Изменить стиль страницы

 — Полусредний, — нехотя, но со знанием дела ответил Денэм.

 — Спасибо, Денэм, полусредний. Существуют и другие весовые системы. Например, тройская система мер и весов, ею пользуются ювелиры для взвешивания драгоценных металлов — золота, серебра, платины.

 — Девичьему сердцу всего милей бриллианты.

Класс разразился хохотом. Я не заметил, кто это сказал, ясно только было, что с задних парт. Я посмотрел на Денэма, но он встретил мой взгляд уверенно и даже нагло.

 — А мне они и на фиг не нужны.

Это уже девочка, довольно упитанная, с изжелта-бледной кожей. Театральным жестом она сняла с грязноватой шеи стеклянные бусы и подняла их для всеобщего обозрения.

 — Я предпочитаю жемчуг.

Ее гримасничанье и картинные жесты сразили класс наповал.

Я знал: надо что-то предпринять, что угодно, и без промедления. Это был вызов, они оспаривали мой авторитет, может, лично против меня они ничего не имели, но такова была традиция — встретить нового учителя в штыки. Проявит ли он слабость и нерешительность? Не на это ли намекала Клинти? Что ж, если им нужен бой…

 — Хватит! — голос мой прозвучал резко и громко, смех как по команде прекратился. — Я понял, что вы обладаете чувством юмора — это радует и обнадеживает, тем более что пробудить его могут такие элементарные вещи, как система весов. Собственно говоря, вас забавляет все. Сначала вы позабавились над тем, что не в состоянии прочитать простой текст на родном языке, сейчас выясняется, что вы не имеете понятия о весах — это вас тоже забавляет. Мне часто встречались люди, которые переживали и даже страдали из-за того, что многого не знают. Вы же находите свое невежество забавным. — Я намеренно язвил, жалил их. — Поэтому нас с вами наверняка ждет много радостных минут: знаете вы так мало, а позабавить вас так просто, что я предвкушаю очень веселое времяпрепровождение.

Послышалось недовольное ворчание, до слуха моего донеслось: «обнаглел». Улыбок не было, все сердито зыркали на меня. Вот так-то лучше.

 — А теперь перейдем к системе мер. Начнем с линейных. Вам, Денэм, о системе линейных мер что-нибудь известно?

 — Без понятия.

 — Что ж; я объясню, но сначала подожду — смеяться никто но собирается?

Лица у всех были замкнутые, сердитые, настороженные.

 — Система, о которой я говорю, кому-нибудь известна?

— Дюймы, футы, ярды, фарлонги, мили. — Это вызвалась веснушчатая толстушка.

 — Совершенно верно. Система называется линейной, потому что с ее помощью измеряются различные линии.

Я начал рассказывать, напомнил, что и как мерили в старину, потом перешел к нашим дням, объяснил, как важна система мер для каждого из нас. Они слушали, никаких реплик не было, и остановил меня только звонок.

Глава 7

Обедать в столовую я не пошел. Вчерашний обед не очень меня воодушевил — не привык есть под такой назойливый галдеж. Мама дала мне с собой несколько бутербродов и яблоко, и я пошел в учительскую — там можно перекусить в тишине. Чувствовал я себя так, словно на мне возили воду. Вот не думал, что преподавание отнимает столько сил!

Я начал есть, и вскоре в учительскую вошла мисс Бланшар.

 — О-о, привет, вам тоже не нравится здешняя кормежка? — Она села и начала разворачивать пакет с бутербродами.

 — Нет, кормят как будто ничего, но уж очень там шумно.

 — А для меня эта пища слишком тяжела. Я что-нибудь приношу из дома или, если есть настроение, иду в ресторанчик через улицу. Снаружи вид у него грязноватый, а внутри ничего — чистенько, и кормят неплохо.

Мы разговорились, с ней было легко и приятно, скоро выяснилось, что наши взгляды на книги, музыку, театр и кино во многом совпадают.

 — Сегодня утром у вас был страшно удивленный вид.

 — У меня? Когда же?

 — Во время сбора. Я бы и сама никогда не поверила, что они могут слушать классическую музыку, да не просто слушать — наслаждаться.

 — Может, именно эти пластинки пользуются таким успехом? Особенно концерт для двух труб. Он такой громкий, его поневоле будешь слушать.

 — Возможно, но сегодня я была на сборе не первый раз, дети и раньше слушали очень внимательно, а пластинки каждый день ставят новые.

 — Поразительно.

 — Как прошли уроки?

Я вкратце рассказал, как меня встретил класс.

 — О господи! Кажется, этот Уэстон был прав.

 — Ну, выводы делать рано. Пожалуй, я приму совет Клинти, то есть мисс Клинтридж.

