– Неужели вы так быстро устали от… погони за сокровищем?

Бросив острый взгляд на нее, а затем на ее обручальное кольцо, он также шепотом ответил:

– Разве я могу оставаться здесь, если люблю вас, а вы любите Генри?

Фрэнсис впервые открыто признался ей в любви. Леонсию охватила жгучая волна радости, но она тотчас сменилась такой же жгучей волной стыда. Как! Она, девушка, всегда считавшая себя добродетельной, могла одновременно любить двоих? Леонсия взглянула на Генри, чтобы проверить свое чувство, и ее сердце ответило: «Да». Она любила Генри так же искренне, как и Фрэнсиса, и ее чувство было похожим там, где они походили друг на друга, и неодинаковым там, где проявлялось различие между ними.

– Мне, пожалуй, придется пересесть в Бокас-дель-Торо на «Анжелику», – сказал Фрэнсис, обращаясь к Генри. – Вы с Энрико можете найти сокровище и разделить его между собой.

Но пеон, услышав эти слова, быстро заговорил о чем-то со своим отцом, а потом обратился к Генри.

– Слышишь, Фрэнсис, что он говорит? – сказал Генри, держа в руках священную кисть. – Ты должен пойти с нами. Именно к тебе старик питает особую благодарность за освобождение сына. Он отдаст сокровище не нам, а тебе. А если ты не пойдешь с нами, он не прочтет ни одного узла.

Леонсия с тихой любовью во взоре, как бы говоря: «Пожалуйста, останьтесь ради меня!», взглянула на Фрэнсиса, и этот взгляд заставил его изменить решение.

Глава XIII

Через неделю в один и тот же день три отдельные экспедиции отправились из Сан-Антонио в Кордильеры. Первая, верхом на мулах, состояла из Генри, Фрэнсиса, пеона, его престарелого отца и нескольких пеонов Солано, каждый из которых вел в поводу мула, нагруженного припасами и инструментами. Старый Энрико Солано в последний момент не смог присоединиться к компании: у него открылась старая рана, полученная в дни юности, во время одной из революционных схваток.

Кавалькада двигалась по главной улице Сан-Антонио, мимо тюрьмы, стены которой Фрэнсис взорвал динамитом и которую теперь начинали мало-помалу отстраивать сами узники. Торрес, проходивший по улице с последней телеграммой Ригана в кармане, удивленно вытаращил глаза на экспедицию Морганов.

– Куда это вы держите путь, сеньоры? – спросил он.

Одновременно, как будто они заранее заучили ответ, Фрэнсис ткнул пальцем в небо, Генри указал вниз, на землю, пеон показал направо, а его отец – налево. Проклятия, вырвавшиеся из уст Торреса при виде такой невежливости, вызвали взрыв смеха, к которому присоединились и пеоны, ведущие вьючных мулов.

В тот же день, в час сиесты, когда весь город спал, Торрес был удивлен вторично. Он увидел Леонсию и ее младшего брата Рикардо верхом на мулах; за ними шел в поводу третий мул, нагруженный материалами для устройства лагеря.

Третьей экспедицией была экспедиция самого Торреса. Она, как и экспедиция Леонсии, состояла из двух человек – его самого и Хозе Манчено, известного в округе убийцы, которого Торрес из личных соображений спас от сарычей Сан-Хуана. Но планы Торреса, породившие эту экспедицию, были более честолюбивы и опасны, чем могло показаться на первый взгляд. Почти у самого подножия Кордильер обитало старинное племя кару. Оно вело свое начало от беглых рабов-негров из Африки и караибских[34] рабов с Мескитового Берега. Беглецы постепенно превращались в племя, похищая женщин из долины и сходясь с беглыми рабынями. Эта своеобразная колония существовала почти независимо между майя на вершинах гор и правительством на побережье. Когда впоследствии к ней присоединились беглые испанские каторжники, племя кару образовало такую помесь наследственно порочных и преступных элементов, что, не будь правительство Колумбии слишком занято собственными политическими переворотами, оно, конечно, послало бы отряд, чтобы разорить это гнездо опасной заразы. Здесь-то и родился Хозе Манчено от убийцы отца (испанца) и убийцы матери (метиски). Сюда повел его Торрес, чтобы с помощью этого бандита выполнить приказания Томаса Ригана с Уолл-стрит.

