На скамье подсудимых находилось 10 человек. Среди них выделялись успевшие прославиться политики: генерал Эрих Людендорф, Адольф Гитлер, Вильгельм Фрик и Эрнст Рем. Всем им было предъявлено обвинение в заговоре с целью осуществить государственный переворот. В ложе для прессы в течение всех 24 дней процесса располагалось ежедневно около сотни репортеров газет всего мира, а в зал ломилась огромная толпа на представление.
Гитлер исполнял главную роль: он кричал на судей и на свидетелей, обвиняя их в предательстве и государственной измене. Зная, что каждое его слово передается по телефонным и телеграфным проводам во все страны мира, он не скупился на слова и угрозы. Германия замерла в ожидании. Никому до сих пор не позволялось столь грубо и бесцеремонно обвинять правительство и угрожать ему.
— Я обвиняю их в государственной измене. Я обвиняю их, потому что они уничтожили 70-миллионную нацию! — обрушивал свои упреки Гитлер со скамьи подсудимых.
— Пробьет час, и наши разрозненные отряды превратятся в батальоны, батальоны в полки, полки в дивизии. Я надеюсь, что старую кокарду поднимут из грязи, старые знамена будут развернуты, чтобы вновь развеваться. Тогда из-под наших надгробных плит, из наших могил прозвучит голос единственного суда, который имеет право судить нас.
Удивительно, но и судьи, и свидетели молча слушали его и чуть ли не поддакивали. Единственный, кто возмутился двусмысленностью ситуации, был генерал фон Лоссов, который рявкнул в ответ великому фюреру нечто на понятном фронтовым ветеранам жаргоне, — и Гитлер в этот день, по утверждениям журналистов, был очень тих и внимателен.
Формально приговор был безукоризнен: все подсудимые — осуждены, политическая партия, участвовавшая в рассматриваемом преступлении, запрещена. Кроме того, главным организаторам на определенное время запрещалось участие в политической деятельности.
Другими словами, зло считалось наказанным и корни его были решительно вырваны.
Практически же результаты оказались противоположными.
Максимальным наказанием за государственную измену было пожизненное заключение. Однако злостных преступников осудили на сроки тюремного заключения, не превышающие пяти лет, а генерал Эрих Людендорф, этот «народный ветеран», как его именовали в газетных отчетах, и вовсе был оправдан.
Партия НСДАП была запрещена декретом генерального комиссара Баварии. Но поскольку ни комиссар фон Кар, ни его декрет не имели решающего влияния на всю страну, то баварские нацисты просто переименовали свои партийные организации, а в остальных регионах не стали делать даже этого.
Запрет политической деятельности осужденных означал (например, для Адольфа Гитлера) всего лишь то, что им запрещалось под угрозой денежного штрафа выступать публично в течение 5 лет после освобождения из тюрьмы.
Эрнста Рема осудили на полтора года.
Отсидев полтора месяца, Рем вышел на свободу по амнистии и сразу же от греха подальше уехал в Боливию. Почему именно туда? Это отдельная история, связанная с долгосрочными программами германских капиталистов, имевших дело с богатыми предпринимателями в Южной Америке. Чтобы не отвлекаться от истории Эрнста Рема в Германии, можно только добавить, что послевоенная эмиграция нацистских военных преступников в страны южнее Панамского канала вовсе не была случайной. Они ехали на готовое место, а точнее — подготовленное эмиссарами типа Эрнста Рема. И Рем во время своей поездки отнюдь не бездействовал и не развлекался. Он и там занялся организацией штурмовых отрядов из местных люмпен-пролетариев, увлеченных национал-шовинистскими идеями. Именно он помог возглавить эти отряды отставному лейтенанту Альфредо Стресснеру, наполовину немцу, наполовину боливийцу. Тот впоследствии стал диктатором страны и после окончания второй мировой войны гостеприимно поселял бывших эсэсовцев на местных латифундиях.
