Но я никак не мог забыть то чувство холода:

— В конце концов цивилизация лишь сон. Представь себе, что человек неожиданно проснулся от него — не будет ли ему этого достаточно, чтобы совершить самоубийство?

Я думал о Кареле Вейсмане, и Райх понял это:

— Но как ты объяснишь эту манию с чудовищами?

Я вынужден был признать, что они не соответствуют моей теории. Однако мне всё не удавалось избавиться от леденящей депрессии, опустившейся на меня. И что больше — теперь я определенно боялся. Я чувствовал, что видел что-то — чего не смогу забыть, и к чему мне ещё придётся вернуться, — и что постепенно могу впасть в состояние парализующего ужаса. Я выпил полбутылки коньяка, и тем не менее ощущал себя ужасающе трезвым — понимая при этом, что моё тело пьяно, но оно как будто не было моим. Мне в голову пришла ужасная мысль: число самоубийств возросло потому, что тысячи людей, подобно мне, начали осознавать всю абсурдность человеческой жизни и просто отказывались жить дальше. Сон истории подходил к концу. Человечество уже начало просыпаться, и однажды оно проснется окончательно — и тогда произойдет массовое самоубийство.

Мои мысли были столь тягостны, что я решил было пойти в свою комнату и поразмышлять в одиночестве. Но всё-таки, против своей воли, я высказал их Райху. Не думаю, что он до конца меня понял, но он увидел, что я нахожусь в опасном состоянии, и со всей своей проницательностью нашёл точные слова, восстановившие моё душевное равновесие. Он начал говорить о той странной роли, которую в археологии играет случайное стечение обстоятельств, которое даже в художественной литературе может показаться невероятным. Джордж Смит[25] отправился в путешествие из Лондона с абсурдной надеждой найти глиняные таблички с окончанием эпоса о Гильгамеше[26] — и он действительно их нашёл. Не менее невероятны истории со Шлиманом[27], отыскавшим Трою, Лейардом, нашедшим Нимруд[28] — словно незримая нить судьбы вела их к открытиям. Мне пришлось признать, что археология, более чем любая другая наука, способна заставить человека поверить в чудеса. Он без промедления довёл свою мысль до конца:

— Но если ты соглашаешься с этим, то ты должен понять, что ошибаешься, считая цивилизацию сном — или, может, кошмаром? Сон кажется логичным, только пока он длится, проснувшись же, мы видим, что логики он лишен. Ты считаешь, что таким же образом и наши иллюзии навязывают свою логику в жизни. Но истории с Лейардом, Шлиманом, Смитом, Шампольоном, Роулинсоном, Боссертом[29] решительно опровергают тебя. Ведь они произошли, и это всё подлинные истории из жизни, произошедшие в силу таких из ряда вон выходящих стечений обстоятельств, какие ни один бы писатель не рискнул использовать в своей книге...

Я понял, что он прав. И, подумав о той странной судьбе, ведшей Шлимана к Трое, Лейарда к Нимруду, я вспомнил подобные случаи и из своей жизни. Например, моя первая весомая "находка" — параллельные тексты на финикийском, протохаттском и канисикском в Кадеше[30]. Я до сих пор помню острое чувство судьбы, какого-то "божества, ведущего нас к цели" — или, по меньшей мере, некоего загадочного закона случайности, — снизошедшее на меня, когда я соскабливал землю с этих глиняных табличек. Ибо по крайней мере за полчаса до находки я знал, что сделаю в этот день потрясающее открытие, и, воткнув лопату в случайно выбранном месте, не боялся, что напрасно потрачу время.

Менее чем за десять минут Райх вернул мне оптимизм и душевное равновесие. Тогда я ещё не знал, что выиграл своё первое сражение с Тсатхоггуа.

(Примечание редактора: начиная с этого момента магнитофонная запись с любезного разрешения библиотеки Техасского Университета дополнена "Автобиографическими заметками" профессора Остина, которые уже частично публиковались университетом в сборниках его работ. Я постарался использовать только те их отрывки, которые подробно описывают события, лишь упомянутые в аудиозаписи, содержащей далее ещё около десяти тысяч слов.)

