Время шло к Рождеству – стояли самые короткие дни в году, рассветало поздно, а темнело вскоре после полудня. В один из дней я отправила людей в лес за ягодами мирта, так как пора было готовить святочные свечи. Когда они вернулись, мы уже подготовили формочки для свечей. Ведь как бы ни складывались дела, люди всегда ждут Рождество и связывают с ним свои надежды. Поэтому в башне Хэрварда царило оживление, мужчины говорили о замеченном на болотах огромном вепре, а значит, у нас на святки будет великолепная кабанья голова, как в старину на йоль. Я слушала эти речи, и душа моя всколыхнулась. Йоль. Эдгар… Я заставила себя отвлечься.

Принесенные ягоды мирта, добавленные в пчелиный воск, придают особый аромат святочным свечам. Так всегда делали в Святой Хильде. Я велела нагреть над огнем ягоды, чтобы вытопить сок в котелок с пчелиным воском. Потом этим составом заполнили специальные формочки, аккуратно поместив в них фитили.

– Думаю, свечи у нас получатся на славу, – улыбаясь, говорила я собравшимся вокруг женщинам и детям. – Я не заметила ни единого пузырька воздуха, который бы испортил наши труды.

Внизу хлопнула дверь. Это вернулись с дозора Утрэд и его люди. Стряхивали снег с сапог, садились у огня. С холода у них был зверский аппетит, они дружно стучали ложками по мискам с ячменной кашей и ломтиками жареного угря. Один Утрэд словно не испытывал голода, ел медленно, порой как-то странно поглядывая на меня.

Я поняла, что у него есть какие-то новости, и, когда он насытился, мы расположились в нише окна, подальше от остальных.

– Сегодня я видел Пенду. Похоже, у графа Эдгара серьезные неприятности.

По мере того как он говорил, мое сердце начинало биться сильнее и сильнее.

Король гневался на зятя, что тот не сумел справиться с волнениями, более того, он подозревал, что Эдгар, сакс по рождению, попросту потворствует мятежникам. А подобное вполне могли приравнять к измене короне. Вроде королю донесли на Эдгара, и донес не кто иной, как графиня Бэртрада. Поэтому Генрих прислал разобраться во всем своих племянников, Блуаских братьев, Стефана Мортэна и Генри, епископа Винчестерского. Поговаривают, что Стефан в хороших отношениях с Эдгаром, но сейчас у него есть приказ короля, и он так и сказал графу Норфолку – если тот не сумеет оправдаться, он должен будет отвезти его под охраной в Лондон для суда. Эдгар попытался разъяснить, что дело не такое и простое: нормандские бароны в один голос твердят, что саксы первыми учинили нападение, в то время как саксонские таны уверяют, что это именно они стали жертвами разбоя норманнов. Желая разобраться во всем в присутствии поверенных короля, граф Эдгар велел и тем и другим явиться в Гронвуд-Кастл. И если норманны, зная, что их права более защищены, смело явились на разбирательство, то саксы предпочли проигнорировать приглашение. Однако подобным пренебрежением к приказу они словно признавали свою вину. Эдгар же оказался зажатым между королевской властью и своими упрямыми соплеменниками.

И тогда Стефан, желая помочь Эдгару выпутаться из этой ситуации, посоветовал, как доказать свою непричастность к мятежу соплеменников: граф Норфолк должен будет лично возглавить карательные отряды, провести рейд и уничтожить бунтующих саксов.

– Вы представляете, чем это обернется для Эдгара, – сокрушался Утрэд. – Имя эрла Эдгара Армстронга будет проклято в Дэнло, люди выйдут из повиновения, и те же норманны станут презирать его за предательство своего народа. Если же Эдгар откажется… Клянусь святым Эдмундом, король Генрих не тот человек, чтобы прощать неповиновение. Так что… Эй, парень, да ты никак подслушиваешь?

Последние его слова он произнес, обращаясь к тому, кто находился позади меня. Я оглянулась – Ральф де Брийар стоял так близко, что мог слышать каждое слово. Но сейчас мне было не до него. Меня охватил ужас. Я рванула застежку у горла. Мне словно не хватало воздуха. Эдгар… Мой Эдгар в беде. О, Пречистая Дева, смилуйся над ним!

