24. 11. Мама уехала в Казань. Так странно мы живем. Непонятно где. По самочувствию вроде все больше здесь, в Москве, все сильнее связь с этим городом. А по прописке – там, в провинциальном городке.

3 недели до сессии. Безмятежность обреченного человека. Просто паралич. Не в силах сдвинуть свои мозги с мертвой точки.

Получила письмо от Гали. Солнышко мое, как она меня понимает.

25.11. Тяжесть душевная от огромности свободного времени. Извожу его без счета не на «дела». А расплата приближается. За все грехи мои тяжкие. Пусто-то как, Господи! Бесконечно, «за предел тоски». И снова совсем одна. И хочу остаться одной. Это лучше для всех. Обречена. «Еще не все разрешено…». А где выход?

Впечатление от концерта камерной музыки в ЦДК перебил Джеф. Надо же было судьбе вывести меня из дома на этот концерт, чтобы так все неспроста (во-первых, концерт отличный, прекрасно провела время, купила книгу О. Ивинской о Пастернаке, влюбилась в чудесного режиссера Мишу Адамовича), (во-вторых, когда шла с концерта по Тверской, едва заметно улыбнулась засмотревшемуся на меня иностранцу, около «Интуриста» он меня догнал, познакомились). Ему около 40, из Австралии, в Москве по своим коммерческим делам на 3 недели, снимает квартиру недалеко от «Пекина». Наш диалог – просто очарование. Он – на плохом русском, я – на плохом английском. Но больше все же на английском. Пошли на Красную площадь. Потом долго думали, где можно посидеть и выпить, наконец, он меня повел в валютный бар в том здании, где гостиница «Москва». Взял по рислингу, и с полчаса мы там сидели. Своеобразная публика в этом баре. Жлобовские рожи парней и элегантные юные джентльмены новой формации. Иностранцев, мне показалось, не так уж много. С нами за одним столиком сидели мужчина и женщина, говорили попеременно на английском и французском, но он также неплохо по-русски умеет, хоть и с акцентом. Очень они мне понравились. Милые такие люди. Я веду себя осторожно, телефон не дала.

Ну, надо же. Ведь не хотела из дома сегодня выбираться. Но будто что-то толкало. Чистейшая импровизация. Так что с Джефом? Он, по-видимому, достаточно обеспечен. У него фирма в Сиднее. Небольшая, но, думается, не бедная. Одет хорошо, как все деловые иностранцы, впрочем. Что еще? Ах, деньги. Дал понять, что не обидит, если буду с ним встречаться. Вот такой расклад. Противно.

Боже мой, а ведь главным событием дня считала концерт, шла и думала, как много разного напишу, сколько впечатлений и настроений, и все пропало. Уже не могу настроиться на ту волну. До чего мелкая. Джеф «забил» настрой музыкально-созерцательный. К тому же я выпила бокал рислинга. Нет, не опьянела, но несколько оживилась. И умиротворенно-артистического состояния с оттенком грусти, и поэзии, и мудрости, и главное, – души, уже нет.

Устала. Да, не помешало бы нескольких сотен долларов. Но смешно, какая из меня путана, если даже со своим парнем не способна на что-то решиться.

Джеф как Джеф. Джеф им и останется. Уедет на Рождество в Сидней. Судьба мне снова напоминает, что мой английский – хуже некуда. Нужно исправляться. А то не получается свободы общения.

Концерт сегодняшний – последний в фестивале «Московская осень». 6 авторов. Каждый мне понравился по-своему. Или удивил, или заставил наслаждаться классикой интонаций (Меерович), лирически-трогательным и отчасти трагическим ритмом (Воронцов). Впрочем, у всех много новаций. Я, зациклившись на литературных жанрах, совсем не слежу за развитием музыки. И представить не могла, что столько можно еще придумать, так по-новому использовать уже знакомые инструменты и так безумно смело и парадоксально соединять их звучания, создавать новые мелодии, ритмы, аккомпанементы. Все строится на оригинальных, непривычных созвучиях. И не музыка даже, а какое-то странное тревожное асимметричное кружево нот, капель, мыльных пузырей (Гагнидзе). Я была просто в восторге. Такая шиза в таком консервативном виде искусства. Ему, кстати, хлопали больше всех. Настоящий успех. Его музыка шокировала, смешила, поднимала вверх, выматывала душу и жила, осуществлялась настроением тихой радости. Хоть музыкой в обычном понимании то, что делает Гагнидзе, назвать трудно. Но потрясение сильнейшее. И в конце музыканты, отложив инструменты, достали из карманов флакончики и давай пускать мыльные пузыри. Незабываемо. Я так рада была, что попала на этот концерт. Остальное – завтра.

