В полку было много дворян, что и определяло как отношение к нему общества, так и необременительный характер службы.

Одна из льгот, предоставлявшихся солдатам из дворян, заключалась в разрешении жить на вольных квартирах, вне черты расположения полка. Суворов воспользовался этим правом и поселился у своего дяди, капитана-поручика Преображенского полка; там он жил в течение всего периода своей солдатской службы, за исключением первых 1½-2 лет, когда он, по собственному желанию, проживал в казарме вместе с солдатами из крепостных.

Таким образом, служебное положение солдат-дворян в гвардии не было тяжелым. Тем более это относится к гвардейским унтер-офицерам. Унтер-офицер резко отличался от простых солдат хотя бы и дворянского происхождения и мог даже посещать иногда придворные балы.

Но Суворов не отдалился от «нижних чинов», он не замкнулся в узком кастовом кругу. В нем не было презрительного высокомерия выросших в хоромах дворян, до зрелых лет полагавших, что хлеб растет на полях в готовом виде. Изнеженность и праздность были ему непривычны и не привлекали его. Он охотно общался с «солдатством». Несомненно, что отличавшее его впоследствии умение подойти к солдату, вдохновить и увлечь за собою во многом проистекало от этого длительного соприкосновения с солдатской массой. В этом сближении с солдатами Суворов сам подвергся сильному влиянию солдатской среды. Здравый смысл, чувство юмора, умение довольствоваться малым, мужество, лишенное театральных эффектов, – все эти свойства сближали Суворова с солдатами, во многом определяя его нравственную физиономию. Тогда же, вероятно, у него начало складываться убеждение в необходимости применения такой боевой тактики, которая наиболее отвечала бы национальным особенностям русского солдата – стойкости, храбрости и выносливости.

Но все-таки он оставался для солдат дворянином, хотя и несравненно более близким и понятным, чем другие начальники. С высшими дворянами, своими сослуживцами, он не сближался. Почти каждый из них имел свою квартиру, шикарный выезд, ливрейных слуг. Что было делать в этой обстановке небогатому капралу из среднепоместных дворян, не имеющему ни денег, ни титулов, а главное, не расположенному к подобному образу жизни?

Время, которое его сотоварищи проводили за картами и вином, он проводил за книгами. Суворов занимался дома и в полковой школе. Не пренебрегал он и полковой службой, неся дежурства, аккуратно посещая учения, работая в казарме.

Он был в полку на хорошем счету. В конце 1749 года, то есть через два года по прибытии в полк, он был произведен в подпрапорщики, а в 1751 году – в сержанты. Высокая оценка Суворова начальством сказалась и в том, что с первых месяцев своей службы Суворов начал получать почетные командировки. В мае 1748 года он был включен в сводную команду Преображенского и Семеновского полков для торжественного «провожания» военного корабля в Кронштадте, неоднократно бывал командирован в Москву.

Характерно, что даже ценившие Суворова начальники, а тем более его сотоварищи, относились к нему с некоторым недоумением. Им казались странными его пристрастие к солдатам, его демократические взгляды и вкусы; непонятны были и прилежание в занятиях и добросовестность в службе. Среди разгульных гвардейцев он был какой-то белой вороной. «Чудак», пожимали плечами юные дворяне, и полковое начальство втайне соглашалось с ними.

В 1750 году Суворов был назначен бессменным ординарцем к одному из первых лиц в полку, члену полкового штаба, генерал-майору Соковнину. Последовавшее вскоре производство в сержанты состоялось, по-видимому, по инициативе Соковнина. Соковнин же выдвинул кандидатуру Суворова для посылки за границу в качестве курьера с депешами. Этого было нетрудно добиться благодаря знанию Суворовым иностранных языков. Командировка длилась с марта по октябрь 1752 года. Суворов посетил Вену и Дрезден. Он с интересом осматривал чужие страны, но, находясь впервые на чужбине, остро осознал, как дорога ему родина. В Пруссии он повстречал русского солдата. «Братски, с истинным патриотизмом расцеловал я его, – вспоминал об этом впоследствии Суворов, – расстояние состояний между нами исчезло. Я прижал к груди земляка». Уже в этой сцене проглядывает в молодом сержанте будущий полководец, за которым охотно шли солдаты, видя, что перед лицом служения родине для него не существует «расстояния состояний».

