– Я знаю это ощущение, – сам однажды свалился с лошади, – с сочувствием отозвался его новоявленный родственник и налил ему огромную чашку ароматного черного кофе. – Выпейте-ка это – сразу другим человеком себя почувствуете. Завтрак могу предложить вам неважный – солонина, морские сухари и яичница из черепашьих яиц. Яйца свежие – за них я ручаюсь: я вырыл их сегодня из песка, пока вы спали.

– Эта чашка кофе одна стоит целого завтрака, – заявил Фрэнсис. Он все время смотрел на своего нового родственника, мысленно сравнивая его с портретом их общего предка.

– Вы – вылитый сэр Генри, и не только внешне, – со смехом сказал Генри, уловив один из его взглядов. – Когда вы вчера заявили, что ни за что не станете со мной делиться, я готов был поверить, что предо мной стоит сам воскресший сэр Генри. Он всегда испытывал глубокое отвращение ко всякого рода дележке. Даже тогда, когда дело касалось его собственного экипажа, и в этом была главная причина постигших его бед. Во всяком случае, он ничем не поделился со своими потомками. Ну а у меня иной характер. Я не только уступлю вам часть острова Тельца, но даже отдам свою хижину вместе со всей ее движимостью и со всеми прилегающими к ней угодьями и урочищами в ваше вечное, наследственное и потомственное владение – и даже со всеми черепашьими яйцами, которые после меня останутся. Можете вступать во владение в любой момент.

– Что вы хотите сказать? – спросил Фрэнсис.

– То, что говорю. Здесь нет абсолютно ничего. Я перерыл весь остров, а нашел только этот сундук с тряпьем.

– Эта находка, наверное, чрезвычайно воодушевила вас?

– Еще бы! Я совсем было решил, что добрался до клада. Во всяком случае, это доказывает, что я напал на верный след.

– А почему бы нам не попытать счастья на острове Быка? – спросил Фрэнсис.

– Я сам об этом подумываю, – ответил Генри. – Впрочем, у меня есть кое-какие сведения, на основании которых я думаю предпринять поиски на материке. Ведь в старину мореплаватели часто неправильно помечали на картах широту и долготу.

– Десятый градус северной широты и девяностый восточной долготы, – произнес Фрэнсис. – Это может означать двенадцатый и девяносто второй или же восьмой и восемьдесят восьмой. Составитель карты держал записи в уме и никому не доверял своей тайны. Если он неожиданно умирал – а такова была, видимо, судьба всех бесстрашных мореплавателей, – тайна так и умирала вместе с ним.

– Иногда у меня появляется желание перебраться на остров Быка и выгнать оттуда всех этих собирателей яиц, – заговорил Генри. – А потом мне начинает казаться, что лучше сначала попытать счастья на материке. Вы тоже, наверное, собрали целую кучу всяческих указаний относительно места, где зарыт клад?

– Разумеется, – Фрэнсис кивнул головой. – Но послушай-ка, Генри, мне хотелось бы взять обратно свои слова о дележе.

– Ну так бери!

– Беру!

Собеседники скрепили договор крепким рукопожатием.

– «Компания Морган и Морган» со строго ограниченной ответственностью, – провозгласил Фрэнсис.

– Актив[7]: все Карибское море, бóльшая часть Центральной Америки, один сундук, полный никуда не годного тряпья, и целая куча вырытых ям, – подхватил шутку Генри. – Пассив: змеиные укусы, грабители-индейцы, малярия, желтая лихорадка…

– И хорошенькие девушки, которые готовы то расцеловать совершенно незнакомого человека, то приставить к его груди серебряный игрушечный револьвер, – перебил Фрэнсис. – Да! Ведь я еще не рассказал тебе о своем приключении. Три дня назад я в шлюпке отправился на берег. И не успел ступить ногой на твердую землю, как откуда-то появляется хорошенькая девица, хватает меня и тащит за собой в лес. Я не мог сначала понять, что она, собственно, хочет со мной сделать – то ли съесть живьем, то ли выйти за меня замуж. Я так и не успел это выяснить: барышня вдруг начала делать весьма нелестные замечания относительно моих усов и с револьвером в руках погнала меня назад к лодке. При этом она приказала мне поскорее удирать и больше никогда не возвращаться – или что-то в этом роде.

