Конечно я могу, мне же совершенно делать нечего, звони и звони, телефон для того и выдумали, что бы звонить и звонить... Только вот вопрос – а зачем? Зачем мне звонить в какое-то сранное издательство, где скорей всего печатают фальшивые деньги, а на мои талантливые и гениальные труды просто наплюют? Какого шершавого я буду им звонить? Вот когда я стану известным и знаменитым, когда мне дадут Нобеля и все остальные премии мира в придачу, тогда я прибегу на эту вахту с этим цербером-бабкой, ей же тогда всего лишь сто пятьдесят будет... Нежный возраст, слюни на увядшую грудь, недержание мочи... Я позвоню трепетно и волнуясь – представлюсь... Мне благодушно скажут – а здесь ни кого нет, ну раз вы такой знаменитый и известный, то перезвоните недельки через две, может быть мы с вами что-нибудь и придумаем... Эти две недельки я не буду ни спать, ни жрать, ни срать, только сидеть возле окна и смотреть то на звезды, то на пролетающие полицейские вертолеты... П. будет вертеться вокруг и предлагать наперебой мои любимые блюда, а я буду хранить молчание и ждать, ждать, ждать... Как девственница того самого момента – и страшно, и хочется, и любопытно, а как же, как же! Само чешское издательство Простор мне предложило позвонить недельки через две, что там Нобелевские и все остальные премии мира в области литературы и развития демократии, само чешское издательство – Простор, Торс, Пасека, Млада Фронта, Х-Эгем, Г+Г, Аврора, Вышеград, Арго, Броды, Вольвокс Глобатор, Вотобия, Лидовы Новины, Хост, Еж, Таллпресс – мне предложили перезвонить недельки через две!..

Ох уж эти чешские суки-издатели, ох уж эти возомнившие о себе сволочи. Ох эта козлота... У меня просто нет слов, только кровь из зубов... Не попрощавшись с морщинистым цербером, я вышел на морозный воздух. Интересно, а если все же дать какому-нибудь издателю по морде – не за то что не хочет печатать моих гениальные книги, а за вежливое и трепетное отношение к писателю, хватит у него наглости довести дело до суда или нет?.. Надо как-нибудь поэксперементировать.

15 декабря, пятница.

ВЫШЕГРАД. Пришел на Бартоломейску. Знакомый до слез проход, дверь слева, это мое одно из многих любимых издательств... Жаль – нет динамита. Звоню. Какая-то облезлая крыса давно зажившаяся на белом свете внимательно выслушивает, не пропуская в тепло и несколько удивленно разглядывая меня. Окончив монолог идиота, я замолкаю. Крыса открывает рот: -Пани Валковой сейчас нет, она болеет, позвоните через неделю. И дверью почти по фейсу. Отхожу на шаг и низко кланяюсь – огромное спасибо, а ведь могли бы и по морде, а так только почти, какой-то турист, мечтающий получить то ли информацию, то ли тоже по морде, молча таращится на меня. Но довольно-таки быстро отворачивает свой взгляд в сторону, понимая – со мною шутки плохи. Ну что же, за год без малого прочитать краткую аннотацию и дать ответ – это конечно тяжкая работа, я понимаю... Ну и хрен с ними, с Вышеградом воняющим старыми интеллектуалками, помнящими еще первую республику, Масарика и прочую древность, и какого я туда лез, в это болото, непонятно. Мне нужно искать современное, энергичное, глядящее в будущее, а не в прошлое, издательство. На территории Чешской республики я его не обнаружил. Или плохо искал, что тоже не исключено. Даже Матя, издавший мою первую и к сожалению пока единственную книгу, нет-нет да напечатает старье, отличное, талантливое, но старье... А нам, начинающим писателям, молодым в свои сорок два года, остается только писать в сортирах на стенах, заборах и в стол. В стол мы будем писать гениальные книги, над которыми ахнет и заплачет, после нашей смерти, читатель, а гневный рецензент девяноста пяти лет напишет – еще одного заморили в неизвестности, доколе?!! А на забор и стены сортиров будем писать подручными материалами все то, что мы думаем об окружающем нас милом мире, включая и чешских издателей... Просьба детей близко не подводить, беременных и сердечников не беспокоиться... Мы выскажем все, что у нас накипело... Нагорело... От наших слов, талантливо сложенных и красиво написанных, вздрогнет и панк, и хулиган, и работяга со стройки... Одно дело нехороший пьяный некультурный человек выскажется, а совершенно другое – талантливый, разозлившийся на издателей, непонятый всеми этими суками, ну держитесь бляди,

ну....................................................................................................!!!

И так далее.

18 декабря, понедельник.

ГЫНЕК.

Гнусное название для издательства. Что-то с гнусом перекликается. Вход с улицы Целетной, битком набитой туристами, несмотря на мороз, и русскими раздающими рекламки. Звоню, в решетку домофона объясняю цель своего прихода, меня пускают. Как ни странно. Остекленный подъезд старого дома, неужели тоже на кухне? открываются двери, я вхожу и здороваюсь. Да нет, настоящее издательство, только маленькое, битком забитое книгами, мебелью, рукописями и почему-то тоской... Гынек одним словом. Сдираю шляпу, платок и куртку, бухаю папкой об стол, усаживаюсь крепко – без чая не уйду. Пустившая меня в закрома пани пожилых лет это понимает и начинает колдовать. Пан еще более поживших лет, напоминающий мумию, приступает ко мне с непонятными целями. Но я начинаю первым. -Добрый день, я автор, издал в издательстве Матя книгу, – тарабаню я свою назубок выученную молитву, ночью разбуди – с закрытыми глазами выпалю, вот так вот можно учить иностранный язык. Пан кивает головой в такт, я не знаю – маразм уже или еще только внимание моим словам, и отступает на подготовленные позиции, усаживается в кресло за баррикаду письменного стола, заваленного грудами различнейшего говна. Закончив монолог, я придвигаю к его пятнистым от старости рукам свой проституточный портфелио. Пан рассеянно его листает, витая мыслями явно где-то не здесь, скорей всего прикидывает старый – как там, в райских кущах, не дует ли... Беру чашку с чаем, благодарю пани и смотрю в лицо, тоже пятнистое, измятое жизнью, в уголках глаз гной... Пан пожевав губами и как бы набравшись духу, начинает отбиваться, вместо того что бы внятно и просто сказать – ваш труд нам не подходит. И привести причины или не приводить причины отказа. -Понимаете, русскоязычные авторы не пользуются популярностью в сегодняшней Чехии, вот мы напечатали одного, а тираж не продается, – пан не глядя протягивает руку, а пани вкладывает в нее увесистый кирпич в суперобложке алого цвета, довольно таки в неплохом оформлении, я разеваю рот – БАБЕЛЬ!!! И выкатив глаза больше очков, спрашиваю у мухомора: -Это старье давно даже в самой России уже ни кто не печатает и не читает, как же вы догадались до такого изысканейшего коммерческого финта?.. Пан отказывается понимать мою иронию в моем несовершенном чешском и продолжает гнуть свое: -Понимаете, сразу после революции одно издательство издало Бабеля и неплохо разошлось, вот мы и подумали, тем боле что это, –

пан потряс кирпичом и вернул его пани, видимо устав держать.

-Здесь не переводилось. Но мы просчитались и книга не продается... Я проследил за медленным движением пятнистой кисти и увидел стройный штабель запечатанных в оберточную бумагу кирпичей. Строительного материала хватило бы на приличных размеров сортир. Я грустно подумал – революция у них была в 89, сейчас 2000, маразм крепчал, интересно, а Ленина он не хочет издать?.. -Вот если бы вы были известным, –

долетело до меня в то время, когда я напяливал шляпу, платок и куртку, я зло и ошизевше уставился на мухомора:

-Если бы я был известным, я бы просто ни когда не додумался бы припереться к вам!.. Фантазии просто не хватило бы!.. Пани проводила меня до дверей и издательство Гынек осталось со своим штабелем Бабеля. Я же поплелся вниз, плюясь и шипя, кривя губы и чертыхаясь... Известный! Да если бы я был известный – с этим издательством на одном гектаре срать бы не сел!.. Первому же рекламщику, всучивающему мне рекламку на Моцарта долбанного, я буркнул со злостью по-русски: -Пошел вон!

На что получил удивленное английское:

-Вот?..