Н. Леонов, с. 166.

Понимая, что ему необходимо укрепить свой авторитет не только внутри страны, но и за рубежом, он начал активно и весьма успешно заниматься внешней политикой. Он очень гордился заключением Московского договора, положившего начало новым взаимоотношениям в Европе. Чувствовалось, что он переживает, что не получил Нобелевской премии мира вместе с В. Брандтом. Не знаю правда ли то, что он сам отказался от премии, или нет, но это звучало в его разговорах с нами.

Как-то мы вместе с ним и его лечащим врачом Родионовым сидели на даче за чаем. Зашел разговор о ситуации, которая возникла вокруг В. Брандта. С воспоминаний о ФРГ Брежнев вдруг перешел на тему о Нобелевской премии: «Как мог я ее принять, когда всему народу мы заявили, что во главе комитета находятся ярые антисоветчики, преследующие свои цели по подрыву социалистического лагеря. Вспомните, что писалось и говорилось о Пастернаке. Он отказался от премии, не поехал на ее вручение. Как бы я выглядел в глазах народа, если бы такую премию принял?»

Е. Чазов, с. 87.

Руководители правящих партий соцстран прекрасно изучили слабости советского лидера, его болезненную склонность к наградам, своеобразную орденоманию. Они научились «бандитски злоупотреблять плаксивой добротой» Леонида Ильича. В конце 1976 года, когда приближалось его 70-летие, отмечавшееся 19 декабря, по инициативе Густава Гусака началось массовое награждение Брежнева высшими орденами социалистических стран, присвоение ему званий национальных героев и пр. В Москву якобы на Рождество съехались все первые лица из социалистических стран, произносили слащавые, неискренние речи. День за днем телевидение передавало эти стандартные сцены, которые вызывали зевоту и досаду…

Но все рекорды побил Бабрак Кармаль, который обратился к советскому руководству за разрешением наградить Брежнева новым, специально для этой даты учрежденным орденом «Солнце Свободы», а в случае согласия на это изготовить в Москве на Монетном дворе сам орден из золота, бриллиантов и пр., а также соответствующие коробочки, папки и пр. для вручения «отцу родному». Из моих записей следует, что план был принят и изготовление ордена началось, однако дальнейшей судьбы этой затеи я не знаю.

Н. Леонов, с. 200–255.

Не могу не сказать коротко и о принявшем чудовищные размеры тщеславии Брежнева. Меня поражало, как этот человек, отлично знающий всю наградную «кухню», сам награждавший множество людей, мог придавать орденам и медалям такое большое значение. Это стало почти что помешательством — он забылся, перестал понимать, что награждает себя сам, а подхалимы только подсказывают ему новые поводы, делая на этом карьеру. Притом он не только любил получать награды, но и носил их. Здесь, по-моему, проявлялись наряду с тщеславием патология, болезнь, распад личности, который становился все более очевидным в конце 70-х — начале 80-х годов.

К этому же разряду относится и вся история с писательскими «подвигами» Брежнева. Не знаю точно, кто был инициатором затеи, но большую роль сыграли и немало на этом для себя выгадали Черненко, ряд других.

Г. Арбатов. Знамя. 1990. № 10. С. 206–207.

Страсть к наградам, всякого рода побрякушкам стала носить просто болезненный, параноидальный характер. Брежнев радовался, как ребенок, когда ему вручали статуэтку «Золотого Меркурия», Ленинскую премию мира, «Золотую медаль мира» имени В Ф. Жолио-Кюри, афганский орден «Солнце Свободы», высшую награду в области общественных наук — Золотую медаль имени Карла Маркса, Ленинскую премию в области литературы, новый партийный билет № 00000002 (первый, конечно, предназначался мысленно покойному Ленину), комсомольский билет № 1 или просто первый значок «50 лет пребывания в КПСС».