– В каком месте все это происходило? – спросил Генри.

Фрэнсис, весь погруженный в веселые воспоминания о своих приключениях, не заметил, что голос его собеседника звучал как-то напряженно.

– Где-то там, у дальнего конца лагуны Чирикви, – ответил он. – Я потом узнал, что там имение Солано, а все Солано – народ горячий, настоящий перец! В этом я убедился лично. Но постой. Я еще не досказал. Слушай дальше: сначала эта молодая особа потащила меня в лес и там стала говорить оскорбительные вещи о моих усах, затем она с револьвером погналась за мной и заставила сесть в лодку, наконец, она пожелала узнать, почему я ее не поцеловал. Нет, слыхал ты когда-нибудь о подобной нелепости?

– Ну и что же, ты поцеловал ее? – спросил Генри, сжимая правую руку в кулак.

– А что оставалось делать бедному иностранцу в чужом краю? К тому же девушка была очень хорошенькая…

Фрэнсис так и не договорил. Он едва успел вскочить на ноги, чтобы парировать удар могучего кулака Генри, направленный ему прямо в челюсть.

– Я… прости!.. – пробормотал Генри, опускаясь на старый сундук пирата. – Я дурак, знаю, но не могу же я спокойно выслушивать…

– Ну вот, опять тебя какая-то муха укусила! – с упреком сказал Фрэнсис. – Ты, видно, рехнулся! Да и все жители прекрасных здешних мест рехнулись – все до единого. То ты перевязывал мне рану на голове, то готов сам меня по этой самой голове стукнуть. Ты ничуть не лучше той барышни, которая то целовала меня, то тыкала в меня револьвером.

– Ладно, бранись, я заслужил, сам знаю, – признал свою неправоту Генри. Но гнев его тотчас же вспыхнул снова.

– Черт побери! Ведь это была Леонсия!

– Ну и что из того, что это была Леонсия? Да будь она хоть Мерседес или Долорес! Неужели человек не может под угрозой револьвера поцеловать хорошенькую девушку без того, чтобы за это на него не накинулся первый встречный проходимец в грязных холщовых штанах, живущий на каком-то богом забытом острове?

– Если хорошенькая девушка оказывается невестой упомянутого проходимца в грязных холщовых штанах…

– Да что ты! Неужели? – взволнованно воскликнул Фрэнсис.

– …то этому проходимцу не так уж приятно слышать, что его невеста целовалась с каким-то другим, никому не ведомым проходимцем, только что прибывшим в страну на старой шхуне, принадлежащей полупочтенному негру с Ямайки, – закончил Генри.

– Так она меня приняла за тебя! – задумчиво произнес Фрэнсис. Наконец-то он узнал, в чем дело. – Я понимаю теперь, почему ты вышел из себя, хотя характер у тебя – ой-ой! Ведь еще вчера ты во что бы то ни стало хотел отрезать мне уши – помнишь?

– Да и твой ничуть не лучше, милый мой! Как ты настаивал на том, чтобы я их отрезал, когда я тебя повалил… ха-ха-ха!

И оба весело и дружелюбно рассмеялись.

– Это моргановская вспыльчивость, – сказал Генри. – По слухам, и наш предок-пират был горяч как перец.

– Ну уж, наверное, не хуже всех этих Солано, с которыми ты собираешься породниться. Ты только подумай, ведь они почти в полном составе вышли меня провожать и усердно старались на прощание всадить в меня пулю. А твоя Леонсия вытащила свой игрушечный револьвер, угрожая им какому-то длиннобородому типу, который ей по виду в отцы годится, и дала ему понять, что она выстрелит в него, если он не перестанет палить в меня.

– Держу пари, это был ее отец – сам старик Энрико! – воскликнул Генри. – А молодые люди – ее братья.

– Очаровательные господа, – заявил Фрэнсис. – А что, ты не боишься соскучиться, породнившись с этой миролюбивой и кроткой семейкой?.. – Он умолк, пораженный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. – Черт возьми, Генри, если они все приняли меня за тебя, то почему же им так хотелось тебя укокошить? В чем дело? Может, виновата твоя вспыльчивость? Ты чем-то досадил родственникам будущей жены?

Генри поглядел на него, словно раздумывая, и наконец ответил: