Торговые люди отправлялись в поход с большим запасом разнообразных товаров, служивших предметами обмена на пушнину. Это были сукна, холщовое полотно, домашняя утварь, топоры, ножи, сети для рыбной ловли и ловли соболя, одеяла, свечи, овчины, обувь, одекуй, бисер, разного рода украшения. Покупателями этих предметов были не только аборигены, но и русские служилые люди. Пообносившиеся за долгий поход, казаки могли поразжиться у торговцев необходимой одеждой или припасами, расплачиваясь пушниной. Расширение торговли русских с аборигенным населением способствовало заимствованию аборигенами некоторых черт русского быта. В юртах можно было встретить металлическую утварь, посуду, инструменты, свечи русского происхождения.

Поселения русских на Колыме растут, обстраиваются, становятся оживленными центрами торговли. С 1647 года здесь регулярно устраивались ярмарки обычно в конце лета, когда промышленники возвращались с промыслов, а с Лены приходили новые партии торговцев с товарами. На ярмарки съезжались и окрестные юкагиры. Все более оживленным становится морской путь от устья Лены на восток. Мореходов не страшили льды и ветры Северного Ледовитого океана. Только летом 1647 года из Лены прошли к Индигирке и Колыме не менее 15 кочей с торговыми людьми.

Трудной была дорога из Якутска на Колыму. С немалыми опасностями и риском было связано плавание Северным Ледовитым океаном. Далеко не все кочи добирались до места своего назначения. Бывало, сталкивались с ледяными заторами и возвращались обратно ни с чем Бывало, и гибли, затертые и раздавленные коварными льдами, И все же торговые люди рисковали и смело отправлялись в опасный путь. Уж очень соблазнительной представлялась выгода от торговли на дальних реках Пуд хлеба, например, стоивший в Якутске 3 алтына, удавалось продать на Колыме за 5–8 рублей, а в некоторые годы даже за 10 рублей. М.И. Белов приводит характерный пример, основанный на документах и характеризующий прибыли торговых людей. В 1645–1648 годах небольшая группа ленских торговцев вывезла на Колыму товаров на 5997 рублей 12 алтын 2 деньги, а выручила пушнины на 14401 рубль 9 алтын 2 деньги. Таким образом чистая прибыль выразилась в 8403 рубля 21 алтын 3 деньги. Ради таких барышей люди рисковали и шли в дальнее, полное опасностей плавание. Итак, Колыма становится местом скопления русских торговцев, которые начинают помышлять о том, а не раздвинуть ли границы освоенных земель, не устремиться ли далее на восток, в поисках новых рек и пушных промыслов. С жадным вниманием выслушивали казаки, торговые и промышленные люди противоречивые и сбивчивые рассказы аборигенов о землях, лежавших к востоку от Колымы.

Мы мало знаем о географических представлениях русских Восточной Сибири накануне великого морского похода вокруг Чукотки. Задумывались ли они над проблемой существования прохода из Ледовитого океана в Тихий, которым можно выйти в Ламское море и амурское устье? Несомненно, что в этих представлениях было много фантастического, неопределенного. Бытовала, например, ошибочная убежденность, что Новая Земля, посещаемая поморами с Мезени, Мангазеи и Енисея, представляет собой гигантский гористый остров. Он будто бы тянется длинной полосой вдоль всего северного побережья Сибири. Эта точка зрения легко объяснима неосведомленностью русских мореплавателей, обычно не удалявшихся далеко от берега Азиатского материка и не бывавших на островах, расположенных далеко от берега. Если же они видели вдалеке южное побережье того или иного острова, например Большого Ляховского из группы Новосибирских островов или один из Медвежьих островов, то ошибочно считали его частью все той же Новой Земли. Впрочем, «Новой Землей» мореходы могли называть и всякую вновь открытую и неизвестную доселе землю. Поэтому, если такой термин встречается в документе, мы должны в каждом конкретном случае разобраться, о чем может идти речь.