26.11. Становлюсь другой, разочарованной и разуверившейся в жизни. Ничего не радует по-настоящему. И даже не странно уже. Со всего маху – в студень депрессии.

На что я годна? Согревает сердце воспоминание о вчерашнем концерте. Дирижер ансамбля солистов Моск. акад. симф. оркестра Миша Адамович – великолепен. Красавец-мужчина в безукоризненно сидящем фраке. Белизна воротничка и манжет оттеняет смуглую шоколадного отлива кожу. Также золото часов на красивой, холеной даже руке, когда он взмахивает ею, меня просто с ума сводит. Черные густые волосы, черные черносливовые глаза, приятнейшая из улыбок. Его человеческое обаяние неотделимо от творческой индивидуальности. Смотреть, как он дирижирует, – наслаждение. Прекрасный ансамбль. Я купалась в чистых хрустальных и одновременно мягких звуках «Элегии» Воронцова, полностью отключалась от действительности и плыла, плыла в какие-то неведомые дали, где нет искушений (в том числе и иностранцами), душевных мучений и недоброжелателей, где воцарилось творчество. И пусть это не будет идеальным миром, но как же хочется остаться там хоть ненадолго. Может быть, я не искушена в вопросах музыки, но мне бесконечно понравилась «Элегия». Больше остальных. И мне было странно видеть довольно вялый прием у публики этой композиции. Большим успехом пользовались сюрные выпадки Гагнидзе. Мне его «Музыка для всех № 3» тоже очень понравилась, очень. Я понимаю, что это не чисто внешние, эпатирующие, на первый взгляд, новации. Это настоящее новое. Прорыв в жанре. Свое, не зашторенное традиционностью видение музыки. Но меня удивляет, когда зрители желают новаций для новаций. Поразить может только новое. Может, профессионалы судят иначе, но мне так близка нежная тревожная музыка. Лиричная и трагическая одновременно. Начитавшись греческих трагедий, я слышала в чистом звучании струнных пение и рыдания Эринний, видела, как хороводят в воздухе их тени. Надвигаются, сгущаются сумерки душ, но легкая походка весны заглушает их зыбкие беспокойные голоса, торжествует. Я чувствовала эту музыку красками поэтических образов. Акварельные разводы майского утра, когда просыпаются птицы. И все сливается в моем сознании в единственно существующую картину жизни, где звуки, ритмы, краски и жесты неразделимы. То не представимое, но живущее в моих мечтах искусство, где все это соединено в одно огромное понятие и чувство. И мир может не только представить, но и увидеть, услышать, насладиться небывалой, прекраснейшей «музыкой сфер».

Если я буду себя успокаивать тем, что для моей особой судьбы не должно быть случайных людей и поступков, то все полетит к чертям. Проживу жизнь, ничего и никого не дождавшись, и буду жалеть о несостоявшемся, что сама же оттолкнула. Но если не хочу, что делать со своей тонко и остро чувствующей интуицией. Не хочу делать откровенно нежелаемых поступков не столько потому, что беспокоюсь за чистоту судьбы, а поскольку не хочу, просто отталкивает. Даже Славка, как это ни грустно. И дело не только в комплексах, а в нем самом тоже.

Ощущаю себя закрытой на множество замков в саму себя своими же нелепыми странностями. И вырваться не способна. Конечно, остается ждать чего-то, каких-то поворотов жизни, принца. А если все это лишь миражи? Если жду несуществующего, хочу невозможного и разговоры о предопределенности – удобная философия лентяйства и бездари? Меня мучают пустота и неглубина жизни. Меня терзают мои запросы, требования чего-то большего. Боже мой, как меня измучили эти противоречия.