Кельи были сырые и холодные. Ее вечно мучили головные боли. Она редко обращалась к отцу с личными просьбами: просила немного денег, полог для кровати или какую-нибудь старую курицу с птичника, чтобы сварить бульон. В трапезной давали плохой хлеб, несъедобное мясо, кислое вино. Чаще просила сделать что-либо для монастыря: починить часы или раму, затянутую провощенным полотном, — монастырь был беден, и об оконных стеклах не приходилось и мечтать — или похлопотать, чтобы им назначили другого, не столь темного, исповедника. Мария Челеста знала, что отец непременно откликнется, выполнит просьбу, пришлет слугу с провизией и, если не болен, придет сам. Она тоже всегда спешила сделать ему приятное: передавала корзиночку слив, печенье или последние розы, чудом сохранившиеся до декабря в монастырском саду.

Мария Челеста горько сетовала, если отец долго не приходил их навестить. Она часто и много писала ему. Письма ее, полные трогательной любви, и в самые тяжелые минуты являлись для Галилея великим подспорьем. На свете не было у него более близкой и преданной души.

С братом отношения так и не наладились. Он по-прежнему жил в Германии. Карьера придворного музыканта не принесла ни славы, ни богатства. У него была большая семья, замашки вельможи и доходы, куда более скромные, чем прихоти. Микеланджело не испытывал угрызений от того, что заставил брата выплачивать зятьям и ту часть долга, которую обязан был внести сам.

Годы ослабили горечь обиды, и Галилей многое простил брату. Однажды от Микеланджело пришло письмо. Он предлагал, чтобы жена его, Анна Клара, стала бы у Галилея домоправительницей. От этого выиграют оба: дом Галилео будет в порядке, и ему, Микеланджело, станет полегче. Анна Клара возьмет с собой кого-нибудь из детей. Его ведь не обременит лишний рот или два? Галилей понял, что дела Микеланджело плохи, и пригласил всю семью. Осенью 1627 года они приехали. Восемь человек! На голову Галилея свалилось множество забот, но он все сносил и нежно опекал детей брата. Винченцо, старшего племянника, он отправил в Рим изучать музыку, препоручив его служившему там Кастелли.

Занятий сообразно со своей амбицией Микеланджело не нашел и, погостив почти полгода, уехал обратно в Мюнхен. Семью же оставил у Галилея.

Осень и часть зимы прошли в хлопотах и суете. Работа над книгой о системе мира почти не двигалась. А на исходе зимы стало и того хуже: Галилей очень серьезно заболел. Многие думали, что он вообще не выживет. Когда Микеланджело узнал о его выздоровлении, то обрадовался: «Мне страшно и подумать, как скорбела бы и страдала бедная Клара, если бы вы умерли!»

Микеланджело вечно был недоволен. То он опасался, что слуги Галилея относятся к его жене без подобающей почтительности, то ворчал, что в Риме нет никого, кто учил бы толком его сына игре на лютне. А с этим «дорогим дитятею» добрейший Бенедетто выбился из сил. Двадцатилетний бездельник пьянствовал и залезал в долги. Услышав о беспутстве сына, Микеланджело выразил недоумение: откуда такие наклонности? Ясно, что не от отца. Он, должно быть, впитал порочность с молоком кормилицы!

Целый год Анна Клара с детьми прожила в доме Галилея. Потом приехал Микеланджело и увез семью в Баварию. Вся эта история братьев не сблизила.

Много лет назад, когда Бенедетто преподавал еще в Пизанском университете, он жил в монастыре иезуатов[20]. Там среди молодых монахов, которым давал уроки математики, он встретил удивительно одаренного юношу. Звали его Бонавентура Кавальери. Он стал любимым учеником Бенедетто. Тот познакомил его с Галилеем. Если Бонавентуре удавалось вырваться во Флоренцию, он навещал Галилея. Некоторое время Кавальери занимался под его руководством, но потом самостоятельно изучил наиболее трудных авторов. Оригинальность его решений поражала Галилея. Бонавентура — достойный соперник Архимеда!

Кавальери был один из тех, кто с гордостью причислял себя к ученикам Галилея. Это далеко не всегда звучало похвалой для людей, от коих зависело получение хорошей должности. Однажды Кавальери пытался стать преподавателем Болонского университета, но неудачно. Ныне там снова было вакантное место. Галилей, воспользовавшись своими связями, сумел помочь Бонавентуре получить кафедру, которую прежде занимал Маджини.

