— Маша! Это пришла Пиковая Дама! Щас нам всем настанет пиздец!

В унисон ей орала Машка:

— Калинина!!! Я не хочу умирать!!!

А мы с Юлькой, обхватив руками животы, и сложывшысь пополам, валялись на моей кровате, и выли от смеха. Ачо? Пиздато пошутили, между прочим. Вам бы хуй такое в голову пришло.

Через полчаса у меня начались схватки, и меня увезли в роддом. Досмеялась. Юльку, правда, увезли туда через три дня. Наверное, ананасов пережрала.

В роддоме я ржать прекратила. Часа на четыре. Не до этого было. Зато потом я ещё два часа развлекала медперсонал рассказом про пользу гаданий и дырку в стене.

А когда меня с Андрюшкой выписали домой — стена в Машкиной комнате была абсолютно пуста. Конечно же, я не удержалась, и спросила:

— Машк, а как же Кирилл Андреев и тучи как люди?

И, конечно же, Машка ответила:

— Иди ты нахуй. Вместе с Юлькой. Дуры старые.

А что ещё могла ответить мне МОЯ сестра?

Прошло десять лет…

По старой, давно заведённой традиции, укладывая сына спать, я десять минут сижу с ним на кровати, и рассказываю ему в темноте всякие байки из склепа. О том, каким он был, когда был маленьким, и всякое разное на эту же тему.

— Мам, — вдруг спросил меня сын, — а что ты чувствовала в тот день, когда я должен был родиться? Ну, ты волновалась? Ждала?

На секунду я задумалась, потом заржала, и ответила:

— Честно говоря, я ждала тебя на две недели позже. Но у меня же есть Юлька…

— Дальше можешь не расказывать. Я тебя люблю.

— Я тебя тоже.

— А тётя Юля — это чума-тётка… Ничо, что я так о ней?

— Ничо. Она не обидится.

— А ты мне завтра расскажешь, как Юлька выпила воду из стакана с бабкиной вставной челюстью?

— Ты же сто раз слышал.

— Ещё хочу.

— Расскажу. Спи.

— Сплю.

Я закрываю дверь в детскую, и улыбаюсь…

И в шесть утра звонит будильник…

30-01-2008

Всё просто. Просто как таблица в Экселе. Всё отрепетировано, одобрено и подписано. Всё просто. Хотя и не гениально. Одна таблица. Три графы. «Нужное подчеркнуть»…

Ненавижу.

* * *

— Дзынь-дзынь

— Кто там?

— Это я, твой Вася.

Хуяк-хуяк, открывается дверь. На пороге стоит букет цветов, полиэтиленовый пакет из магазина «Перекрёсток», и собственно Вася.

— Это тебе.

Букет переходит ко мне как знамя.

— Ой… Спасиба. Какая прелесть! Чмок-чмок. — Пакет вместе с Васей заходит в квартиру, и Вася поясняет:

— Я, вот, винца купил. Сладкого. Как ты любишь. — И трясёт пакетом.

Не люблю я вино, вообще-то. И Вася об этом знает. Вино любит сам Вася. Впрочем, так же как и пиво-водку-виски-коньяк и всё что горит.

— Спасибо, Вася.

— Ну что ты, такой пустяк.

Шуршу пакетом, достаю из него шоколадку «Виспа», бутылку какого-то красного пойла, и чек на сумму шестьсот пятнадцать рублей.

— Выпьем, Лида?

— Выпьем, Вася.

Чокаемся. Васина порция пойла улетает в него как в заливную горловину, а я мочу в бокале нос, и улыбаюсь как целлулоидный пупс.

— Ой, знаешь, у меня сегодня на работе такой смешной случай произошёл! Лид, ты щас обоссышься! Сижу я, значит, на работе, и тут звонит телефон. Я трубку поднимаю, типа «Компания «Волчий Хуй и Колбаса», здравствуйте», а мне из трубки говорят: «Здравствуй, мой пупсик». Я прям ахуел! Голос-то мужской! Ну я и говорю: «Это ещё кто, бля?», а мужик отвечает: «Ты что, пупсик, не узнал? Это ж я, твой дядя Юра!» Вот я ржал-то! У меня и дяди Юры-то никакова нету… Смешно?

— Ахуеть как смешно. — И выпиваю залпом красное говно из своего бокала.

— Тогда наливай.

Наливаю. Снова пойло улетает в заливную горловину, а в бутылке нихуя уже не остаётся.

Вася смотрит на часы:

— Эх, стопиццот чертей, каналья… Метро уже закрылось, денег на такси нету, и вообще… Я у тебя останусь, ага?

Понятное дело, останешься. Куда ж ты денешься? А то прям я не знала, зачем ты сюда идёшь…

— Ага.

