Инфернальный вопрос, разумеется, остался без ответа, а Петров снова стал прохаживаться по тропинке, опять дошёл до угла склада и остановился. Несколько минут он оцепенело стоял, вглядываясь в темноту. «Господи, мне кажется, что меня нет – я лишь чьё-то воображение, лишь плод чьих-то умственных усилий, – с беспредельною тоскою подумал он, – я – бесплотная субстанция, не имеющая физических границ, я только чья-то мысль… Может быть, Твоя, Боже? Ты измыслил меня и поместил в этот выморочный караул, в мир без чувств, без вожделений, без людей. Караул! Караул, Господи! Я стою в нелепом овчинном тулупе, в ватных штанах и в ушанке, завязанной под подбородком, с бесполезным штык-ножом на ремне, я стою под равнодушными звёздами и вспоминаю Устав: «Часовой есть лицо неприкосновенное…». Прикоснись ко мне, Господи, прикоснись вопреки Уставу – хотя бы на мгновение, я хочу осознать себя в этом мире, неужели я только контур, только абрис ирреальной мифической фигуры? Но ведь я мыслю, я есть на свете!»

Петров ощутил, как горячие слёзы выкатились из его глаз и мгновенно застыли на морозе.

Он поднял голову.

Звёзды немо мигали в бесконечной вате Вселенной…

Глава 5. Пятнадцать метров

Нормировщик Зотов отмерил каждому бойцу по пятнадцать метров. Петров успел отхватить относительно удачный участок. Шестеро из его взвода побежали дальше, поспевая за зотовским деревянным аршином, петляющим меж деревьев и кустов. Петров понимал, что следующая стометровка вполне может оказаться более тяжёлой, чем предыдущий участок. Мало того, что лес впереди становился гуще и темнее, главная неприятность заключалась в появлении там почти сплошного подлеска, покрывающего многочисленные кочки. По опыту Петров знал, что при таком раскладе в глубине зарослей – скорее всего болото. Или просто заводнённая местность, которая довольно часто встречается в валдайских чащобах. А это – катастрофа для тех, кто получит свои пятнадцать метров именно там.

Однажды Петров по нерасторопности угодил на похожий участок. Нужно было бежать впереди Зотова и захапывать любую мало-мальски подходящую почву. Но Петров плёлся в хвосте и только слышал отрывистые выкрики впереди: «Забито!», «Моя трасса!», «Забираю!». Раза два-три ему доставались трудоёмкие куски, на которых он умирал в конце дня, не успевая выполнить норму, но потом быстро сообразил: самое важное в начале работы – успеть застолбить кусок хорошей земли впереди других, зорко следя за местностью и мгновенно оценивая её качества.

Каждый Божий день после завтрака служивых загоняли с инструментами в могучий «Урал» и везли на трассу. В крытый кузов машины впихивали весь взвод – с полсотни человек, и со всей ротой управлялись обычно четыре грузовика. Дорога была более чем неприятной, солдаты давили друг друга в тесноте, машину кидало на лесных поворотах, и Петрову при этом всегда очень странной казалась мысль о том, что где-то далеко-далеко отсюда, в каких-то затуманенных городах, возможно, есть хорошие ровные асфальтовые дороги.

Минут тридцать-сорок экспедиционных мучений и помятый личный состав вываливался на лесной лужайке. Задача командования состояла в следующем: нарыть траншеи под кабель для соединения ракетных точек с пунктами управления. Каждому вояке нарезалось по пятнадцать метров лесной землички и предлагалось украсить её ровной или извилистой в зависимости от условий местности лентою шириной в штык лопаты и глубиной в полтора метра.

Тем днём прогноз Петрова относительно заболоченного пространства впереди оказался точным, и шестеро его сослуживцев попали на совсем уж нехорошую землю. Впрочем, землёй их участки никак нельзя было назвать: стоя в своих траншеях по колено в ледяной воде, они пытались вынимать грунт, но грунта не было, – только мерзкая коричневая жижа стекала с их лопат. Вдобавок они постоянно натыкались на толстые корни деревьев, которые нужно было выпиливать ножовкой или вырубать топором, а это отнимало драгоценное время. В конце того дня, уже в густых молочных сумерках белой ночи на трассу приехал батальонный майор Кадомцев и, ослепляя штрафников, копавшихся в воде, резким светом мощного карманного фонаря, долго крыл их изощрённым солдатским матом и обещал закопать в траншеях навеки.

Петров ходил смотреть мокрую трассу и отметил про себя, что выполнить норму на ней можно лишь общими усилиями. Больше всех жаль было маленького солдатика Половинкина, который в отделении Петрова всегда стоял последним в строю, потому что роста в нём было метра полтора. Видно в нормальные войска таких коротышек не брали, вот он и сгодился для стройбата.

