Вопрос. Известно ли Вам что-либо об отряде <еврейской> самообороны?

Ответ. Я был инициатором формирования этого отряда. 27 февраля я видел, как проходила одна из первых <арабских> демонстраций, и это зрелище произвело на меня большое впечатление. Я знал, что рано или поздно погрома в Иерусалиме не миновать, как это не раз бывало в России. Я беседовал на эту тему с руководителем еврейского ишува и предложил обратиться к Верховному наместнику с просьбой о запрещении подобных демонстраций. Наместник, однако же, отклонил эту просьбу, и вторая демонстрация прошла 8 марта. Я ее также наблюдал и убедился в том, что ничем хорошим для евреев это не кончится. Я встретился с кем нужно в иерусалимских еврейских кругах, изложил им свою точку зрения на данный предмет, и нами было решено, что: 1. оборона необходима, 2. эта оборона как по соображениям стратегическим, так и с точки зрения ее эффективности не должна носить конспиративный характер, 3. организацию отряда обороны возложить на Жаботинского, который присутствовал на том заседании, 4. после того как будет собрано достаточное число людей для отряда, обратиться к властям с предложением его легализовать и обеспечить оружием.

Из-за колоссальной загруженности сам я не смог принять участие в подготовительной работе. Я уехал по своим делам в Галилею, а когда вернулся, оказалось, что Жаботинский уже собрал человек 300–400. Я обратился к начальнику штаба английской армии полковнику Уотерс-Тейлору и объяснил ему сложившееся в Иерусалиме положение, каким оно мне представлялось. Я сообщил ему об организации отряда самообороны и попросил о том, чтобы правительство официально вооружило его. Полковник мне ответил, что решение этой проблемы находится в компетенции Верховного комиссара и пообещал доложить о ней генералу Болсу. Через несколько дней я получил через д-ра Идера⁹, члена Ва’ад-Гацирим¹⁰, ответ от генерала Болса, который писал, что не считает возможным вооружение еврейской молодежи в Иерусалиме.

Положение тем временем становилось критическим. Со всех сторон к нам поступали сообщения о надвигающемся еврейском погроме. Мы всячески пытались отыскать оружие. По своим каналам объявили о том, что евреи, имеющие оружие, обязаны передать его отряду самообороны. Лейтенант Жаботинский вновь обращался к военному губернатору <Сторрсу> и просил легализации и вооружения отряда.

В эти дни меня не было в Иерусалиме, но я знал, что Жаботинский сообщил Сторрсу о существовании отряда еврейской самообороны. Кроме того, нельзя допустить, чтобы власти не имели никакого представления о нем – лейтенант Жаботинский проводил с ним каждое утро военные занятия.

Вопрос. Где проводились занятия?

Ответ. Насколько мне известно, вблизи школы Лемель.

Я вернулся в Иерусалим в пятницу 2 апреля и узнал, что в этот день начался праздник Неби Муса и что все участвующие в шествии арабы покинули город. Мне сообщили также, что хагана и полицейские, находясь в разных его частях, контролируют ситуацию и пока все тихо. Мы были уверены, что опасность погрома миновала, и в воскресенье утром я принялся за обычную работу. Первая весть о погроме достигла меня в 10.30 час. Оказавшись в больнице Ротшильда, я увидел прибывающих туда раненых. Я разыскал Жаботинского, и он рассказал мне об обстоятельствах, сопутствовавших началу погрома, об участии в нем арабов-полицейских и о том, что английские власти препятствовали действиям хаганы, оказывавшей сопротивление погромщикам…

