Это она довела до собравшихся в первую очередь, пустив бумагу по кругу. После чего Залевский, прочитавший последним, выудил из кармана пальто зажигалку и поджег приказ. Догорела бумага на полу, партизан растер пепел подошвой сапога.

– Всем все понятно? – уточнила Зимина на всякий случай.

– Делать что, говори, – вместо ответа сказал Любченко.

– Который час?

У Зубова оказались часы – «луковица», без цепочки, с тусклой крышкой.

– Начало седьмого.

– Точнее?

– Восемнадцать десять.

– Время есть, – кивнула Татьяна. – План очень простой. Ровно в восемь вечера, уже меньше чем через два часа, ваша группа, Живченко, ударит по зданию полицейской управы. Федь, ты говорил, обычно в это время начальник полиции сидит там?

– Шлыков последние дни вообще там, почитай, ночует, – ответил Любченко.

– Окна его кабинета…

– Покажу, – перебил ее Федор.

– Значит, ответственный за операцию ты. Зубов, Живченко, бросаете гранату в окно. Сигнала не ждете, только восемь на часах – сразу швыряйте.

– Если Шлыкова там не будет?

– Он обязательно выбежит на крыльцо, когда паника начнется. Но, в конце концов, наша задача – не столько казнить Шлыкова, хотя он давно ходит под приговором, сколько посеять панику. Это часть общего плана, ясно?

Какого именно, Татьяна решила не уточнять. Остальные предпочли не спрашивать.

– Ну, ясно, значит. Женя, ты никуда не лезешь, твоя задача – ждать с подводой на соседней улице. Федор, прикрываешь отход, отвлекаешь полицаев, шуми погромче. Сам уходи при первой возможности, после всего тебе в городе оставаться нельзя. Мы с вами, – Зимина посмотрела на своих спутников, – сейчас идем к Грищенко, Людмиле, нашему агенту. Ее тоже надо вывезти, мы прикрываем отход. Дальше по обстоятельствам. Рация в лесу, Женя?

– Как велено, вывезли в надежное место.

– Хорошо. Главное – не делать ничего лишнего. Повторяю: мы – не главные силы, выполняем всего лишь часть общего замысла. Готовы?

Ответом было молчание.

– Ну, раз так… Еще есть время выпить чаю. Ставь чайник, хозяйка. Сахарок у нас с собой.

Маму Людмила вывезла из города несколько дней назад.

Долгое хождение по лезвию бритвы научило ее верить предчувствиям. Все это время Людмила держалась не в последнюю очередь из-за необходимости присматривать за больной матерью. То положение, которое Грищенко заняла в Ахтырке как бывшая жена и нынешняя сожительница начальника районной полиции, позволяло ей обеспечивать маму нормальным питанием и даже доставать нужные лекарства. Иногда, лежа в темноте и стараясь заснуть, она пыталась ответить себе на один очень важный для нее вопрос: если бы не задание партизанского штаба и подполья, смогла бы сама выкручиваться все это время? Смогла бы решиться на подобный шаг, не для собственного, весьма условного благополучия, а для того, чтобы обеспечить необходимый уход за мамой?.. Ведь здоровье матери было той главной причиной, почему учительница Грищенко не ушла с другими беженцами из родного города, хотя такая возможность у нее была: мама не вынесла бы переезда, тем более – такого неопределенного, как уход с колонной беглецов, имевших слабое представление о будущем.

И вот теперь, когда на связь вышла та женщина, из лесу, из отряда Строгова, время для Людмилы будто ускорило свой бег. Она что-то почувствовала, и не только по настрою той связной: Шлыков тоже сделался в последнее время каким-то слишком уж нервным, притом что и раньше особой сдержанностью не отличался. Слушая его пьяные сетования на непонятный кипеж, поднятый немцами, частые упоминания при этом обычного вроде села Охримовка с матерными прилагательными, а также видя заметный интерес подполья и людей из лесу именно к этим сведениям, Люда не на шутку встревожилась. Она почувствовала: очень скоро могут начаться некие события, которые поставят под реальную угрозу ее положение и даже – жизнь. К такому повороту женщина готовилась с определенной долей фатализма. Но как бы все ни повернулось для нее, рисковать матерью Люда Грищенко не имела права.