Определенно, в ту весну бог археологии благоволил ко мне. Райх и я работали столь успешно, что я решил снять квартиру в Диярбакыре и остаться там по меньшей мере на год. В апреле, за несколько дней до того, как мы отправились к Чёрной Горе, Каратепе, я получил письмо от "Стандард Моторс энд Энжиниринг", бывших нанимателей Карела Вейсмана. Компания хотела переслать мне множество его бумаг и с этой целью интересовалась моим местопребыванием. Я ответил, что письма можно направлять через Евразийскую Урановую Компанию в Диярбакыре, и что я был бы признателен, если бы они вернули работы Вейсмана на мой лондонский адрес, или Баумгарту, который всё ещё оставался в Хэмпстеде.

Когда в 1946 году профессор Гельмут Боссерт впервые прибыл в Кадирли, ближайшее к хеттской Чёрной Горе поселение, из-за грязных разбитых дорог ему пришлось проделать крайне тяжёлый путь. Тогда Кадирли был крошечным провинциальным городишком без электричества, теперь же это тихий городок с двумя отличными гостиницами, в часе полёта ракетопланом от Лондона. Добраться оттуда до Каратепе стоило Боссерту ещё нескольких тяжёлых дней пути по пастушьим тропам, заросшим колючим ракитником. Мы же на собственном вертолёте долетели из Диярбакыра до Кадирли всего за час, и ещё двадцать минут занял полёт до Каратепе. Электронное оборудование Райха было доставлено туда транспортным самолётом ещё за двое суток до нашего прибытия.

Здесь мне следует кое-что рассказать о цели нашей экспедиции. Множество тайн связано с Чёрной Горой, входящей в хребет Антитавр. Около 1200 г. до н. э. так называемое Хеттское царство пало под натиском орд варваров, в основном ассирийцев. Тем не менее, развалины на Каратепе датируются пятьюстами годами позже, чем Кархемишаи и Цинджирли[31]. Что произошло за эти пятьсот лет? Как хеттам удалось сохранить свою культуру в столь бурное время, когда северная столица — Хаттусас — была в руках ассирийцев? Этой загадке я и посвятил последние десять лет своей жизни.

Я всегда верил, что ключи к отгадке могут лежать глубоко под землей, в самом сердце Чёрной Горы — точно также, как и обнаруженные в результате глубинных раскопок в богазкёйском кургане захоронения, свидетельствовавшие о высокой цивилизации, предшествовавшей хеттской на тысячу лет. Во время своих раскопок в 1987 году я нашёл несколько странных базальтовых фигурок, манера резьбы которых разительно отличалась от хеттских статуэток, найденных на поверхности — хорошо известных быков, львов и крылатых сфинксов. Они были плоскими и угловатыми, в них было что-то первобытное, но отнюдь не в духе африканских поделок, с которыми их иногда сравнивали. Клинописные знаки на этих фигурках были определённо хеттские, а никак не финикийские или ассирийские; однако, если бы не это единственное обстоятельство, я бы полагал, что моя находка относится к совершенно иной культуре. Да и сами иероглифы[32] представляли собой ещё одну загадку. Наши знания о хеттском языке после исследований Грозного[33] довольно обширны, хотя всё ещё остаётся множество пробелов — в основном в текстах о религиозных ритуалах (представьте себе, например, какого-нибудь археолога будущей цивилизации, ломающего голову над текстом католической мессы со знаком креста и странными аббревиатурами). Вот и в моём случае мы предположили, что почти все символы на базальтовых фигурках имеют религиозный смысл — поскольку семьдесят пять процентов из них нам были неизвестны. Одна из надписей, которую мы смогли прочесть, гласила: "До (или "ниже") Питханаса жили Великие Старейшие". В другой было сказано: "Тудалияс[34] воздал почтение Абхоту Тёмному" — хеттские символы для слова "тёмный" могут также означать "чёрный", "нечистый" или "неприкасаемый" в индуистском смысле.