом: — Мы должны держаться вместе и сохранять спокойствие. Этот бродяга что-то затевает.

Матрос рассмеялся ему в лицо.

— Ага, долго же вы соображали! — сказал он. — А ведь вам придется помочь жандармам раскопать могилы, а тем самым и могильщиков. Думаю, вас это позабавит.

— Жандармам? — переспросил Франц Цоттер.

— Конечно, жандармам, их тут сегодня целых пятнадцать штук! Очень удачно получилось.

— Они здесь потому, что деревня может вот-вот взлететь на воздух, — проворчал Франц Цопф.

— Она и взлетит, — сказал матрос.

— Что он сказал? — поинтересовался глуховатый хуторянин.

— Что деревня взлетит на воздух! — прокричал Фердинанд Шмук.

Адольф Бибер покачал головой.

— Ну и дела! — сказал он. — Ну и дела!

А матрос:

— Значит, отряд самообороны все-таки существовал. И весной сорок пятого этот отряд во главе с Алоизом Хабергейером отвел на железнодорожную станцию шестерых иностранных рабочих. — Матрос заглянул в лицо каждому из сидевших за столом. — Так? — спросил он и подождал ответа.

— Точно! — сказал начальник пожарной охраны, — Я хорошо помню. Это было, когда над Тиши летала целая прорва самолетов.

— Верно, — сказал матрос, — верно! Но бомбы они сбрасывали где-то в другом месте. Каждая бомба стоит кучу денег, и тратить их на вас было бы слишком накладно.

— По-моему, он просто хочет нас оскорбить, — сказал Франц Цоттер.

— Он нас оскорбить не может, — буркнул Франц Цопф.

— Сын какого-то голодранца! — сказал Хинтерлейтнер. — Да чихал я на него!

— Прекрасно! — сказал матрос, — значит, я могу продолжать. — Он облокотился о стол. — Так вот, отряд самообороны сопровождал на станцию шестерых иностранных рабочих. А что произошло потом? — спросил он. — Это уже вряд ли кто вспомнит. Так что же?

— А мы почем знаем? — сказал Франц Цоттер.

— Да что с ним разговаривать! — сказал Франц Цопф.

— В Плеши рабочих погрузили в эшелон, — сказал Франц Биндер. — Состав уже был подан.

— Ерунда! — сказал матрос. — Никакого состава в Плеши не подавали. Дистанция в тот день была блокирована. Сверхчеловеки вместе со своими недочеловеками вернулись назад.

— Д-а-а-а? — протянул Франц Цоттер. — А я и не знал.

— Но-но, полегче, — сказал начальник пожарной охраны, — эта история плохо пахнет.

— Мы не желаем больше с вами разговаривать! — сказал Франц Цопф.

— Ну и куда же они их дели? — поинтересовался Хакль.

А матрос:

— Вот об этом-то я и спрашиваю.

— Нас спрашивать не о чем! — рявкнул Франц Цопф. — Отряд самообороны, наверно, отпустил их на все четыре стороны. Да и вообще! Вас это не касается.

— Меня не касается?! — закричал матрос. — Эта мерзость всех касается, и меня в том числе.

— Черт подери! — загремел Хинтерлейтнер. — История и вправду получается вонючая.

А матрос:

— Ага! Наконец-то и вам в нос ударило.

Он опять откинулся на спинку стула.

— Итак, продолжим, — сказал он. — Шесть иностранных рабочих зарыты в печи для обжига кирпича. Ваш отряд самообороны там их расстрелял.

В голубовато-холодном, непрестанно мерцающем свете они и сами походили на трупы, ни дать ни взять заседание утопленников под слегка колышущейся водной гладью.

— Я этого не знал! — сказал Франц Цопф, — Хотя и знаю, что тогда всякое бывало. Но этого, нет, этого я не знал. Мне такое и во сне не могло присниться.

И вдруг заговорил старик Хеллер:

— Оставьте мертвых в покое, — сказал он. — Мой мальчик, Айстрах, Пунц — все мертвы. И в конце концов, ваш отец тоже был при этом.

Матрос пристально на него взглянул:

— Да-да, мой отец тоже был при этом… Но откуда вы это знаете?

— Я? Откуда знаю?

— Вы же только что сами сказали.

— Ему все известно об этой пакости! — рявкнул начальник пожарной охраны и вскочил, да так, что стул с грохотом опрокинулся.

— Спокойно! — прохрипел Франц Цопф. — Спокойно!

— Похоже, многие знают об этом! — крикнул Хакль.

Все повскакали с мест. Только матрос остался сидеть.

— Так давайте же поговорим о мертвых! — воскликнул он. — Айстраха прикончил ваш Пунц Винцент за то, что старик слишком много болтал. А ортсгруппенлейтер стоял на страже перед сортиром.

Шум и гам.

— Он врет!

— Он оскверняет их память!

Но матрос поднял руку, как для фашистского приветствия. и опустил ее на стол (бандиты!) с таким грохотом, будто на столе взорвалась бомба.

От этого страшного удара произошло следующее: во-первых, окончательно погасли неоновые трубки, во-вторых, монетка, застрявшая в музыкальном ящике, проскочила и попала наконец куда следует. В первый раз, при попытке пропихнуть или достать монетку, не помогли никакие удары, а теперь, после удара матроса, вдруг загремел «Звездный марш».

— Отставить!

— Я не знаю, как это делается, — выдохнул Франц Биндер. — Пускай себе гремит, потом сам перестанет.

И в то время, как кругом уже сыпались оплеухи, падали стулья, слетали шляпы, Хинтерлейтнер схватил матроса, Хинтерлейтнер наступал на старика Хеллера, Бибер вцепился в зоб одному из хуторян, а Хакль схватился с бургомистром, гигантский голубой марш разверзся и приоткрыл небо (так некогда разверзлась дыра в облаках, в ней появились сонмы серебристых ангелов смерти и с убийственным грохотом пронеслись над Тиши).