Вася рысит в спальню, а я иду в душ, уныло чищу зубы, и присоединяюсь к Васе. Тот уже лежит под одеялом, и мучает пульт от телевизора на предмет поиска MTV.

Ныряю под одеяло. Целуемся. Привычным движением, Вася одной рукой начинает телепать мою сиську, пытаясь поймать радио «Маяк», а другой снимает под одеялом трусы. С себя. Потом забрасывает на меня ногу, впивается зубами в мою шею, и увлечённо ковыряется у меня в трусах. Минуты две. Зачем больше-то? Не в первый раз же. По истечении двух минут Вася встаёт, и, натыкаясь лбом в темноте на все шкафы, задевая жопой все кресла, сбивая ногами стол — лезет куда-то в кучу своей разбросанной по полу одежды, и ищет в этой куче карман джинсов, в котором лежат гандоны. Ищет минут пять. Я потихоньку засыпаю. Ещё минуту Вася грызёт обёртку гандона зубами, потом дрочит, потом напяливает свой девайс на хуй, и холодной соплёй вползает ко мне под одеяло. Просыпаюсь. Далее следует не очень бурный секс в двух вариациях: бутербродиком и раком. Это если он ещё на бутербродике не облажается. После чего Вася со всхлипом кончает, снимает свой девайс, завязывает его узлом, и выкидывает в форточку. Как сука.

Перекур на кухне, Пепси-Кола, «Ачо, выпить больше ничо нету? Тогда спать», щелчок выключателя, темнота.

— Лид…

— Что?

— Я тебя люблю… До сих пор. Смешно, да?

— Да. Не начинай всё сначала, а?

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

И в шесть утра звонит будильник…

* * *

— Алло, Юльк, привет. Слушай, ко мне щас Федя едет.

— Какой, бля, Федя?

— С Красной Пресни. Ну, Федя…

— Ах, Федя… Что, заманила в сети малолетку, ветошь старая?

— Дура. Ему двадцать три уже.

— А тебе сколько?

— Иди ты в жопу!

— А мне ещё больше, кстати, гыгыгы

— Юльк, если я его сегодня выебу — это ужас, да?

— Это педофилия, Лида. Мерзкая такая педофилия. С элементами порнографии.

— Клёво. Это я и хотела услышать. Отбой.

— Пожалей мальчишку, сука…

— Непременно. Всё, пока.

Педофилия с порнографией. Замечательно. Дожили, Господи…

— Дзынь-дзынь.

— Кто там?

— Это я, Федя…

Хуяк-хуяк, открываю дверь. На пороге — Федя. Без пакета, без букета и без денег на метро. По глазам вижу.

— Хорошо выглядишь, Лидок.

— Спасиба, Федя, стараемся. Чмок-чмок.

Федя заходит в квартиру.

— Ой, у тебя собачка? Как зовут? Марк, Марк, иди сюда… Сколько ему? Год? А такой большой… Ой, он меня облизал!

— Угу. Не бойся, не укусит. Он тупой. Что будешь? Коньяк, вискарь, водка есть какая-то…

— Спасибо, я пить не буду…

— Молоток. И не пей. Тогда кыш с кухни в комнату.

В спальне Федя усаживается в кресло, а я плюхаюсь на кровать напротив него. Лежу на животе, болтая в воздухе ножками, и ненавязчиво стряхиваю с плеча бретельку домашнего сарафана. Федя, типа, не видит. Хотя уже нервничает.

— Фе-е-едь… А я вчера ножкой ударилась… — И ногу эту свою ему под нос — хуякс.

— Да? Сильно?

— Ага. Синяк видишь?

— Вижу. Бедненькая… Больно?

— Ещё как. Поцелуешь — быстрее пройдёт…

И, пока Федя холодными губами нацеловывает синяк, я выключаю свет.

— Лии-и-ид… Я это…

— Так. Ты или целуй, или щас по месту прописки у меня поедешь. На последней собаке.

— Понял.

Далее всё идёт по схеме: ловим «Маяк», путаемся в трусах, моих и собственных, всякая орально-генитальная возня, грызня обёртки от гандона и бутербродик.

Десять минут спустя…

— Ли-и-ид… Я это… Тебе всё понравилось?

Косяк, Федя… Если тебе не пятнадцать лет, и ты как минимум год уже не девственник — ты такую хуйню спрашивать не будешь. Не должен. Но спрашиваешь. Даже, проживя с женой сто лет — спрашиваешь! Зачем, а? Имей ввиду — когда-нибудь, кто-нибудь тебе скажет правду. Ты к этому готов?

— Угу. Тебе вставать во сколько?

— В шесть…

— Тогда спи. Раз некурящий. Завтра позвоню. Будешь утром уходить — дверь захлопни.