Потому пустила в ход все свои связи, чтобы раздобыть транспорт и эвакуировать маму к дальним родственникам в село недалеко от Гадяча. Свою маленькую операцию провела успешно и даже радовалась, что в последние дни Шлыкову было не до нее. Конечно, спросит, куда отправила мать, но Людмила надеялась – этот факт Петра порадует. Даже не факт отсутствия мамы, а решение этого вопроса без его, Шлыкова, участия.

Она даже не подозревала, как это обстоятельство обрадует явившихся под вечер партизан. Людмила не ждала таких гостей, но, увидев на пороге давешнюю связную, почему-то сразу все поняла. Сразу вырвалось:

– Собираться?

– Добрый вечер, – мягко сказала Зимина.

– Извините, – чуть смутившись, Люда отмахнулась от чего-то невидимого. – На нервах вся. Проходите.

– Понимаю. Мы с вами не познакомились толком в прошлую встречу. Вернее, я знаю, что вы Людмила. Меня Татьяной зовут.

– Настоящее имя? – зачем-то уточнила Грищенко.

– Нам теперь других не понадобится. Вы верно угадали, собирайтесь. Только вот мама…

– Ее нет. Вывезла, давно хотела.

– Очень хорошо, – Зимина облегченно вздохнула и при этом не смутилась собственной несдержанности. – Значит, можете уходить спокойно.

– Вряд ли мама в полной безопасности, – сказала Людмила. – Но время такое, каждый день жить опасно.

– У нас еще будет время и познакомиться ближе, и поговорить, – Татьяна поискала глазами и нашла на стене старые ходики с гирьками. – Точно идут часы?

– Я ведь школьный учитель. Нам нельзя без правильного времени.

– Тогда у нас его, времени, осталось очень мало. Берите только самое необходимое, на улице нас ждут…

Зимина не закончила – снаружи легонько стукнули в стекло. Никакого сигнала предусмотрено не было, Зимина вообще не собиралась здесь долго задерживаться, потому сразу поняла: ситуация нештатная, случилось что-то непредвиденное. Почувствовала это и Людмила, бросила на Татьяну тревожный взгляд. В руке Зиминой уже был пистолет, но она не успела ничего сказать, даже подумать – в дверь громко постучали.

– Кто? – быстро спросила Татьяна.

– Никого не жду. Кто угодно, – Людмила сбилась на шепот.

Стук повторился, на этот раз колотили громче. Зимина подумала лишь мгновение.

– Вас может не быть дома?

– Да. Только не в такое время. Комендантский час, никто не рискует, даже мне Шлыков не советовал.

После третьей серии ударов в дверь снаружи донеслось громкое:

– Люда, какого черта! Открывай давай!

Молодая женщина в испуге прикрыла ладонью рот.

– Шлыков!

Теперь забеспокоилась Зимина: по ее расчетам начальник полиции должен быть сейчас в управе, и если все уже пошло наперекосяк, то…

– Можем уйти через окно? – И тут же, мотнув головой, возразила сама себе: – Нет, лучше не стоит. Он может сразу поднять тревогу, время не выиграть. Может, он сам уйдет…

– Нет. Петр наверняка знает, что я дома.

– Что там? – Татьяна кивнула на прикрытый занавеской дверной проем.

– Мамина комната… была…

– Открывайте. Если получится выпроводить – хорошо. Нет – действуем по ситуации, со мной на улице двое бойцов. Постараемся вырваться, выхода другого просто нет.

Зимина ничего не объяснила. Людмиле этого и не требовалось: сама понимала, что события пошли не так. И теперь не важно, каким был план подполья и Строгова.

Сняв пистолет с предохранителя, Татьяна шагнула в соседнюю комнату, отметив: края занавески не касаются пола и ее сапожки можно увидеть снизу. Потому шагнула в сторону, отходя от дверного проема, прижалась спиной к стене, сбросила цветастый платок – он не упал на плечи, а сполз на пол, Татьяна машинально оттолкнула его носком ноги вглубь комнаты, толчок вышел неожиданно сильным, платок скользнул по полу и скрылся под кроватью. Откинув волосы со лба, Зимина прижалась затылком к стене, согнула правую руку в локте, выставила ствол перед собой. На миг прикрыла глаза, подняла веки, лишь услышав, как вошел, громко топая, мужчина.