Время шло, а Суворов все еще не был произведен в офицеры. Служебную репутацию он имел хорошую, так что единственную причину этого можно видеть в существовавшей тогда общей медлительности производства: многие дворяне дожидались офицерского патента по десяти-пятнадцати лет. Имело значение и то, что он поздно начал службу. Иные сверстники Суворова в то время были уже генералами: Румянцев получил генеральский чин на двадцать втором году жизни, Н. Салтыков – на двадцать шестом, Репнин – на двадцать девятом и т. д. Впоследствии, когда Суворов «взял реванш», обогнав всех этих блестящих генералов, он с удовлетворением говорил:

– Я не прыгал смолоду, зато теперь прыгаю. Наконец 25 апреля 1754 года – через шесть с лишним лет после прибытия в полк – Суворов был произведен в поручики. 10 мая того же года последовало назначение его в Ингерманландский пехотный полк.

Образ жизни Суворова, его замкнутость, строгое соблюдение выработанных им для себя правил создали ему репутацию «чудака». Однако внимательный наблюдатель мог заметить, что этот тщедушный, странный молодой человек был незаурядной личностью. Ближайший начальник Суворова, капитан его роты, неоднократно говорил о нем:

– Этот чудак сделает что-нибудь чудное.

II. На полях Пруссии

В Ингерманландском полку Суворов провел два года. Службе он отдавал мало времени; серые полковые будни с кое-как проводимыми ученьями, с неизбежно следовавшими за ними экзекуциями, с мелкими дрязгами офицеров – все это претило ему. Едва прибыв в полк, он ушел в отпуск (в мае 1754 г.) и поселился в поместье отца. Иногда, послушный отцовской воле, он помогал Василию Ивановичу в хозяйстве, вел хлопоты в «присутственных местах». Но по-прежнему он пользовался каждой свободной минутой, чтобы продолжать свое самообразование, изучал историю, инженерное и артиллерийское дело, уделял много времени литературе. В этот период Суворов перечитал произведения лучших писателей и поэтов того времени и на протяжении всей дальнейшей жизни охотно цитировал их. В процессе чтения он нередко делал выписки. «Я верю Локку, – говорил он, – что память есть кладовая ума; но в этой кладовой много перегородок, а потому и надобно скорее укладывать, куда следует».

Долгое время Суворову приписывали авторство двух «Разговоров в царстве мертвых»: Кортеца с Монтецумой и Александра Македонского с Геростратом. Эти произведения, подписанные инициалами А. С., были напечатаны в 1756 году в издававшемся при Академии наук первом русском журнале «Ежемесячные сочинения». Слог и стиль этих сочинений имеют мало сходства с чеканным, лаконическим стилем, которым отличался впоследствии язык Суворова.

В настоящее время ряд литературоведов-архивистов (Л. Модзалевский, Г. Гуковский) приводят веские доводы в пользу того, что автором этих «Разговоров» является А. П. Сумароков.

Занятия хозяйственными и литературными делами не остановили служебного продвижения Суворова. В начале 1756 года он был назначен обер-провиантмейстером[11] в Новгород, через десять месяцев – генерал-аудитор-лейтенантом[12] с состоянием при Военной коллегии, еще через месяц произведен в премьер– майоры.[13] Таким образом, вместе с повышением в чине Суворов был переведен со строевой службы на хозяйственную и юридическую. По-видимому, в этом сказалось влияние его отца, имевшего крупные связи в интендантстве, занимавшего там заметное положение и по-прежнему не одобрявшего стремление сына к боевой службе. Впрочем, Суворов и на этом посту извлек для себя пользу, так как сумел на практике ознакомиться с постановкой снабжения армии.