Не стану утверждать, что графиня меня слышала – по ее искаженному ненавистью и отчаянием лицу текли медленные слезы. Но когда эти слезы иссякли, она неожиданно велела подготовить для нее эскорт и заявила, что сию минуту возвращается в Гронвуд.
Большую глупость трудно было и придумать. Однако я примирительно сказал, что готов предоставить столько людей, сколько пожелает графиня, при одном условии: она отправится куда угодно – в Норидж, Ярмут, Уолсингем, а хоть и прямиком в Лондон, – но только не в Гронвуд-Кастл.
– Нет, – тряхнула головой Бэртрада, так что даже ее кудри выбились из сетки. – Я поеду в мой Гронвуд!
Я рассердился.
– Что же, в добрый путь. Но ни один из моих людей не станет вас сопровождать.
Зря я надеялся ее удержать. В ответ графиня прошипела, что ей достаточно и одного грума. Пусть едет – дороги нынче вновь стали безопасны. К тому же у меня не было ни малейшего сомнения, что завтра она снова окажется в аббатстве.
Я не ошибся. Еще не отошла вечерняя служба, как доложили, что Бэртрада вернулась в Бери-Сент. И какой же тихой и подавленной была эта гордячка. Сидела за станком с растянутым вышиванием, но не работала. Ее руки слабо и безнадежно свисали с рамы станка.
– Помогите мне, отче… – тихо произнесла она. – Я не знаю, как быть.
Советы – это по моей части. Я уже начал было прикидывать, куда и к кому первым делом ей надлежит обратиться с жалобой и требованием о восстановлении справедливости, но для начала следовало выяснить, что же, собственно, произошло в Гронвуде.
Но там ничего особенного не случилось. Бэртраде даже не удалось повидаться с супругом.
– Его не было в Гронвуде, – начала она. – Он отправился взглянуть, как идут работы на строительстве новой церкви Святого Дунстана. Об этом мне сообщили у первого моста перед барбиканом[93]. Да так, будто рассчитывали, что я тут же поверну лошадь. Но я проехала не останавливаясь, а эти люди глазели на меня так, будто я приехала голой. Жаль, что при мне не было свиты – уж я бы им показала, как подобает встречать хозяйку!
«Хвала святому Эдмунду, что вразумил меня не давать ей людей», – подумал я.
Графиня продолжала:
– У самого донжона я спешилась, бросила груму поводья и стала подниматься по лестнице. И кого же я обнаружила, едва ступив в зал? Гиту Вейк! Она восседала на почетном месте госпожи, отдавая распоряжения. Причем с таким видом, словно ее не валяли в грязи и не насиловали, как грязную потаскуху, все, кому не лень. Ох, святой отец, видели бы вы, как она держалась – точно венценосная особа. И это платье!.. Эдгар никогда не дарил мне таких нарядов. Ткань отражала свет, будто сотканная из текучей стали… О, как же я возненавидела ее в тот миг!
– И?..
– Я хотела войти в зал и указать ей ее место, то есть велеть убираться вон. Но меня удержали. Тот самый крестоносец, я узнала его.
– Каков он из себя? – спросил я.
– Он? Хорош собой.
Видимо, и впрямь недурен, если даже в таком состоянии леди Бэртрада запомнила это.
– Он появился совершенно неожиданно и, взяв меня под руку, увлек в боковой проход. Признаюсь, отче, я поначалу так испугалась, что слова не могла вымолвить, – ведь я видела его там, возле охотничьего домика. Однако в Гронвуде он повел себя неожиданно учтиво. Галантно поклонившись, он произнес: «Думаю, не ошибусь, предположив, что вы и есть Бэртрада Норфолкская», и мне сразу же не понравился странный блеск в его жгучих черных глазах. «Я узнал вас, – продолжал он, – как узнал и ваши косы. Увы, даже ярко-оранжевая накидка, что была на вас в тот вечер на острове, не смогла скрыть их прелести». При этих словах у меня подкосились ноги, но он поддержал меня и усадил на выступ стены в амбразуре. «Вот-вот, посидите немного, соберитесь с духом и незаметно уезжайте. Так будет для всех лучше».