– Вот счастье-то, что мы его нашли, – сказал Фрэнсис Генри, указывая на ехавшего впереди них последнего главного жреца племени майя.

– А старик-то очень дряхлый, – промолвил Генри. – Посмотри-ка на него.

Отец пеона, восседая на своем муле, не переставал перебирать священную кисть и все время что-то гнусаво бормотал.

– Надеюсь, что этот старый джентльмен не перетрет шнурков, – высказал пожелание Генри. – Было бы куда лучше, если бы он хоть раз прочел и запомнил адрес, чем без конца теребить кисть.

Они выехали на просеку, имевшую такой вид, будто заросли были здесь вырублены недавно. Впереди на горизонте на фоне солнечного неба вырисовывались очертания вершины Бланко-Ровало. Старик майя задержал мула, перебрал пальцами шнуры кисти и, указывая на гору, забормотал на ломаном испанском языке:

– Они гласят: «Там, где След Стопы Бога, жди, пока блеснут очи Чии».

Он указал на узлы на одном из шнуров, поведавшие ему эту тайну.

– Но где же След Стопы Бога, старый жрец? – спросил Генри, глядя на девственно нетронутую траву вокруг.

Старик, барабаня голыми пятками по брюху своего мула, быстро погнал его через просеку по направлению к зарослям.

– Он напоминает собаку на стойке, – заметил Фрэнсис. – И похоже на то, что следы свежие.

Старик проехал еще с полмили и в том месте, где заросли сменились поросшими травой крутыми склонами, погнал мула галопом и вскоре достиг большой естественной котловины. Она была глубиной фута три или больше, так что в ней могло свободно разместиться десяток людей. По форме котловина удивительно напоминала след колоссальной человеческой ступни.

– След Стопы Бога, – торжественно провозгласил старик, слезая с мула и с молитвой на устах благоговейно распростерся на земле. – «Там, где След Стопы Бога, жди, пока блеснут очи Чии» – так гласят священные узлы.

– А ведь не худо было бы расположиться здесь на завтрак, – заметил Генри, оглядывая котловину. – В ожидании божественных фокусов мы смело можем перекусить.

– Если Чия не будет против, – смеясь, сказал Фрэнсис.

Чия не протестовала. По крайней мере, старик жрец не смог найти в своих узлах никаких возражений.

Путешественники стреножили мулов у опушки зарослей, зачерпнули воды из протекавшего поблизости ручья и развели костер в котловине, похожей на След Стопы Бога. Старик майя, по-видимому, забыл обо всем окружающем и без конца бормотал молитвы, перебирая пальцами узлы.

– Только бы он не спятил, – высказал опасение Фрэнсис.

– Когда я в первый раз увидел его в Юкатане, меня поразило дикое выражение его глаз, – проговорил Генри. – Но это ничто в сравнении с тем, как горят глаза старика теперь.

Тут в разговор вмешался пеон – не зная языка, на котором разговаривали гринго, он все же уловил смысл.

– Иметь дело со старинными святынями майя – великое святотатство. Это очень опасно. Это путь к смерти. Мой отец знает это. Много людей умерло. Они умерли внезапной и ужасной смертью. Умирали даже жрецы майя. Так умер отец моего отца. Он тоже любил женщину из долины и из любви к ней, прельстившись золотом, продал тайну майя и, следуя указаниям священных узлов, повел людей долины к сокровищам. Он умер. Все они умерли. Мой отец не любит женщин из долины – он теперь стар. Но слишком любил их в юности, и в этом его грех. И он понимает, как опасно вести вас к сокровищу. Много людей веками искали сокровище. Из тех, кто нашел его, никто не вернулся. Говорят, что конквистадоры и пираты англичанина Моргана нашли место, где скрыто сокровище, и покрыли его своими костями.

– А когда твой отец умрет, ты, как сын его, будешь великим жрецом майя? – спросил Фрэнсис.

– Нет, сеньор, – отрицательно покачал головой пеон. – Я только наполовину майя. Я не умею читать по узлам. Мой отец не учил меня этому, потому что я не чистокровный майя.