Я не помнила, как поднялась на башню. Было еще не так поздно, но уже совсем стемнело. Я видела огоньки в селении на берегу озера и дальше, в фэнах. Где-то одиноко выл волк. А воздух такой холодный, что перехватывало дыхание. Однако на морозе мне стало немного легче. Если мне вообще могло стать легче. Ах, мой Эдгар был таким честолюбцем, так высоко поднялся. И вот в любой миг может пасть, разбиться в кровь. А эта сучка, его жена… Я никогда не могла заставить себя относиться к ней терпимо, всегда ненавидела ее со всем отчаянием отвергнутой. Я даже не ведала, известно ли ей обо мне. Но если и известно, то я ничего не стою в ее глазах. Леди Бэртрада, эта незаконнорожденная принцесса, была победительницей в нашем соперничестве за любовь Эдгара. До меня не единожды доходили вести о том, как он лелеет и ублажает ее. И когда я думала об этом, – я, знавшая, каким он бывает в любви, – прости мне, Всевышний, но я не могла побороть своей неприязни к этой женщине. И вот узнаю, что она предала Эдгара, выставив обвинение в измене.

Но и это сейчас мне не казалось важным – я испытывала только тревогу и болезненный страх за судьбу человека, которого любила и которого ни разу, даже испытав всю тяжесть позора и разлуки, не упрекнула ни в чем. Ведь я сама пошла к нему, пошла по доброй воле, а расставшись с ним, таила от всех, как тоскую. Я понимала, что нельзя так сильно любить смертного, что такая любовь возможна лишь к Богу. Но даже молясь, я не просила у Всевышнего прощения за эту свою любовь – словно прощенная я уже не имела бы права так страстно любить.

И вот я, как сомнамбула, стою на морозе, а вокруг мерцает равнодушная лунная ночь. Где-то вдали скрываются мятежные таны, уверенные в своей правоте, как и в том, что их граф-саксонец будет до последнего отстаивать их права. И я тоже верю, что ни при каких обстоятельствах Эдгар не устроит резню Ведь иначе… Но я знала Эдгара, он не опорочит свое имя, устроив резню соплеменникам. Господи, ну почему они не явились в Гронвуд? Ведь это был бы единственный законный путь к оправданию. Тогда бы Эдгар смог принять их сторону, не навлекая на себя подозрение в измене!

Кто-то взошел за мной на башенную площадку. Ральф. Я отвернулась от него, не поворачивалась, даже когда он подошел, укутал меня в длинную накидку из овчины.

– Вы все еще любите этого человека?

– Да.

Сказала это сухо, давая понять, что его присутствие нежелательно. Но Ральф не уходил.

– Мне кажется, я могу помочь вам… Помочь графу.

Я резко повернулась. В лунном свете его лицо в обрамлении войлочного капюшона выглядело почти призрачным.

– Тогда, – начала я, – если это так… Говори!

Он печально усмехнулся.

– Гуго Бигод знал, что делал, мстя Эдгару. Но я не хочу, чтобы вы страдали. Да и у меня есть за что поквитаться с Бигодом.

Я ничего не понимала. Но по мере того, как он рассказывал, в моем сердце зарождалась надежда.

– О Пречистая Дева!.. Ральф, ты непременно должен поехать в Гронвуд. Ты должен обо всем рассказать.

Он вздохнул, и его окутало облачко пара.

– Может, и так. Но эти саксы… они ведь отказались повиноваться графу и Стефану Блуа. Пока они не приедут в Гронвуд-Кастл и не повинятся, Стефан и епископ Генри будут требовать, чтобы Эдгар выступил против них.

Я это понимала. Вспомнила лицо Хорсы – злое, решительное, непримиримое. Хорса стоит во главе восставших, и он в своей неуемной гордыне скорее погубит людей, чем пойдет на переговоры, пойдет на союз с Эдгаром, которого ненавидит.

И тогда я решилась.

– Идем, Ральф.

Я не сомневалась, что мой Утрэд все это время поддерживал связь с мятежными саксами и знал, где они скрываются. Он и не отрицал этого, когда я стала его расспрашивать. Однако решительно замотал головой, едва я попросила его проводить меня к ним.

– Святые кости! Слыханное ли дело, чтоб женщина на сносях отправлялась в поездку, да еще по такой стуже!

Но я не отступала. Чувствовала я себя прекрасно, погода установилась спокойная, а по снегу через фэны даже легче перемещаться. Что касается холода, то я могу ехать в конных носилках – небольшом подвесном паланкине, в который спереди и сзади впряжены два спокойных пони. В носилках не так трясет, я закроюсь в них, буду лежать под шкурами. В конце концов, госпожа я ему или нет? К тому же кого, кроме меня, могут выслушать саксы? Пусть меня и называют падшей женщиной, но я все же потомок Хэрварда, и они не откажутся принять меня.