– Тебя кто курировал?

– Что? – такое слово мне было не знакомо, не понял и вопроса. Славка посмотрел на меня с сочувствием:

– Эх, ты, Александр Матросов.

В том же году судьба нас свела и с Абамом. На Дерибасовской. Ну, а где же еще? Он поступил в Новосибирский архитектурный. Приехал на несколько дней, чтобы собрать вещи и ехать на учебу в далекий сибирский город. Я удивился:

– Ты что, ближе институт не мог подобрать?

– Архитектурный есть только в Москве и в Новосибирске. В МАРХИ поступать не рискую. Вадиму подумалось: «Молодец, здраво рассуждает. В отличие от меня».

В последний раз Абама я неожиданно встретил в 92 году в подмосковной электричке. Оба оказались на переломе. Я окончил военную службу в звании полковника ВВС. Теперь нужно было начинать жизнь заново. Ни прежний опыт, ни ученые степени и звания – все это теперь не имело никакого значения. Абам, отработав в проектной мастерской Новосибирска два десятка лет, вернулся в родную Одессу. Однако оказалось, что здесь архитекторы не нужны, как и многие другие специальности. Каждый выживал, как мог. Абам был из тех евреев, которые не имели своего семейного клана. Когда мама умерла, понял, что в этой стране ему больше делать нечего. Стал оформлять визу в Израиль. Мы понимали, что, скорее всего, в этой жизни это наша встреча – последняя. Сойдя с электрички на Лосино-Островской, мы продолжили разговор в кафе.

Абам рассказал о судьбе Славки, с которым они до того изредка виделись в Одессе. Окончив институт, Славка в качестве судового механика объездил весь мир. Имел всё, что положено было иметь уважаемому одесситу. Начиная от шитой в салоне на Ришельевской капитанской фуражки до банальных: квартира, дача, машина и т.п. И, конечно, семья. Здоровая и счастливая. Ну, еще кое-что, о чём не принято распространяться. Когда случилась перестройка, и процесс пошел, Славка в одночасье стал миллионером. Как? Имелись наработанные зарубежные связи. Тогда, как грибы, вырастали обеспеченные люди новой формации, которые вместе с выходящими из тени подпольными миллионерами советского периода стали формировать новый класс хозяев жизни. Этому классу нужна была соответствующая атрибутика.

– Знаешь, как появились в стране первые шестисотые «мерсы»? Через Вячеслава Михайловича Зубова. А на него вышел его знакомый из Болгарии, который был готов предложить этот ходовой товар почти в неограниченном количестве. Тогда такие сделки еще не были официально разрешены, но их уже никто и не преследовал. Вот и стал Славик гнать эти «мерсы». Вскоре у него появился и посредник – грузин, который брал товар целыми партиями – по два-три десятка.

Условие было одно – стопроцентная предоплата. Как рассказывал потом Славка, этот грузин очень ловко втёрся к нему в доверие. Вначале три партии он взял с полной предоплатой. Однажды прилетел в страшной горячке: «Есть заказчик на большую партию – пятьдесят машин, но сейчас оплатить может только тридцать. За остальные – через день после поставки». Клянется, божится: «Рассчитаюсь, можешь меня держать в качестве заложника». Как Славка поддался – удивляюсь. Говорит: «Загипнотизировал его грузин». Как и следовало ожидать, смылся грузин вместе с двадцатью «мерсами». А Славка разорился. Продал всё – квартиру, дачу. Кое-как рассчитался. Остался почти голым. В однокомнатной квартирке (в свое время была прикуплена в резерв). Жена ушла.

Обратился Слава к знакомым ребятам из «конторы». Те попросили пять штук зеленых и месяц срока. Через месяц сообщили: «Нашли беглеца. В Австралии». Но чтобы его достать, другие деньги нужны – в двадцать раз большие. Вот тут Славик и запил. Пил две недели. Потом очухался – надо как-то жить.

Оставалась у него вторая машина – Жигули. Стал «бомбить». Больше трёх недель работать не может – впадает в запой. На две недели. Теперь, вроде, стал меньше пить, собирает деньги. Знаешь, на что? Появилась навязчивая идея – хочет уехать в Новую Зеландию. Спрашиваю: «Почему именно в Новую Зеландию? Может, хочешь до грузина в Австралии добраться?» «Нет», – говорит, – «Сам сдохнет. Остаток жизни хочу по-человечески прожить». – В Новой Зеландии большая русская диаспора. Там не просто русские, а те, которые сохранили свои обычаи, совесть и сострадание к людям. Живут дружно, соборно. Как раньше на Руси: дома строят, свадьбы гуляют, в последний путь провожают – вместе, одной улицей, одной деревней!

