– Не стреляй! – в который раз выкрикнул Роман.

– Давай, выходи, боец! Не боись!

Дробот медленно показался из-за грузовика.

Руки подняты вверх. Для убедительности он скинул ватник, чтобы показать – оружия у него нет.

Двигался он как-то странно: не прямо на Дерябина, а забирая влево. Заставляя Николая при этом менять позицию – из занятого им положения целиться вдруг стало неудобно.

– Куда пошел?

– Сам же сказал – выходи. Я выхожу.

Дробот шагал уверенно. Дерябин даже на долю секунды пожалел о своем решении убить его – слишком легко тот попался в ловушку, дверцы которой сам же старательно открыл.

– Ты где там?

Как же надоел, будто всю жизнь тебя знаю…

– Тут я, боец!

Дерябин поднялся, встал во весь рост. Винтовку не опустил. Крепче прижал приклад к плечу.

Дуло смотрело прямо на Дробота, стоявшего, как хорошая грудная мишень, с поднятыми руками.

– Здесь я! – повторил Дерябин.

Палец плавно надавил на спуск.

Выстрел.

События в поселке развернулись стремительно – и так же быстро завершились.

Начав движение двумя разными группами, диверсанты по ходу развернули строй, охватив центральную часть Хомутовки полукольцом. Девять тренированных бойцов могли при умелой расстановке сил и главное – используя эффект неожиданности, контролировать территорию, стремительно локализовав любую попытку сопротивления и уравняв силы.

Когда позади, со стороны комендатуры, прозвучал первый выстрел, Степан Кондаков решил – это обещанный сигнал. Правда, они еще не добрались до складов, но раз началось – стало быть, так надо, тянуть больше нельзя. Отрезая самому себе возможность потянуть время и поразмыслить еще немного, Кондаков выстрелил первым, останавливая автоматной очередью первого же увиденного им партизана, выскочившего на звуки пальбы из ближайшей калитки. Следуя его примеру, остальные диверсанты тоже открыли огонь, и эффект внезапности сработал в полной мере: вооруженные мужчины, появившиеся на улице, не сразу сообразили, почему в них стреляют другие мужчины в форме красноармейцев.

Так удалось выиграть несколько минут, но бойцы, находившиеся в поселке, опомнились и верно оценили происходящее, быстрее, чем предполагал Кондаков и остальные. А оценив, пустили в ход гранаты.

Важную роль сыграло то обстоятельство, что двум бойцам из отряда «Смерть врагу!» удалось подобраться к диверсантам с тыла. Когда началась перестрелка и появились первые жертвы, эти двое сидели в одной из хат чуть поодаль главной улицы, на которой разгорелось главное сражение. Их просто расквартировали в этой хате, и мужики помогали по хозяйству. Прежде чем они что-то поняли, диверсанты стремительно продвинулись вперед, и партизаны, появившись на поле боя, увидели, как бойцы в красноармейской форме стреляют в их товарищей. Партизанский опыт всплыл тут же: за время войны во вражеском тылу обоим приходилось видеть ряженых и даже иметь с ними дело.

Когда сзади, из-за забора, полетели гранаты, Кондаков и остальные, не ожидая такой контратаки, мгновенно заняли круговую оборону. Однако осколки уже вывели из строя двоих, часть диверсантов, шедшая с Ярославцевым, поскорее рассыпалась по улицам, ответвленным от главной. Люди, по-прежнему не понимавшие, что происходит и почему вдруг в глубоком тылу снова началась война, привычно попрятались, кто куда, закрывая двери плотнее. У простых хомутовцев просто не было времени и желания разбираться, почему советские воины вдруг начали стрелять друг в друга.

Этим они, сами того не зная, облегчили задачу по ликвидации вражеского десанта. Испуганные люди, привыкшие выживать на войне, просто не мешались под ногами.

