Однажды после прогулки, вынимая Шарля из коляски, она заметила зажатый в его ручонке клочок бумаги. Леа аккуратно вытащила его из маленького кулачка и развернула. Это был клочок нелегальной газеты голлистов «Либерасьон». Как он очутился в руках малыша? Ребенок, желая побыстрее оказаться на полу, нетерпеливо ерзал на руках у Леа. Она было уже оставила его в покое, когда ей вдруг показалось, что штанишки мальчика издают странный звук. Мгновенно Леа расстегнула летний костюмчик мальчика…

В спешке она собрала выпавшие из штанишек газеты и, схватив Шарля за руку, утащила его в свою комнату. Задыхаясь, словно после долгого бега, Леа рухнула на кровать. Малыш тоже взобрался к ней, лег рядом и стал гладить ее волосы.

— Твоя мать чокнулась, совсем чокнулась! А если бы этот кусок газеты у тебя вытащила Франсуаза?.. Ты представляешь, что было бы? Всех нас угнали бы в Германию и тебя тоже, — говорила Леа, обнимая и целуя Шарля.

— А! Шарль с тобой. Как мило вы кокетничаете друг с другом, — входя в комнату, с улыбкой произнесла Камилла.

— Ничего себе кокетничанье!.. Закрой дверь! Как только тебе пришло в голову впутывать в это малыша!

— Не понимаю тебя. Ты о чем?

— Не понимаешь? Ты считаешь, подобные подгузники вполне нормальными для малыша? — негодующе крикнула Леа, размахивая небольшой пачкой газет.

— Как ты их обнаружила? Это ведь был прекрасный тайник, не правда ли?

Какая наглость! Леа никогда бы не подумала, что Камилла может быть такой самоуверенной.

— Хорош тайник!.. Ведь ты могла бы погубить ребенка!

Молодая мать побледнела.

— Но… ничего ведь не произошло.

— Конечно! Ну, еще что скажешь?

Запоздалый страх охватил Камиллу. Она тоже села на кровать и прижала к себе сына.

— По крайней мере, ты могла бы поставить меня в известность, — продолжала возмущаться Леа. — Но мадам, видите ли, хочет быть героиней-одиночкой! А ты подумала о том, что Лоран с ума бы сошел, узнав, что ты распространяешь подпольные газеты.

— Он знает об этом.

— Как это «знает»?

— В контакт с подпольщиками я вошла через него.

Леа взглянула на нее с сомнением.

— Я тебе не верю.

— Тем не менее, это правда. Ему нужен был надежный человек. Естественно, он подумал в первую очередь обо мне.

— Но это глупо. У тебя же ребенок. Ему бы надо было обратиться ко мне.

— Возможно, он считает, что ты уже и так хорошо поработала.

— С тех пор, как я здесь, я еще ни разу не контактировала с людьми оттуда и чувствую себя отлично. Попадаться в лапы нацистов, как Рауль и Жан, или умирать, как доктор Бланшар, я не собираюсь. Умоляю тебя, не приноси сюда больше подпольных газет. Слишком много людей бывает в этой квартире.

— Сегодня случилось непредвиденное. Обычно я отдаю газеты сразу же.

— Почему же ты этого не сделала?

— Мой связной не явился на встречу. Я не решилась их выбросить из коляски.

— А Франсуа?

— Что «Франсуа»?..

Камилла не умела лгать. Ее ответный вопрос прозвучал фальшиво, но Леа сделала вид, что поверила ей. Сегодня она должна ужинать с Тавернье… Леа пообещала себе все у него выпытать и немного успокоилась. Теперь для нее самой важной заботой стало платье, которое она наденет вечером.

Вновь обретя вкус к радостям жизни, Леа желала только развлекаться и больше не думать о своих умерших или исчезнувших, борющихся или сотрудничающих с нацистами друзьях. Никакого важного события, склонившего ее в пользу такого настроения, не произошло: просто скука, огромное желание жить, в общем, ничего особенного. Может быть, сказалось влияние ее сестер, которые жили сегодняшним днем: Франсуаза — любовью, которую делила между любовником и ребенком, а Лаура — американской музыкой и флиртом, да еще проворачиваемыми делишками на черном рынке.