Лейтенант Жаботинский и я отправились к военному губернатору. Мы встретили его неподалеку от больницы Ротшильда и предложили ему, в связи с создавшимся положением, опереться на нашу помощь – помощь хаганы. Полковник Сторрс ответил, что он очень занят и пригласил нас встретиться с ним через час. А до этого времени отправиться в еврейский квартал и успокоить жителей. Чтобы не быть задержанными, мы попросили полковника Сторрса выдать нам пропуска или офицера для сопровождения. Военный губернатор ответил, что если мы не станем вмешиваться в события и если у нас нет оружия, нас никто не задержит. Мы сказали, что имеем оружие. Тогда присутствовавший при этом лейтенант Гауе потребовал от нас разоружиться. Поскольку Жаботинский был офицером запаса британской армии, он не смел ослушаться приказа военного губернатора, но я отказался разоружаться. Я попросил полковника Сторрса разрешения на ношение оружия, указав ему на то, что погромщики не щадят ни стариков, ни женщин, ни детей и мое право оказать им помощь – а как это можно сделать, не имея при себе оружия? Лейтенант Гауе заявил, что он вынужден сдать меня одному из офицеров. На мой вопрос, означает ли это, что я арестован, полковник Сторрс ответил: «Нет», но попросил последовать за ним в его кабинет. Я подчинился, но через несколько минут туда явился нарочный и попросил нас вернуться. Полковник Сторрс доказывал мне, что вместо помощи я создам лишь дополнительные проблемы, на что я в свою очередь указал на просчеты с его стороны. На новое требование сдать оружие я вновь отказался. Тогда он сказал, что считает необходимым пригласить меня и Жаботинского к себе и посоветоваться относительно тех мер, которые следует предпринять, но пригласить вооруженного человека он не может. Я согласился сдать пистолет на то время, что буду в его доме, и договоренность была достигнута. Нас было четверо: лейтенант Гауе, лейтенант Жаботинский, полковник Сторрс и я. Открывая заседание, полковник Сторрс сказал: «Мне известно, что несколько дней назад вы доставили в Иерусалим партию оружия». Лейтенант Жаботинский не возражал: «Да, это так». Полковник Сторрс заметил, что в таком случае он должен нас арестовать. Мы ответили, что находимся в его власти. Он попросил указать, где размещаются наши люди и где хранится оружие? На это мы спросили его, планируют ли власти использовать хагану для защиты еврейского ишува⁷. Коль скоро это так, мы готовы предоставить данные о бойцах хаганы и оружии, а сами – перейти в полное его подчинение, но в таком случае мы просим обеспечить нас дополнительным оружием, так как то количество, что имеется в нашем распоряжении, крайне скудно. Но если им руководят иные мотивы, то в сложившихся обстоятельствах у нас просто нет морального права раскрывать места расположения хаганы и тайники, в которых хранится оружие.

Мы ждали ответа полковника Сторрса, но услышали от него, что решить этот вопрос может только генерал Боле. Он попросил нас явиться к нему в офис между тремя и четырьмя пополудни, когда надеется уже иметь на руках ответ Верховного комиссара, и тогда обсудить конкретные шаги, которые необходимо предпринять. Мы вышли из его кабинета, и когда я попросил полковника Сторрса вернуть мой пистолет, он возразил, что якобы и я, и Жаботинский сдали оружие без всяких условий и поэтому он не может вернуть мне его.

В четыре часа мы вновь явились к полковнику Сторрсу, у которого находился полковник Брамлей. Они поставили нас в известность о том, что намерены предпринять власти, чтобы избежать новых волнений. Мы согласились с этим, но упорно стояли на той точке зрения, что необходимо разоружить арабов-полицей-ских и, если власти сочтут это необходимым, то вооружить, под нашу ответственность, еврейскую молодежь. Полковник Брамлей предложил создать специальные полицейские подразделения. Это встретило поддержку с нашей стороны, однако полковник Сторрс от такой идеи отказался. Я предложил объявить военное положение, на что полковник Сторрс сказал, что поставит этот вопрос перед Верховным комиссаром. Я и Жаботинский приняли несколько других их предложений. Только под давлением полковника Брамлея полковник Сторрс уступил нашим требованиям, касавшимся пропусков. При этом на меня и Жаботинского была возложена ответственность за примерное поведение еврейского ишува. Мы могли продолжать использовать хагану в целях самообороны, опираясь теперь на обещание полковника Сторрса, что если удастся нейтрализовать массовое возмущение еврейского населения, ни один из ее бойцов не будет арестован. На деле этого не случилось, потому что была арестована целая группа, и единственная вещь, которая нам оставалась, – это городское патрулирование. Погром, который продолжался в понедельник и в особенности во вторник, заставил, однако, власти разрешить силам хаганы принять участие в защите еврейского ишува. Во вторник я был приглашен в офис военного губернатора, где находились полковники Сторрс, Брамлей и Бодди. Последний, обратившись ко мне, сказал, что власти согласны использовать наших людей. Когда на вопрос, сколько человек мы могли бы им передать, я ответил, что не менее 500–600, то услышал, что двухсот будет вполне достаточно. Полковник Бодди сообщил, что получено разрешение сформировать невооруженную группу, которая следила бы за порядком в городе. Он спросил, могу ли я поручиться за этих людей? Я ответил утвердительно. Он же заметил, что, возможно, уже сегодня понадобится участие хаганы, однако количество бойцов и время сбора еще нужно обсудить, и о решении меня известит военный губернатор.

