«Мне моя дорога не приснилась…»
Мне моя дорога не приснилась.
Мне моя дорога нелегка.
У меня на сердце затаилась
Северная женская тоска.
Родину недаром окружили
Северные белые моря.
Мы с тобою пили и дружили.
Только не бросали якоря.
Вот оно — мое большое горе.
Вот моя безликая беда.
Вот оно — мое большое море,
Ледяная талая вода.
Вот оно захлестывает сушу,
Гасит наши верные костры.
Я его давно впустила в душу,
Приняла холодные дары.
«Голубой карандаш заточила…»
Голубой карандаш заточила…
Стали ночи длинней и черней.
Мне давно уж любовь изменила
За мое небрежение к ней.
Голубое на белой бумаге…
Светел путь этой голубизны.
Не жалею о давней отваге,
Мне лишь промахи нынче видны.
Виден лес голубой мой и белый,
Расступающиеся стволы,
Виден след тот, заледенелый
От чужой, неумелой хвалы.
Я сама себе жизнь выбираю.
Я справляю сама торжество.
Я из снега свой след вынимаю,
Голубое творю колдовство.
И за белым, большим ожиданьем
Вижу все, что случится со мной,
Все, что станет страдой и страданьем,
Голубою моей тишиной.
«Еще лежит на жизни тень…»
Еще лежит на жизни тень
Ночной моей красы,
Но это не навеки.
Забрезжит день,
Пробьют часы,
И разомкнутся веки.
И разольются по столам
Услады дорогие,
И по несделанным делам
Осудят нас другие.
Они, верша свой правый суд,
Удержатся едва ли,
Остудой белою пройдут
По черновой печали.
И наяву, а не во сне
Стяну платок свой туго
И по великой целине
Уйду одна, без друга.
Дано ли в холоде таком
Мне избежать повторов
Под серым бабкиным платком,
Среди родных просторов.
Чтобы просторы те обнять,
Мне просто рук не хватит,
Но их у сердца не отнять,
Оно за них заплатит.
Еще лежит на жизни тень
Ночной моей красы,
Но это не навеки.
Забрезжит день,
Пробьют часы,
И разомкнутся веки.
«Вот опять, на помине легка…»
Вот опять, на помине легка,
Наплывает прекрасной бедою,
Черный лебедь, большая тоска,
Колыханье крыла над водою.
Знать, меня сия чаша не минет,
Знать, играется снова игра, —
Наплывает, легка на помине,
Густота вороного пера.
Подчиняясь всем правилам мира,
Отступаю, пытаясь уйти
От ненужного, пышного пира,
От великой утраты в пути.
Но любая надежда напрасна,
И опять повторяю друзьям —
Никакою я властью не властна
Шеи свертывать тем лебедям.
«Все было так, как дни мои хотели…»
Все было так, как дни мои хотели,
Как повелела мне моя звезда.
И петухи вечерние отпели,
И отшумела снежная вода.
Все было так. Неясное влеченье
К тому, что вовсе недоступно мне,
И белое, холодное свеченье
Сибири, промелькнувшей в стороне.
Тот быстрый промельк, светлый и
холодный,
Мне и доныне щеки леденит,
И путь мой, от ошибок несвободный,
Растоптанными льдинками звенит.
Все было так, как я сама хотела.
Мой дом в тепле,
А руки — в серебре.
И лишь себе признаться я посмела,
Что негде мне согреться в январе.
«Ах, не гадали…»
Ах, не гадали,
Не гадали,
Что ноша нам не по плечам.
Глаза, размытые годами,
Теперь не гаснут по ночам.
Не говори, что сбиты ноги.
Мы обязательно должны
Пройти по краешку дороги
Той незабвенной стороны.
Еще хоть раз пройти по краю,
Пройти в печали ли, в гульбе,
По неопознанному раю,
По неопознанной судьбе.
Сокол
Снова сокол кружит надо мною высоко,
Соблюдая старинный обычай,
И косит на меня соколиное око,
Понимая, что я — не добыча.
Снова стынет заря на колючем осоте.
Помнишь, как оно было вначале?
Ты меня обучал соколиной охоте.
Я тебя обучала печали.
И, любой наш урок памятуя до дрожи,
С той поры, покидая жилье,
Я с руки не снимаю перчатку из кожи,
Чтобы птицу принять на нее.