Франсуа был несколько удидлен подобными изменениями в поведении Леа, которые, впрочем, в душе одобрял. С самого начала их знакомства он все время боялся за нее. Он по-настоящему испугался, когда увидел, насколько она была скомпрометирована связями с Сопротивлением у себя в провинции; потом эта слежка за Монтийяком и его обитателями, высказывания Матиаса, визит Рафаэля Маля, арест друзей Леа… Именно поэтому Франсуа поспешил увезти ее в Париж. Правда, очень некстати ему сразу же пришлось уехать на целый месяц. Теперь, вернувшись на несколько дней, он имел, наконец, возможность посвятить себя Леа. Для Тавернье было огромным удовольствием видеть ее вновь жизнерадостной и беззаботной. Со времени их первой встречи девушка превратилась в весьма интересную и значительную личность, а ее красота стала более утонченной, почти совершенной. «Она из тех женщин, от которых следует сразу же бежать, если опасаешься неприятностей…» Надо полагать, Франсуа неприятностей не боялся, поскольку всегда был на шаг впереди них. Как, например, сегодня, когда согласился поужинать с Леа в «Максиме».

Сначала он, правда, попытался отклонить это предложение, но не нашел убедительных возражений, кроме вялой фразы: «Кухня там — не очень, и полно немцев».

— Мне все равно, — ответила она. — Просто я хочу пойти туда, где люди веселятся.

Никто и ничто теперь не могли заставить ее отказаться от этой идеи. Вот почему Леа, забыв о подпольных газетах Камиллы, все оставшееся время посвятила подготовке к ужину. Благодаря торговым связям Лауры она приобрела роскошное бордовое платье из муслина. Франсуаза и тетушки вынесли свой вердикт — платье это может быть только от известного модельера, Шанеля или Фафа. Впрочем, учитывая его вполне приемлемую цену, это было маловероятным. Длинный черный шарфик и слегка поношенные, но все еще элегантные туфли довершали вечерний наряд.

— Ты божественна! — воскликнула Камилла, которая помогала Леа одеваться. — Все мужчины будут смотреть только на тебя.

Леа взяла в руки экземпляр подпольной газеты.

— Зачем она тебе? — спросила Камилла.

— Решила немножко пошутить. Засуну там «Либерасьон» среди «Матен», «Пари-суар», «Овр», «Жерб», «Пилори» и «Нуво тамп». Хотелось бы взглянуть на физиономии этих людей, когда, как снег на голову, на них свалится напасть в виде этой газеты.

Камилла рассмеялась.

— Ты с ума сошла!

— Ну, Камилла, я тебя умоляю! Нужно, чтобы они чувствовали угрозу даже в самых безопасных, по их мнению, местах. «Максим» — как раз одно из них.

— Я тебя не понимаю. Ты вроде бы даже слышать больше не хотела ни о чем подобном.

— Ну и что? Я могла и передумать.

Едва Леа успела спрятать газету в небольшую черную сумочку, как вошел Франсуа Тавернье, весьма элегантно одетый, но было заметно, что он чем-то озабочен.

— Вы действительно по-прежнему хотите поужинать именно в «Максиме»? — спросил он Леа.

— Как никогда.

— Ну что ж, — вздохнул он, — пошли…

— Только не говорите это таким тоном, как будто мы идем на смертную казнь.

Он бросил на нее странный взгляд и то ли всерьез, то ли в шутку ответил:

— Смерть — она повсюду, и там тоже. Однако чтобы умереть, можно найти и более скверное место.

— Что-то вы сегодня не очень остроумны.

— Я и не пытался острить… У вас очень красивое платье. Кровь была бы на нем незаметна.

— Франсуа, прекратите! Вы испортите ей настроение, — воскликнула Камилла.

— Не беспокойся, Камилла. Одного лишь черного юмора нашего друга явно недостаточно, чтобы его испортить, — весело сказала Леа.

— Ну что ж, в добрый час! Не обращайте внимания на мою меланхолию… Убежден, что мы проведем вместе великолепный вечер. Спокойной ночи, Камилла. Поцелуйте от меня малышку Шарля.

— Доброго и приятного вечера!

На улице их ожидал автомобиль с шофером.

При входе в бар знаменитого ресторана на длинных бамбуковых палках, подушенных к доске из красного дерева, были прикреплены газеты и журналы. Несколько посетителей, удобно устроившись в креслах, листали свежис выпуски. Леа, незаметно вытащив свою газету, тщательно ее разгладила и небрежно засунула в последний номер «Же сюи парту» — среди статей Робераа Бразийяка, Франсуа Винея, Алена Лобро, Клода Жанте и Жоржа Блона. Удовлетворенно осмотревшись вокруг, она присоединилась к Тавернье, который ожидал ее за своим столиком. Один из немецких офицеров галантно встал со своего места, чтобы пропустить Леа, которую услужливо сопровождал Альбер.