Норма той ночью так и не была выполнена, и несчастные неудачники по прибытии в лагерь сначала получили увесистые затрещины от злобного сержанта Круглова, а потом отправились чистить картошку для завтрашнего обеда. Отпустили их только под утро, и они успели ещё, чуть подсушив над гудящею печкою влажное «хэбэ», поспать пару часов.

На следующий день всё четвёртое отделение в полном составе сидело в мокрой траншее и, матерясь, углубляло её до штатных размеров. Солдаты разделили усилия: двое окапывали толстые корни деревьев, ещё двое пилили и рубили их, трое черпали из траншеи постоянно прибывающую воду специально прихваченными из лагеря вёдрами, остальные вгрызались в глубь болотистой жижи. Как только траншея была закончена, мгновенно появился нормировщик Зотов, и все получили по новому участку. Петров шёл на два-три шага впереди нормировщика и маленькому Половинкину велел не отставать. Когда вышли на широкую солнечную поляну, немного покатую, но почти свободную от кустов и деревьев, Петров первым суетливо заорал: «Занято!» и вполголоса заговорщически сказал Половинкину: «Забирай…». Половинкин, явно обрадованный, поспешил поставить на трассе метку. Следующим встал сам Петров; ему участок достался похуже, потому что трасса ушла с полянки и нырнула в лесок, где хоть и редко, но стояли деревья, с корнями которых хочешь-не хочешь надо было воевать.

Когда начали копать, выяснилось, что всё наоборот. Половинкину опять не повезло – с виду хороший участок оказался обманным. Под неглубоким слоем мягкой плодородной земли оказалась песчаная осыпь, наполненная огромными валунами, – их нужно было либо вытаскивать, либо обходить. Бедный Половинкин, бодренько отмахавший по своим пятнадцати метрам первые три штыка вглубь, в отчаянии пытался окопать чудовищных размеров гранитный катыш, намертво перегородивший траншею. Встречая валуны поменьше, он через силу звал Петрова и просил его пособить. Сначала они вдвоём ломиком выдирали камень из влажного песка, а потом в четыре руки, оскальзываясь и мешая друг другу, поднимали его на поверхность.

Петров чувствовал себя виноватым перед Половинкиным, ведь это он выбрал для него трудный участок. Впрочем, не будь Половинкина, он оставил бы его себе. Кто же знал? С виду участок был хоть куда.

Весь день малыш пыхтел, ворочая булыжники, и в принципе одолевал коварную трассу, хотя и отставал несколько от своих товарищей. Но уже глубоким вечером с дальнего конца своего отрезка Петров услышал отчаянный мат Половинкина и, прибежав к его траншее, увидел жуткую картину: на протяжении нескольких метров почти до самого верха траншею завалило песчаным оползнем. Вся дневная работа пошла насмарку. Половинкин чуть не плакал. Стиснув зубы, он схватил лопату и с остервенением стал вычищать траншею. Петрову было нестерпимо жалко товарища. Вернувшись на свой участок и механически орудуя лопатой, он думал, что Половинкин сегодня ночью снова получит по зубам и в лучшем случае опять пойдёт на кухню чистить картошку до утра, а в худшем – его отправят драить парашу. Петров торопился; ему хотелось скорее закончить работу и пойти помочь Половинкину. Но и его самого не обошло стороною коварство неудачной трассы: почти на самом дне он напоролся на толстенный корень стоявшего, казалось бы, довольно далеко дерева. Чтобы избавиться от него, нужно было сильно расширить траншею, подкопать неудачно расположенный корень со всех сторон и умудриться в двадцатисантиметровой тёмной тесноте выпилить его. Почти целый час убил Петров на эту работу. В лесу уже было довольно темно, только небо белых ночей ещё светилось молочною ясностию, да на полянке, где чертыхался в своей траншее Половинкин, были вполне различимы силуэты редких деревьев. Почти весь взвод уже закончил работу; парни сидели на вываленных валунах, на стволах деревьев, молча покуривая и лишь изредка устало обмениваясь ленивыми репликами. Командиры взводов уже бегали по своим участкам трассы, матеря и подбадривая затрещинами припозднившихся служивых, обещая им за невыполнение нормы кары небесные и ночь на параше. Закон был такой: пока рота не закончит работу, «Уралы» за солдатами не придут. А нерадивых и слабосильных приходилось дожидаться порой за полночь. Усталые, голодные и злые вояки располагались с папиросками возле траншей отстающих и тихими, но полными клокочущей злобы хриплыми голосами безостановочно твердили им: «Ну всё, суки, приходит ваша смерть. Сегодня вас вся рота будет дрючить… Лучше сейчас подохните в траншее!». Отстающим это, понятно, энтузиазма не добавляло и они лишь коротко огрызались, продолжая механически двигать лопатами…