Работа над книгой о системе мира — теперь Галилей предпочитал называть ее диалогами о приливах и отливах — шла с перерывами. Мешали не только болезни и семейные неурядицы, но и сложность самих проблем. Хотя Галилей использовал материалы прежних своих сочинений и писем, он, добиваясь совершенства, то и дело сталкивался с новыми трудностями.

Осенью 1629 года, после длительного перерыва, работа вдруг заспорилась. Галилею удалось ясно и просто изложить те сложные вопросы, которые вызывали, казалось, непреодолимые затруднения. Он дописывал недостающие страницы разных «Дней». О, если бы судьба была к нему милостива и зимой недуги бы его не терзали, то к весне он бы все закончил! В Париж верному своему Диодати Галилей писал, что разбирает в новой книге множество важных проблем. Она послужит утверждению Коперниковой системы и покажет, сколь ничтожно все то, что Тихо и прочие выдвигали против нее!

«Дню четвертому», и заключительному, Галилей придавал особое значение: собеседники собрались, «чтобы сделать окончательные выводы из всех прошлых рассуждений». Неспроста именно для «Дня четвертого» приберег Галилей свою теорию приливов и отливов. В ней он видел одно из решающих доказательств движения Земли и хотел, чтобы как раз этим и закончилась его книга.

Движение Земли, подчеркнул Сальвиати, до сих пор всегда доказывалось ссылками на те или иные небесные явления, ибо ничто из происходящего на Земле не могло подтвердить такого вывода. Лишь приливы и отливы в состоянии это сделать!

«Если бы земной шар, — подводил итог своим наблюдениям и рассуждениям Сальвиати, — был неподвижен, морской прилив и отлив не могли бы происходить естественно, если же земному шару свойственно приписываемое ему движение, то море необходимо должно быть подвержено приливу и отливу, как это и наблюдается».

Еще до запрета «пифагорейского учения», отстаивая в Риме теорию Коперника, Галилей написал в виде послания к кардиналу Орсини специальную работу «О приливах и отливах». Теперь, почти пятнадцать лет спустя после злополучного декрета, он не только включил чуть ли не целиком эту работу в новую книгу, но и существенно ее дополнил. Все эти годы, даже когда были в живых Павел V и кардинал Беллармино, Галилей продолжал заниматься приливами. Излюбленной теме он был верен всю жизнь.

Он был настолько убежден в весомости своих аргументов, что надеялся с их помощью добиться перелома в отношении церкви к Коперникову учению. В 1616 году не вняли его настояниям и не пожелали рассмотреть вопрос о движении Земли по существу, а предпочли спрятаться за букву Библии и заткнуть ему рот. Но теперь написанные им диалоги заставят по-иному взглянуть на вещи. Пусть Урбан и останется при своем неверии в познающую способность человека, но все-таки он должен понять, что вопрос о системе мира не из тех, которые разрешают библейской цитатой!

Печатать книгу, где речь шла о движении Земли, в каком-нибудь другом городе, помимо Рима, то есть печатать без разрешения римских властей, — значило открыто пренебречь данным ему предписанием и тем самым лишиться всякой возможности оправдываться. Опрометчивость могла обойтись очень дорого.

Когда друзья в Риме узнали, что Галилей заканчивает работу над долгожданной книгой, их охватила радость. Он еще раздумывает, приезжать ли в Рим печатать ее! Конечно, приезжать! Но на смену восторженности пришли вскоре зрелые размышления. Неизвестно было, как отнесется к изданию книги сам Урбан. Многое зависело от двух людей: от кардинала Барберини и магистра святого дворца, то есть верховного папского цензора.

Кардинал Франческо Барберини, любимый племянник Урбана, его правая рука, благоволил к Галилею. Верховный цензор, Никколо Риккарди, постоянно говорил о своей преданности знаменитому флорентийцу. Можно было лишь радоваться назначению Риккарди магистром святого дворца. Ведь это тот самый богослов, который, просмотрев по приказу начальства «Пробирные весы», не только дал разрешение их печатать, но и заявил, что почитает за счастье быть современником Галилея!