Но для нас сейчас более важно другое. О пребывании Рема в Боливии обычно только упоминается, но именно там «полководец голодранцев», как его называли оппозиционные газеты, обрел жизненно важный для него опыт. Во-первых, он понял, что из главаря банд ему следует действительно превратиться в полководца, то есть прежде всего нужно на родине организовать деятельность штурмовых отрядов по образцу кадровой армии: с жест-кои субординацией, со своим генеральным штабом, всеми необходимыми службами, в том числе и снабжения, а также строжайшей дисциплиной. Любопытно, что именно в это же время Гитлер, пребывая в тюрьме Ландсберга, приходит к аналогичному выводу, но только на более высоком уровне: внутри государства необходимо организовать свое особое государство, со всеми министерствами, ведомствами и т. д., пусть не имеющими пока власти, но подготавливающими ее переход в руки нацистов. Оказавшись в Германии и на свободе, оба политика активно принялись за реализацию намеченных планов. Второй боливийский урок Рема заключался в осознании реальности плавного перехода от власти над вооруженными силами к власти над страной, а затем…
Какие планы вынашивал Рем относительно этого «затем», трудно сказать. Но то, что им планировался захват главной роли на родине, — бесспорно. Слишком уж подробно он рассматривал всевозможные варианты развития действий вместе с Альфредо Стресснером, слишком детально обыгрывали эти изменения и слишком показательным был приход к власти боливийского диктатора, чтобы усомниться в реальности этих планов.
Два претендента на верховную власть в стране, Рем и Гитлер сошлись в Берлине. Сошлись они вовсе не как смертельные враги или непримиримые противники. Наоборот, они всячески поддерживали друг друга, демонстративно проявляли свою дружбу и взаимопомощь. Достаточно сказать, что Рем был одним из очень немногих, кто имел право обращаться к Гитлеру на «ты».
Эрнст Рем сразу же по приезде вернулся к управлению штурмовыми отрядами и к 1930 году наладил их деятельность в соответствии с намеченными им в Боливии образцами. Появилась четкая иерархия, уточнилась символика и форма штурмовиков, возник генеральный штаб, по всей стране размножились штаб-квартиры, наконец, в Мюнхене открылось военное училище для подготовки кадров.
Все это предоставлялось в пользование Гитлеру. Больше того, официально считалось, что и сам Рем подчиняется Гитлеру.
Однако дело обстояло несколько сложнее. Между этими конкурентами в борьбе за власть установилось согласие в действиях, но в основе этого союза подразумевалось некое равенство, а не подчинение одного другому. За каждую услугу следовала определенная плата. Так, за поддержку партии боевиками штурмовых отрядов Рем был поддержан НСДАП на выборах и в 1930 году стал депутатом рейхстага.
Это было намного меньше того, о чем мечтал Рем, возвращаясь на родину (он планировал стать в этом году военным министром страны), но в конкретной ситуации большего добиться было невозможно.
Несмотря на растущую популярность и силу национал-социалистического движения, 1930 год оказался для нацистов неудачным. Борьба с единомышленниками по национал-социалистическому движению обострялась. Братья Штрассеры активизировали свою деятельность до предела, нагнетая напряженность в связях Гитлера с германскими, и особенно рейнландскими, промышленниками, которые были очень обеспокоены растущими социалистическими настроениями в партии. Гитлер вынужден был купить контрольный пакет акций издательства Отто Штрассера, оставив националистических социалистов без единственного рупора их идеологии. Перешедший на сторону Гитлера Йозеф Геббельс на базе бывшей просоциалистической газеты Штрассера «Берлинер арбайтер-цайтунг» начал выпускать пронацистскую газету «Ангриф». 21 мая конфликтная ситуация со Штрассерами обострилась до предела, и Гитлер потребовал от братьев полного подчинения партийной дисциплине и лично ему, фюреру партии. Получив отказ, он собственноручно вычеркнул фамилии «Штрассер» из списка членов партии и приказал Геббельсу опубликовать это решение с соответствующими комментариями. Возмущенный Отто Штрассер тут же собрал своих единомышленников и вместе с неким Вальтером Штеннесом организовал новую партию «Союз революционных национал-социалистов».