 — Она уже взяла вас под крылышко?

Я взглянул на нее, но нашел на лице только улыбку — больше ничего.

 — Не совсем так, но если она дала мне верный ключ, чтобы справиться с ними, я им воспользуюсь.

Кончился обед, и учителя стали потихоньку собираться, все спрашивали меня, как прошли первые уроки.

— Слишком зажимать их тоже не надо, — предупредила миссис Дру. — Они совсем не такие злые и плохие, сойдетесь с ними ближе, сами это поймете.

Я вспомнил слова Клинти о миссис Дру и улыбнулся.

— В том-то и фокус, чтобы с ними сойтись. — Писклявый голос Уэстона пробился сквозь мохнатые заросли вокруг его рта. Мне вдруг пришло в голову, что дерни его сейчас за бакенбарду — и стянешь всю бороду, словно старый свитер, а лицо останется голенькое, как спинка общипанного цыпленка.

 — А вы сошлись с ними? — елейным голоском спросила Клинти. Кажется, подкалывать Уэстона было ее любимым занятием.

 — В классе они меня слушаются, а большего я от них не требую.

 — Вот они вам больше и не дают, уважаемый босс.

— Не так страшен черт, как его малюют. Эта пословица к ним очень подходит. — Чопорно поджатые губы мисс Доуз старательно выговаривали каждое слово. Она сидела в углу рядом с мисс Филлипс. Они всегда вместе, всегда о чем-то шепчутся. На мисс Доуз я не мог смотреть без удивления. Ее большие груди совершенно не вязались с полуспортивными туфлями, носками и тонкими суровыми губами, они были, что называется, от другой женщины.

 — Никто их не малюет, дорогая, грязь — она и есть грязь.

Это Грейс, она передавала по кругу чашки с чаем.

 — Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

 — Я-то тебя понимаю, а ты меня — нет. Ты бы послушала эти разговоры, когда они сидят и шьют. Волосы от ужаса шевелятся. Так что этих лапочек малюй не малюй — хуже чем есть не сделаешь.

 — Может быть, Брейтуэйту удастся применить к ним черную магию? — Это Уэстон снова влез со своим дешевым шутовством. Ну, как его прикажете понимать? И что он вообще за человек, этот Уэстон, насколько серьезно относится к тому, что говорит? Казалось, ему доставляло удовольствие всех раздражать, при этом с лица не сходила улыбка. Некоторые события из недавнего прошлого оставили в моей душе незатянувшиеся рубцы — может быть, поэтому я стал легко раним? Если он зацепит меня по-настоящему, я могу и не сдержаться… Постараюсь пока его реплик не слышать. Черт его знает, может; он прекрасно ко мне относится, просто у него такая манера общения? Нет, слишком долго я искал работу и рисковать ею из-за этого фигляра не намерен.

 — А какую магию применяете вы, Уэстон? — Голос миссис Дру звучал холодно. Клинти была права: миссис Дру могла превращаться в фурию, в настоящую фурию. Уэстон взглянул на нее, решил, видимо, что отвечать не стоит, и погрузился в глубокомысленное молчание.

Я взглянул на мисс Бланшар, и она заговорщически мне подмигнула. По крайней мере было ясно: большинство коллег желают мне добра. Они безоговорочно приняли меня, я стал одним из них. Это — самое важное.

Послеобеденные уроки прошли без происшествий, но удовлетворен я не был. Ученики не болтали, не смеялись, не посягали на мой авторитет, но не было и отдачи. Они слушали и выполняли задания словно автоматы. Я пытался расшевелить их, но наталкивался на стену холода и отчуждения. Видимо, сказанное мною на прошлом уроке задело их за живое. Теперь их молчаливая настороженность задевала за живое меня.

Впрочем, так держались не все. Тич Джексон, кажется, принял меня с самого начала, и хотя он смеялся вместе со всеми, всякий раз, когда я смотрел на него, он отвечал мне хорошей улыбкой. Не выказывал враждебности и Патрик Фернман, смышленого вида паренек с тонкими чертами лица и падающей на глаза темной челкой. Привлек мое внимание и еще один ученик. Это был Силс, Лоренс Силс, хорошо сложенный парень со смуглой кожей, кто-то из его родителей, несомненно, принадлежал к черной расе. Он говорил, лишь когда обращались непосредственно к нему, и хотя по одежде — футболка, джинсы — ничуть не отличался от остальных, все же стоял как-то в стороне, участия в общих пакостях не принимал. Но никакой симпатии ко мне тоже не выказывал. Чувствовалось, что голова у него работает неплохо, да и текст он прочитал чуть ли не лучше всех, но между нами лежала глубокая пропасть настороженности.