Выпили одноклассники по сто двадцать пять грамм коньяка и расстались. По-видимому, навсегда. Дерибасовская осталась далеко позади. В прошлой жизни.

На первое мая я получил телеграмму из Новой Зеландии: «Днем солидарности трудящихся. Привет Велингтона. Зубов».

Два слова за Гамбринус

Одесская пивная под названием Гамбринус была прославлена Александром Куприным в начале прошлого столетия. Помните?

«Прямо с тротуара входили в узкую, всегда открытую дверь. От неё вела вниз такая же узкая лестница в двадцать каменных ступеней, избитых и искривлённых многими миллионами тяжёлых сапог. Над концом лестницы в простенке красовалось горельефное раскрашенное изображение славного покровителя пивного дела, короля Гамбринуса, величиной приблизительно в два человеческих роста…

Здесь каждый вечер, уже много лет подряд, играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей музыкант Сашка–еврей, – кроткий, весёлый, пьяный, плешивый человек, с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет. Проходили года, сменялись лакеи в кожаных нарукавниках, сменялись поставщики и развозчики пива, сменялись сами хозяева, но Сашка неизменно каждый вечер к шести часам уже сидел на своей эстраде со скрипкой в руках и с маленькой беленькой собачкой на коленях, а к часу ночи уходил из Гамбринуса в сопровождении той же собачки Белочки, едва держась на ногах от выпитого пива…

Здешние буйные обитатели редко подымались наверх в нарядный, всегда праздничный город с его зеркальными стеклами, гордыми памятниками, сиянием электричества, асфальтовыми тротуарами, аллеями белой акации, величественными полицейскими, со всей показной чистотой и благоустройством. Но каждый из них, прежде чем расшвырять по ветру свои трудовые, засаленные рваные, разбухшие рублёвки, непременно посещал Гамбринус. Это было освящено древним обычаем, хотя для этого и приходилось под прикрытием вечернего мрака пробираться в самый центр города…»

Говорят, что Гамбринус, воспетый А. Куприным, располагался в начале Преображенской улицы. Где-то в районе бывшего ресторана «Театральный». В годы советской «оттепели» Гамбринус обрел вторую жизнь. Знаменитое название получила пивная, оборудованная в погребке рядом с Дерибасовской.

Во время учебы в Жуковке пришлось мне проходить практику на Одесском авиаремонтном заводе (бывшем «Анатра» – см. раздел «Итальянцы в Одессе»). Решили с другом Пашкой перед отъездом в Москву посетить достопримечательность. И вот мы на Дерибасовской. По ступенькам спускаемся вниз. Не успели рассмотреть сквозь табачный дым зал, как из-за одного из столов поднимается мужик в капитанской фуражке (пошив: фирменный – салон на Ришельевской!) и машет нам рукой, мол: «Рули сюда, братва! Держу место, только для вас». По-видимому, его привлекла наша военная форма. А зал заполнен под завязку.

Подходим, заказываем пиво и фирменное рыбное ассорти. Обстановка располагает к неспешному пассивному отдыху. Заботы остались где-то там, наверху. А здесь своя жизнь. Душу обволакивает хмельная расслабляющая атмосфера. Сашка (после Куприна здесь скрипачей иначе не зовут) извлекает из своей скрипочки дивную мелодию, которая околдовывает и уводит в другой мир. И вот уже кажется, что над головой не каменные своды, а упругие паруса бригантины, уносящей тебя к дальним берегам. Туда, где совсем другая жизнь. Весёлая и беззаботная. Смуглые джентльмены в белых штанах… Карнавалы, жгучие мулатки и бразильская самба до утра…

Мягкая, завораживающая мелодия манит и убаюкивает. А Пашка с капитаном увлеченно толкуют «за жизнь». Посмотреть со стороны – встретились старые закадычные друзья. О чём это они? Толкуют как братья, пути которых случайно пересеклись после двадцати лет плавания в далёких акваториях мирового океана. А ведь впервые увидели друг друга. И главное, я точно знаю, что Пашка сегодня ещё совсем не пил. Да и капитан этот тоже, вроде, не сильно в подпитии. Так, слегка. Но не до уровня: «Ты меня уважаешь?»