Бой, принятый уцелевшими партизанами, оказался неравным – четверо диверсантов мигом взяли в клещи двух бойцов. Но тут подтянулось подкрепление: те из вчерашних партизан, кто уцелел после стремительного и вероломного нападения десантников, разобрались, что к чему, ударили по нападающим с удвоенной силой. Правда, у диверсантов и при таком раскладе оставался неплохой шанс вырваться. Кондаков, оценивший положение своей группы в пылу схватки, решил, что самое разумное – отойти обратно к центру, туда, где их ждала машина. И где ситуацию наверняка контролирует Отто Дитрих – ладно, пускай не Дитрих, а этот Пивоваров… или как его там. Только пока они грызлись с партизанами, увязнув в уличном бою, подоспели солдаты из взвода охраны.

Гвардейцы, наступавшие от Сталинграда, заметно притомились, охраняя не представлявший стратегического значения склад горючего в таком же по значительности российском поселке. Потому происходящее резко оживило их, и взводному осталось только скомандовать: остальное гвардейцы сделали сами. Диверсантов за считанные секунды взяли в кольцо, и пленных решили не брать – ни Ярославцев, попытавшийся выйти с поднятыми руками, ни раненный в живот Кондаков не могли надеяться на пощаду.

После, подсчитывая потери и составляя рапорт, было отмечено: от первого выстрела, с которого началось нападение на поселковую комендатуру, до того момента, как была обнаружена серьезно раненная Полина и захвачен единственный, кто на то время остался в живых, также тяжело раненный, переодетый в форму советского лейтенанта немецкий офицер, прошло восемнадцать минут.

Бой местного значения.

На войне это и много – и мало.

Кровь нельзя было остановить.

Она текла со лба вниз по лицу, заливала глаза. Наверное, оттого впервые за много дней Игорь Родимцев чего-то боялся – боялся, что не сможет как следует прицелиться и достать пулей Дерябина, поднявшегося из своего укрытия во весь рост.

У них с Дроботом не было никакого плана. Просто когда Родимцев взглянул на него, почувствовав внезапно, что не находит сил спросить о происходящем, тот, так же молча, без лишних объяснений, показал рукой в сторону кузова. А потом, когда капитан прикрыл глаза, пытаясь совладать с очередным резким приступом рывками наступающей боли, Роман громко заговорил с Дерябиным.

Даже сквозь боль Родимцев понял простой замысел Дробота – а в подобном положении всегда срабатывают именно простые, без затей, планы. Роман хотел выманить стрелка из укрытия, вызывая огонь на себя, играя роль живца, того самого живого козленка, которого привязывают охотники в джунглях, выманивая тигра. Игорь, сдерживая стон, стараясь не привлечь к себе внимания движением под грузовиком, которое с позиции Дерябина наверняка будет заметно, перевернулся на живот.

И медленно пополз.

Он не вслушивался в слова, которые выкрикивал Дробот. Не пытался услышать ответы Дерябина. Ничто из этого не имело ровным счетом никакого значения. Важным оставалось одно: сможет ли он, Родимцев, выполнить свою часть задачи. Ведь даже пульсирующая боль не мешала ему понять очевидное, даже если это не в полной мере дошло до Дробота: оставлять своего врага в живых Дерябин не собирается, каким бы соловьем он здесь ни разливался и на какие бы переговоры ни соглашался.

Когда капитан подобрался к противоположному краю полуторки и осторожно высунулся из-за колеса, то увидел сквозь розовую пелену, как Николай Дерябин неспешно поднялся во весь рост из-за перевернутого мотоцикла. Их сейчас разделяло, по прикидкам Родимцева, немногим больше двадцати метров. Если бы стрелок поднялся с той же позиции, в которой лежал, он непременно засек бы движение за грузовиком. Но Дерябин вел себя несколько странно – встал, одновременно развернувшись к задней части полуторки сперва боком, а затем и вовсе спиной.

Он поворачивается за мишенью, понял Родимцев.

Дробот вышел не прямо перед ним. Он, судя по всему, специально забирает чуть в сторону, понимая, что стрелок станет разворачиваться за ним, по ходу его передвижения. Оценить этот несложный тактический ход у Игоря также не осталось времени. Приподнявшись, он вытянул руку с пистолетом, перехватил ее для верности второй, оперся плечом о борт, крепко упер подошвы в землю. Цевье пистолета прыгало, ходило ходуном, но Родимцев нашел в себе силы справиться и с этим.