И я смотрела на него как завороженная. Он не мог, не мог узнать меня той ночью – ведь я была в маске и в мужской одежде, а мои косы были спрятаны под капюшоном. Но по какому праву он требовал, чтобы я покинула собственный замок? Об этом я и спросила крестоносца, и то, что он ответил, оказалось худшим из всего, что я могла вообразить. Оказывается, этот мерзавец, мой супруг, отписал Гронвуд… своей шлюхе. Сделка была проведена по всем правилам – в присутствии шерифа, лорда д’Обиньи и епископа Тэтфордского. И теперь лучший замок во всем Дэнло принадлежит Гите Вейк! Она и в самом деле могла указать мне на дверь и даже велеть слугам выгнать меня прочь.
Ну и дела! Отписать такую цитадель, как Гронвуд, любовнице… Такое даже вообразить невозможно. Просто так замками не разбрасываются. Тогда что это – желание вознаградить Гиту после случившегося или стремление защитить ее от коварства Бэртрады? Но, сдается мне, Эдгар уверен в том, что его союз с Гитой Вейк – навсегда, ибо, сделав ее госпожой и владелицей Гронвуда, он оставил замок своей главной резиденцией в Норфолке. К тому же эта сделка узаконивает имущественную сторону их связи. Ловко, весьма ловко…
– И как вы поступили, дитя мое?
– А что мне оставалось делать? Я попросила рыцаря проводить меня.
Похоже, сей крестоносец и впрямь ей приглянулся. Не удивлюсь, если в причудливой головке графини тут же возник план очаровать сэра Гая и переманить его на свою сторону. Но это лишь мои соображения. Вслух же я спросил, что ответил ей крестоносец.
– Он сказал: «Простите, миледи, но люди, пригласившие меня погостить, могут неверно истолковать такой шаг». Тогда я вскричала: «Неужели, сэр, вы откажетесь проводить даму в пору, когда уже сгустились сумерки?» «Ночь – ваше время, – сказал он на это. – Ступайте, миледи, и благодарите Бога, что не встретились с графом Норфолком!» При этом он неожиданно коснулся моих кос и заметил: «Прекрасные волосы. Редко встретишь такое великолепие, и поэтому их трудно спутать с иными. Даже если видел только однажды в сумраке ночи и отблесках пожара. Уезжайте из Гронвуда, миледи, и будьте благоразумны хотя бы ради вашей сестры Матильды».
При чем тут императрица? С какой стати этот крестоносец упомянул о ней? Смутное подозрение зародилось во мне, но в тот миг мне было не до этого. Не теряя времени, я принялся убеждать графиню, что ей и впрямь следует уехать. И направиться прямиком к отцу в Нормандию. Или даже в Рим к Папе. Ибо чем скорее она уедет, тем быстрее я начну подготовку к приезду королевы Аделизы. Ведь если Эдгар и его люди догадываются о причастности графини, мне небезопасно оказывать ей покровительство.
Бэртрада резко выпрямилась.
– Уж не гоните ли вы меня отсюда, святой отец?
Я тут же отступил. Не стоит перегибать палку. Как-никак она – дочь Генриха Боклерка.
– И значит, вы поможете мне отомстить?
– Разумеется, дитя мое. И всем сердцем надеюсь, что Бог поможет нам в этом.
Всевышний не заставил долго ждать.
Я понял это уже на другой день, когда во время мессы обнаружил в толпе прихожан Хорсу из Фелинга.
Был день святого Льва[94], и в соборе собралось много народу. Но Хорсу я сразу выделил из толпы. Рослый, статный, в меховой накидке, с длинными волосами, зачесанными назад и оставлявшими открытым высокий лоб с залысинами, – Хорса выглядел внушительно и сурово. Само его появление в Бери-Сент-Эдмундсе было необычным. Он не принадлежал к здешнему приходу, не был добрым христианином, вдобавок я почитал его своим недругом, ибо не забыл, как он повел себя во время мятежа в Тауэр-Вейк. Впрочем, Хорса был врагом и Эдгару Армстронгу.
Но существовало и нечто, связывавшее этих саксов. Об этом красноречиво свидетельствовало внешнее сходство Хорсы с отцом графа Норфолкского, покойным таном Свейном. Возможно, кого-нибудь это могло бы и удивить, но только не меня – ведь мне довелось принимать исповедь у матери Хорсы. Леди Гунхильд была доброй христианкой, много жертвовала храмам, на обитель же Святого Эдмунда ее благодеяния изливались беспрестанно. А на исповеди она открыла, что Хорса и Эдгар – кровные братья.