— Безусловно. Если б я думал иначе, не стоило бы воевать.

— Идеальный инструмент войны, — сказал Николаев Головко. — Ни в чем не сомневается, никогда не колеблется.

О своей эскадрилье «Гордость Германии» Миллер рассказывал откровенно. Командует ею известный ас майор Карганик. Его трижды сбивали в районе Ура-губы, но каждый раз ему удавалось спастись от преследования и пересечь линию фронта. В составе эскадрильи сражаются многие известные в рейхе летчики. В том числе «Червовый туз» Иозеф Ваничке, «Пиковый туз» Вилли Пфейфер и другие асы. Сквозь расстегнутый ворот френча Головко увидел болтающийся на шее Миллера какой-то предмет.

— Спросите, что он носит на шее, — сказал командующий переводчику.

Миллер извлек наружу два висящих на нитке крошечных детских ботиночка — красный и синий.

— Такие амулеты носят все асы нашей эскадрильи, — объяснил он.

— Символ непобедимости? — спросил Николаев.

Миллер кивнул.

— А ведь все равно не помогло.

Больше беседовать с пленным было не о чем.

— Какие у вас просьбы к советскому командованию? — спросил Головко.

— Прошу назвать, кто меня сбил. Это очень большой мастер воздушного боя. Я не знал, что у русских здесь есть такие асы.

— Теперь будешь знать, сопляк, — не сдержался Головко. — Уведите пленного.

Несколько минут Головко и Николаев, оставшись в комнате вдвоем, молча курили.

— Сумели сволочи быстро воспитать целое поколение завоевателей, — сказал Николаев. — Только хорошие удары в морду могут заставить их задуматься, засомневаться.

— Я тоже думаю об этом, — проговорил Головко. Он подошел к пепельнице, погасил папиросу, спросил, меняя тему разговора:

— Послушай, Александр Андреевич. А что нам делать с Соколовым и этой американкой Джонс? Ведь придется наркому звонить, советоваться. Дело, как понимаешь, совсем не простое. Может, сам займешься?

Николаев усмехнулся.

— Возьмусь, куда ж деваться. Боюсь, до самого верха добираться придется. А Соколова, по моему мнению, пора к Герою представлять. Лихой летчик, настоящий сафоновец.

— Пожалуй, пора, — согласился Головко. — Только подождем, пока закончится эта история с американкой. Согласен?

ПОЕДИНОК И ГИБЕЛЬ

Тихо на Щ-442. Уже семь часов лодка находилась под водой. В отсеках было трудно дышать.

— Как в экваториальной Африке, — говорил старпом, вытирая обильный пот с лица и шеи. — И запахи! Коллекция для духов.

Действительно, чем только сейчас на лодке не пахло: и от мусорных ведер, и от давно немытых тел, и от камбуза, и от заношенной одежды. Последние дни прибавилась еще одна неприятность — стали «газовать», усиленно выделять водород аккумуляторные батареи. Установили дополнительные приспособления для окисления водорода, но концентрация его падала мало. Возросла опасность взрыва. Давно съеден свежий хлеб и приходилось грызть твердые, будто из металла, сухари. Окончились запасы любимых матросами селедки и тарани. Корабельный доктор вынужден ежедневно включать в рацион постылые яичный порошок и жирную тушенку.

— Опять эта вареная медуза, — ворчал торпедист Шеховцев, брезгливо отодвигая омлет. — Остренького хочется, товарищ лейтенант.

Моряки заметно изменились и внешне. Вялые, они ходили из отсека в отсек, подолгу лежали на койках. Больше двух недель прошло после начала этого похода. Из них девятый день лодка болталась здесь у берегов Новой Земли и в Карском море — а толку пока никакого. Один транспорт, потопленный восемнадцатого августа в Варангер-фиорде, — вот и вся ее добыча.

— Не везет нам нынче, Парфеныч, — жаловался командир своему комиссару Золотову. — Чувствую, что где-то совсем рядом затаился этот красавчик «Адмирал Шеер». Так разве с нашим «марсом» его обнаружишь? Сиди и жди у моря погоды. Дождешься, пока срок автономки кончится. — Шабанов сердито махнул рукой, достал из кармана пачку папирос «Беломорканал», посмотрел на нее, вздохнул, сунул обратно. — Слышал я будто прилетели на флот новые дальние разведчики «Каталины». Радар даже имеют. Вот если бы с ними взаимодействие наладить — совсем другое дело.