Поздно ночью мне передали, что в 8 утра в четверг (это было 7 апреля) наши люди должны явиться на Русское подворье¹¹. Поскольку пропусков у нас на руках еще не было, собрать 200 человек оказалось невозможно. Но сотню, несмотря на это, предупредить удалось, и люди явились в нужное место и в нужное время. Полковник Брамлей проверил каждого из них и каждого привел к присяге. Однако через час было сообщено, что власти приказали приостановить всю нашу затею.

Целью хаганы являлась одна лишь защита еврейского ишува от заранее спланированного нападения арабов, и я убежден, что если бы в первый день власти привлекли хагану для отражения этого нападения, резня не возобновилась бы во второй и третий день.

Вопрос. Когда был арестован г-н Жаботинский?

Ответ. В среду 7 апреля…

Вопрос. Советовался ли военный губернатор с Жаботинским, способствовал ли он его аресту?

Ответ. Да, с ним советовались. Ведь именно он отобрал сначала 100, а потом 200 человек. Жаботинский знал их лучше меня. Когда я попросил его отобрать 200 человек, он постарался призвать всех добровольцев, чтобы отобрать из них самых достойных. Полковник Сторрс тотчас позвонил мне и сообщил, что Жаботинский собрал весь наличествующий контингент хаганы и что это непозволительная акция. Мне не были известны намерения Жаботинского, и я поспешил к месту сбора. На мой вопрос он ответил, что для отбора 200 человек ему необходимо было собрать весь отряд, о чем я и доложил Сторрсу, которого удовлетворило это объяснение.

Вопрос. Отдавали ли вы или Жаботинский какие-то распоряжения своим людям?

Ответ. Да, мы требовали от них сохранять спокойствие, не реагировать на словесные оскорбления, не действовать по собственной инициативе, без распоряжений Жаботинского. Дисциплина, должен отметить, была строжайшая…

Вопрос. Можете ли вы ответить на такой вопрос комиссии: не послужило ли вооружение одной части населения проявлению недовольства другой его части?

Ответ. Во-первых, другая часть населения – арабы, давно тайно вооружались; во-вторых, нелегальное вооружение евреев началось лишь за несколько дней до погрома и потому время было слишком коротким для того, чтобы успеть пробудить недовольство; в-третьих, планы арабов сложились намного раньше, чем началась работа по созданию хаганы.

Вопрос. Вы указали на то, что хагана вооружилась накануне 4 апреля. Все ее члены получили оружие в один и тот же срок?

Ответ. Отряд хаганы насчитывал примерно 500 человек. Насколько мне известно, оружие имели 20–30 человек.

Вопрос. Вооружение хаганы происходило против воли властей?

Ответ. Да, поскольку мы хотели сами контролировать ситуацию и быть совершенно уверенными в отражении существующей для ишува опасности. Факты доказывают, что мы оказались правы… (цит. по: Sefer toldot ha-hagana 1954-64,1/2: 922-25).