Еще до своего возвращения на Лену Михаил Стадухин организовал поход на реку Чукочья. Река эта протекает по тундровой местности и впадает в Восточно-Сибирское море несколько западнее колымского устья. На Чукочьей обитал один небольшой чукотский род, оказавшийся обособленным и удаленным от основного ареала расселения чукчей. Подробности этого похода не были запечатлены в известных нам документах. Но известно, что Стадухин привез на Колыму с Чукочьей чукотскую женщину по имени Калиба, показавшуюся ему смышленой и располагавшей ценными сведениями. Калиба показала, что к северу от устья Колымы в море находится большой остров. Возможно, чукчи не раз посещали его. Сообщение чукчанки вызвало большой интерес у казаков и промышленников, высказавших на этот счет свои догадки. Они пришли в конце концов к единому мнению, что речь идет о Новой Земле, давно известной поморам, о ее восточной части. Ошибочность этого суждения очевидна. Кстати, среди географов XVII века была распространена версия о соединении Новой Земли с Американским континентом, вряд ли известная Стадухину, Дежневу и их товарищам.

Что же имела в виду чукотская женщина под большим морским островом? Скорее всего остров Айон, расположенный при выходе из Чаунскои губы, или Крестовский из группы Медвежьих островов и вряд ли остров Врангеля. Последний находится слишком далеко от Чукочьей и отделен от материка широким проливом и поэтому не мог быть известен чукотскому роду, к которому принадлежала Калиба.

Дмитрий Зырян оставался представителем русской власти на Колыме в течение года, до своей смерти или гибели. Его преемником казаки избрали Второго Гаврилова, продолжавшего собирать сведения о новых землях, настойчиво расспрашивать местных жителей. От юкагиров русские получали противоречивые известия о реке Погыче, или Ковыче, находящейся где-то к востоку от Колымы за Юкагирским нагорьем. По одной версии эта река впадает в большую бухту Ледовитого океана, которую можно отождествить с современной Чаунской губой. Погыча появляется на карте Сибири 1687 года, известной в копии С.У. Ремезова под названием реки Чаун, а также на карте Спарвенфельда 1689 года, составленной на основе русских чертежей.

Несколько позже русские услышали от колымских юкагиров о другой реке, называвшейся также Погычей, или Ковычей. Об этих сведениях Второй Гаврилов сообщал якутскому воеводе: «А за хребтом, за Камнем (Анюйским хребтом. — Л.Д.) есть большая река, а лесу-де по ней мало, а люди-де по ней оленные живут многие и по той-де реки соболи есть же». Речь в данном случае не могла идти о реке Чаун, впадающей в Чаунскую губу. Чаун — тундровая река с безлесными берегами — никак не может быть названа соболиной рекой. Гаврилов писал об Анадыри, впадавшей в Анадырский залив Берингова моря.

Сведения о землях и реках крайнего северо-востока Азии, полученные от аборигенов, вызвали серьезный интерес у служилых и промышленных людей Колымы. Предпринимаются дальнейшие попытки проникнуть на восток от Колымы морским путем. В 1646 году промышленник Исай Игнатьев Мезенец и Семен Алексеев Пустозерец отправились с шестью спутниками на коче в восточном направлении от колымского устья. Примечательно, что во главе этого похода стояли поморы, один из них уроженец Мезени, а другой — Пустозерска с нижней Печоры. Для обитателей этих мест дальние морские походы на Новую Землю и Грумант были делом обычным.

Коч Исая Мезенца и Семена Пустозерца плыл по морю двое суток и достиг губы, на берегах которых оказались поселения чукчей. Очевидно, речь шла о Чаунской губе. Дальнейшему плаванию помешали заторы льдов. С чукчами мореплаватели завязали меновую торговлю, выменивая на котлы и ножи «рыбий зуб», то есть моржовую кость. Она высоко ценилась. Пуд моржовой кости оценивался в 15–25 рублей и выше. От чукчей мореходы узнали, что к востоку от губы встречаются лежбища моржей, на которых местные жители охотились ради ценной кости. Вот что рассказывали сами мореплаватели об этом плавании: «бежали де они по большому морю, по зальду, подле Каменю двои сутки парусом и доходили до губы, а в губе нашли людей, а называются чухчами, а с ними торговали небольшое место потому, что толмача у них не было, и съезжатся к ним с судна на берег не смели, вывезли к ним товару на берег, положили, и они в то место положили кости рыбья зуба немного, а не всякий зуб цел; деланы у них пешни да топоры и с той кости, и сказывают, что на море до тово зверя много, ложится де он на место».