Это не на запугивание похоже – это серьезнейшая помощь, как вполне откровенно обозначил отношения, существовавшие тогда между СССР и Германией, Сталин во время встречи с Риттером 31 декабря 1939 г. Такую помощь можно оказывать только союзнику, но никогда – потенциальному врагу.

Мне посчастливилось найти в РГАСПИ веское тому доказательство. Но ведь постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О пребывании в СССР германской авиационной комиссии» не содержит даже намека на истинные цели и задачи, которые ставило Политбюро, допуская немецкую комиссию в середине апреля 1941 г. (за два месяца до войны!) на свои важнейшие авиазаводы, выпускавшие лучшие советские самолеты того времени – истребитель МиГ-3 и пикирующий бомбардировщик Пе-2. Почему это была «комиссия», а не «делегация»? Что и на каком основании она проверяла? И почему в этой комиссии было несколько человек, не только знавших русский язык, но и работавших ранее в нашей стране на авиазаводах? И почему именно эти два самолета заинтересовали немецкую комиссию: один – лучший в мире высотный истребитель, второй тоже начинал свою биографию как высотный истребитель и сначала даже имел гермокабину. Похоже, что в этом-то и было все дело – именно эти самолеты срочно готовили для борьбы с имевшимися на вооружении Англии бомбардировщиками, летавшими на высоте 7–8 км[76]. Вот немецкие «союзники» и приехали посмотреть, как движется дело, у них-то самих таких самолетов не было. Тогда получается, что предвоенное советско-германское сотрудничество – увы! – имело еще одну ускользнувшую от внимания историков составляющую: предвоенный германо-советский военно-промышленный комплекс использовал кооперацию и даже разделение труда, то есть кое-что делали немцы и делились с СССР, а кое-что делали русские и делились с Германией![77] Что еще раз подтверждает реальную возможность планирования их совместных боевых действий против Англии.

Когда эта глава уже была написана, я получил настоящий подарок от писателя, историка авиации Николая Васильевича Якубовича, с которым мы уже несколько лет обмениваемся информацией по авиационной тематике. Он прислал мне по электронной почте обнаруженный им в Центральном архиве МО, в фонде НИИ ВВС, акт осмотра двух немецких самолетов До-17, приземлившихся на приграничных аэродромах ЗапОВО весной 1941 г. Этот акт на восьми страницах подписан тремя представителями НИИ ВВС 24 марта 1941 г. Привожу полностью текст первой и последней страниц этого акта, а также их факсимильное изображение (см. на с. 379–381).

Мне показалось примечательным то, что дата получения этого акта в НИИ ВВС, 7 апреля, совпадает с датой начала работы прибывшей в СССР немецкой комиссии. Но вскоре я заметил еще одно многозначительное совпадение: на с. 7 акта напечатано: «Самолет ДО-17[78] может быть использован в качестве транспортного самолета для переброски людей в количестве 5–6 человек или груза небольших габаритов до 500 клгр при полной зарядке горючим». Тут я вспомнил, что из состава той немецкой комиссии из Германии прилетело как раз десять человек, а участвовавшие в ее работе германский авиационный атташе и его помощник по долгу службы находились в Москве. Из этого вполне можно предположить, что комиссия прибыла в СССР именно на этих двух приземлившихся на советских военных аэродромах самолетах До-17. Но ведь она должна была начать свою работу лишь 2 апреля (дата приема в НКАП в Приложении к Постановлению совпадает с датой выпуска решения Политбюро о работе комиссии[79]), а самолеты прилетели гораздо раньше – 20 и 21 марта. И вдруг я обнаружил, что в «шапке» отчета о работе немецкой комиссии, отправленного наркомом авиапромышленности Шахуриным Сталину, указана дата начала работы комиссии на 5 дней раньше – 29 марта («с 29 марта по…»). А. Волков же в работе «Советская авиапромышленность и ВВС РККА в период репрессий 1937–1941 гг.» пишет, что ответный визит немецкой делегации начался 26 марта 1941 г.