Тщеславие обрело гротескные формы. Вся страна, едва пряча саркастическую усмешку, почти открыто потешалась над своим незадачливым руководителем. Соратники генсека (не все, правда) при бесчисленных награждениях изображали вежливые улыбки и отводили в сторону от объективов телекамер свои взгляды.

Д. Волкогонов, кн. 2, с. 71.

Я вспоминаю две фотографии. Первая — во время Парада Победы на Красной площади, здесь генерал-майор Брежнев вместе с командующим во главе сводной колонны своего фронта. На груди молодого политработника гораздо меньше наград, чем у других генералов: два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, орден Богдана Хмельницкого и две медали. Уж не в этом ли кроется загадка синдрома орденомании позднего Брежнева? И вторая — дряхлая фигура Брежнева в маршальском парадном мундире, увешанном, точно иконостас, многими десятками орденов и медалей. Всего их насчитывалось около 200.

В. Врублевский, с. 41–42.

Ему дали два ордена Октябрьской революции, в то время как в статуте ордена написано, что им дважды не награждают. Ему специально изготовили орден Победы, которым награждались только командующие фронтами и более высокие командиры в годы Великой Отечественной войны.

Н. Леонов, с. 259.

Глава 6

ЕСЛИ МАСКУ ПРИПОДНЯТЬ

Политика. Сталь. Методы. Уловки

Брежнев — тоже честолюбивый деятель (сравнение с Н. С. Хрущевым.  — Сост.), но гораздо более осторожный, менее самоуверенный и амбициозный, более склонный прислушиваться к мнениям других. Не стеснялся спрашивать совета и прилюдно. Бывало даже так: идут переговоры с иностранной делегацией, причем в ее составе есть люди, понимающие по-русски, а Брежнев, высказав какое-либо соображение, поворачивается ко мне, сидящему рядом, и громко спрашивает: «Я правильно сказал?» Впрочем, может быть, это был и своего рода театральный жест, рассчитанный на «умиление» собеседников… Подобно Хрущеву, он тоже был хитрым, но, пожалуй, более последовательным в своих замыслах, неторопливым, гораздо более сдержанным и менее склонным выдавать всем «на-гора» свои настроения и намерения. И, конечно, это был человек куда более терпеливый и терпимый, даже доброжелательный к людям (до определенных пределов). Но и эта веселая доброжелательность была не без расчета. Мне хорошо запомнилось, как однажды, расслабившись в вагоне во время одной из командировок, Леонид Ильич бросил такую фразу: «Знаешь, Андрей, обаяние — это очень важный фактор в политике».

А. Александров-Агентов, с. 118.

После заседания Политбюро, на котором его избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС, он ехал в машине вместе с А. Н. Косыгиным, и прикрепленный А. Я. Рябенко слышал их разговор. Леонид Ильич тогда говорил Косыгину, что главная задача на данном этапе деятельности ЦК партии и советского правительства — обеспечить спокойную жизнь для советских людей. Он сказал, что «при Сталине люди боялись репрессий, при Хрущеве — реорганизаций и перестановок. Народ не был уверен в завтрашнем дне, поэтому,  — заключил Леонид Ильич,  — советский народ должен получить в дальнейшем спокойную жизнь для плодотворной работы».

М. Докучаев, с. 172.

И тогда, и, естественно, потом я не раз задавал себе вопрос: а что думал сам Брежнев, каковы были его убеждения? Не мог же он сохранить свои представления в виде tabula rasa — нетронутого листа, на котором другие могли писать что им заблагорассудится. Ведь ему было уже под шестьдесят и он прошел, притом на весьма ответственных постах, почти через все главные политические события своего времени.

Вот здесь-то и заключен один из (используем известное американское выражение) «грязных маленьких секретов» — один из феноменов нашего (а точнее, того) времени. Это сформировавшийся при Сталине, затем формировавшийся примерно так же при Хрущеве, а затем при Брежневе тип руководителя, который политическим деятелем вовсе не являлся. Командно-административной системе политические деятели, исключая верховного вождя, не нужны, наоборот, они ей противопоказаны.