— Не гневи бога, командир. Мы свой долг честно исполняем. Тут нашей вины нету. К месту гибели «Сибирякова» ходили, на Диксоне были. Транспорт потопили. Уверен, что еще цель будет.

— Смотрю, Парфеныч, оптимист ты великий, — рассмеялся Шабанов. С комиссаром они жили дружно и понимали друг друга с полуслова. — А я считаю, что не везет нам на этот раз. И личный состав загрустил. Правда, и сводки Совинформбюро виноваты. Даже не верится, что фрицы купаются в Волге и ведут бои на окраинах Сталинграда. Старпом и тот как в воду опущенный ходит. Его Барвенково тоже на днях сдали.

— Веселого мало, — вздохнув, согласился Золотов. — Не мешало бы настроение личному составу поднять.

— Надо бы. Ты — комиссар, ты и думай.

— А ты — командир. За всех в ответе, — не обиделся Золотов.

— Я уже думал. Кое-что можно сделать, — сказал Шабанов. — Во-первых, как всплывем, разрешу по два-три человека на мостик выходить. Пусть покурят и мозги проветрят. Во-вторых, расскажу экипажу, как доктора «купили», когда он на корабль пришел. Ты как считаешь — не обидится?

— Предупрежу его, — кивнул комиссар. — День рождения Зуйкова завтра. Справить надо. Именинный пирог испечь.

— И то дело, — согласился командир. — Но только все это не главное, комиссар. Победа нужна. Просто необходима. Только она поднимет настроение.

Но победы как раз и не было. После появления рейдера в Карском море оно будто вымерло. Не показывались даже маленькие суда. Водная гладь была пустынной: ни дымка, ни шума винтов в наушниках акустика. Одна гнетущая тишина.

Под вечер двадцать восьмого августа лодка всплыла для зарядки батарей неподалеку от мыса Желания.

Шабанов открыл запор рубочного люка. Сыроватый, перемешанный с мелкими снежинками удивительно вкусный воздух ударил в лицо. Несколько мгновений он так и стоял на трапе и пил воздух всей грудью, вытянув шею, улыбаясь счастливой улыбкой. Затем поднялся на мостик. Вслед за ним туда поднялись штурман и сигнальщик. Втроем, торопливо, глубоко затягиваясь, они жадно курили первые за последние семь часов папиросы. От них слегка кружилась голова. Морозный ветерок приятно обдувал воспаленные лица.

— До чего ж хорошо, — блаженно сказал штурман, прикуривая от первой папиросы вторую. — Разве понять это человеку, никогда не плававшему на подводной лодке?

— Не понять, — согласился командир. Он подумал о том, что действительно, прежде чем что-то по-настоящему оценить, его следует потерять. Никогда не предполагал, что может лишиться свободы, а когда в заключение попал, понял, что она означает.

— А я тоже, товарищ командир, чуть под трибунал не угодил, — неожиданно сообщил молодой сигнальщик, который шел на лодке в первый поход. Он стоял на откидной площадке у перископной тумбы.

— Ты? — удивился Шабанов, понимая, что «матросское радио» сообщило сигнальщику биографию командира. — За что?

— У меня в учебном отряде в тумбочке нашли две ракеты. Правда, без ракетницы. Зачем хранишь их, спрашивают? Врагу, видимо, сигналы подаешь, сволочь. А мы любили вечером рассыпать порох змейкой на каменном полу и смотреть, как огонек красиво бежит…

— Ну а потом что было?

— Потом? — медленно переспросил сигнальщик, и его круглое, почти детское лицо стало грустным. — Поверили опосля, отпустили.

— Товарищ командир, — доложил штурман. — Слева семьдесят — плавающий предмет.

Шабанов тоже увидел в бинокль темный неподвижный возвышающийся над морем прямоугольник. На светлой стороне горизонта силуэт его был нечеток, расплывчат. Расстояние было слишком велико, чтобы распознать, что это. Но за считанные секунды предмет стал погружаться в воду.