Я прикинул, что если присланный мне Якубовичем акт осмотра двух немецких самолетов был подписан 24 марта и специалисты из НИИ ВВС вместе с немецкой делегацией выехали в тот же день в Москву, то 25 марта в нее прибыли, а 26-го начали работу. Все получается вполне реально.

И еще одно весьма важное совпадение – катаклизмы в советских ВВС и их руководстве начались именно в период пребывания немецкой авиационной комиссии в СССР весной 1941 г.:

– 9 апреля вышло Решение Политбюро П. № 30/125 «Об авариях и катастрофах в авиации Красной Армии» (постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) и о снятии Рычагова с постов начальника ВВС Красной Армии и заместителя наркома обороны за «попытку т. Рычагова замазать расхлябанность и недисциплинированность», о предании полковника Миронова[80] суду «за явно преступное распоряжение» – о перелете, во время которого разбилось несколько самолетов, и о назначении 1-го заместителя начальника ВВС Жигарева и.о. начальника ВВС КА;

– 9-го же апреля вышло решение Политбюро П. № 3/126 «О главных недостатках в военной авиации» (постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)). Вот оно дословно: «Объявить выговор наркому обороны т. Тимошенко за то, что в своем рапорте от 8 апреля 1941 г. он по сути дела помогает т. Рычагову скрыть от ЦК ВКП(б) и СНК СССР недостатки и язвы, имеющие место в ВВС Красной Армии»). Несмотря на громкое название, в этом решении не было ни слова об авиации, самолетах, авариях и других недостатках и «язвах», а тем более – главных;

– 12 апреля вышел приказ № 0022 НКО СССР, в котором говорилось: «Заместителя начальника ГУ ВВС КА генерал-лейтенанта авиации Проскурова И. И. за явно преступное распоряжение, нарушающее правила летной службы, в результате чего произошли 3 катастрофы, при которых погибло 7 человек и ранено 2 человека, от занимаемой должности отстранить и предать суду» (РГВА. Ф. 4. Оп. 15-б. Д. 2); это было сделано с подачи Сталина, собственноручно написавшего на 1-м листе проекта приказа: «чтобы Проскуров был предан суду»;

– 12 апреля, то есть через пять дней после посещения немецкой комиссией завода № 1, выпускающего МиГ-3, вышел приказ № 332 наркома НКАП Шахурина, который обязывал директора этого завода увеличить суточный выпуск самолетов МиГ-3 до 20 единиц, начиная с августа месяца.

Связаны ли все эти события и принятые решения с работой немецкой авиационной комиссии, еще предстоит выяснить, но, учитывая, что с комиссией постоянно находились заместитель начальника ГУ ВВС и начальник НИИ ВВС Филин и начальник 1-го ГУ НКАП Репин, а общее руководство посещением заводов осуществлял замнаркома авиапромышленности авиаконструктор Яковлев, который к тому же был личным советником Сталина по авиации, это вполне реально.

Причины для принятия суровых мер в отношении названных в этих документах лиц вызывают удивление. Дело в том, что все приведенные в них случаи аварий имели место 3–4 месяца назад, а поводом для начала репрессий стал один-единственный случай – авария 27 марта 1941 г. (когда немецкая делегация уже могла находиться в Москве). Все остальные претензии в адрес руководства ВВС, ставшие причиной репрессий, были невнятными и неконкретными, в основном «расхлябанность» и «недисциплинированность»[81]. Однако после арестов эти формулировки, в общем-то традиционные для всех начальников, перерастали в обвинения по засорению кадров ВВС «непроверенными», «политически сомнительными» и «подозрительными» людьми, а затем и вовсе во «вредительские действия» участников «заговора генералов» или «заговора героев» (среди арестованных действительно было много генералов и Героев Советского Союза, в том числе принявших первый бой с фашизмом во время гражданской войны Испании в 1936–1939 гг.).