Всё-таки, погоняло у Никитоса очень правильное. А в том, что к этому приложил руку именно мой друг — я не сомневалась ни секунды.

Никитоса я по-своему очень даже люблю, поэтому обои в детской я не меняла шесть лет. И столько же не трогала Дедушкин Шкаф.

И лишь не так давно, решив, наконец, сменить мебель и уничтожить бегемотиков, с помощью мужа я отодвинула шкаф, и со слезами счастья узрела на стене за ним привет из прошлого. Который выглядел как надпись на обоях, выложенная пластилином:

«ЛИДА! ТЫ ПИДОРАСКА!»

2010

Эксперимент

03-04-2010

«Это пиздец» — Подвела я итог пятнадцатиминутному и пристрастному изучению себя в зеркале, и, протяжно втянув весенне-аллергические сопли в голову, приготовилась заплакать.

«Дзынь-дзынь» — помешал моим планам телефонный звонок, и я подняла трубку.

— Это пиздец. — Продублировал мою мысль на том конце провода Ершовский голос.

Я вздохнула, и мы с трубкой немного помолчали.

— Ты тоже сегодня обнаружила фотоальбом пятнадцатилетней давности, и за каким-то хуем его полистала? — издалека и непонятно начала Юлька.

— Нет, — я попыталась понять, куда она клонит. — Я просто обнаружила в зеркале страшную бабу, и за каким-то хуем стала её разглядывать.

— Ты ещё крепкий старик, Розенбом! — Восхитилась, как я поняла, моей смелостью, Юлька. — В зеркала смотришь без страха и упрёка. И объективность ещё не растеряла. Так что ты там сегодня разглядела интересного?

— Гибрид панды, обезьяны-носача и шарпея. — Честно ответила я, и с усилием втянула в голову ещё одну порцию весенних соплей. — Во-о-от такие круги под глазами, и морщины аж на ушах.

— А где обезьяна-носач?

— Там же где и всегда. Только раньше был просто носач, а теперь животное.

— Нос у тебя будет всю жизнь расти. К полтиннику знаешь какой хобот вырастет? Как у Жерара Депардье. С таким шнобелем тебе две дороги: к пластическому хирургу, или к махровым лесбиянкам.

Я чуть было не спросила причём тут лесбиянки и мой большой нос, но потом, кажется, догадалась. И затосковала.

— А я, вот, фотки старые сегодня смотрела. — Юлька всхлипнула. — Те самые, где мы в девяносто пятом твои шестнадцать лет отмечаем. И знаешь, что я заметила?

— Что нам там по шестнадцать лет, и мы свежи как майские розы?

— Ты ёбнулась? — Ершова даже перестала всхлипывать. — У тебя с той днюхи ни одной фотки не осталось что ли? Какая блять свежесть с литра спирта на пятерых? И какие майские розы после пиздюлей твоей мамы? Я не о том. Я о волосах.

— О каких волосах?

— О густых волосах! — Взвизгнула Юлька. — У нас тогда ещё были волосы! У тебя, правда, хуёвые и жидкие, но зато много. А я так вообще Анжела Дэвис вылитая! Аж резинки рвались!

— Резинка у тебя порвалась двумя годами позже. — Уточнила я, вспомнив дату Юлькиных родов.

— Я про резинки для волос! — Перешла на ультразвук Ершова. — Они не выдерживали рвущейся наружу силы и густоты моих замечтательных волос! Они с треском рвались, и мои прекрасные густые волосы тяжёлыми волнами падали мне на плечи, и весенний ветер играл шёлковыми локонами…

— Ершова, — я перебила подругу, — ты чота путаешь. Не было у тебя никаких волн и локонов.

— Вот я тоже тогда так думала! — Закричала Юлька. — И только сейчас я поняла, что локоны у меня были!

— Ты тоже разглядывала себя в зеркало, мусорная куча? — Меня озарила догадка. — А мне затираешь про фотоальбомы!

— Зеркала — это зло. — Повинилась в содеянном Юлька. — А трельяжи — тройное зло. Я посмотрела на себя в формате Три Дэ, и обнаружила, что у меня под волосами просвечивает мяско!

— Какое мяско?!

— Розовое мяско! — Ершова завизжала. — Такое как у старых пуделей бывает за три дня до смерти! Три волосины, а под ними кожица! Ебучие зеркала!

— Ебучая перекись. — Уточнила я. — Сколько можно каждые три недели красить башку «Супер-Супрой»?

— Моя мама сорок лет красится «Супер-Супрой», а до сих пор не облысела! — Шла в атаку Юлька.

— Зато папа у тебя ничем не красился, а в тридцать лет облетел как одуванчик. Ершова, ты на маму не равняйся, у тебя папины гены. — Сказала я, подходя к зеркалу, и разглядывая свои волосы.

— Знать бы раньше… — Перестала кричать Юлька. — Глядишь, сберегла бы я свою гриву волнистую, и никогда не узнала бы, что у меня на голове есть розовое мяско…

Я молчала.

— Алло, ты где? — Заволновалась Юлька.

Я молчала. Потому что, не отрывая взгляда, смотрела в зеркало, которое с особым садизмом показывало мне розовую кожицу, просвечивающуюся сквозь мои не особо густые волосы.

— Ты увидела мяско. — Даже не спросила, а уточнила Ершова. — Такое старческое пуделиное мяско.

Я молча кивнула, а Ершова это волшебным образом увидела.

— И что будет дальше? — Через три минуты я нашла в себе силы задать вопрос.

— Ну, у меня есть три варианта: парик, бритьё налысо, и клиника Транс Хайер. — Ответила Ершова, и добавила: — А у тебя даже четыре. Потому что, когда у тебя вырастет хобот, лесбиянки и не заметят твоей плеши.

Я заухала как ночной неясыть, и с отвращением бросила телефонную трубку.

Три дня после этого я не отходила от зеркала, и пыталась замаскировать своё мяско различными замысловатыми причёсками. Мяско удачно маскировалось, но я-то знала, что это только начало, и через десять лет мне светит или парик или клиника Транс Хайер. Вариант с лесбиянками я отмела сразу.

На четвёртый день снова позвонила Ершова.

— Ненавижу тебя, лысая скотина. — Сказала я в трубку вместо приветствия. — Иди ты нахуй со своими плохими вестями. Что там опять?

— Всё! — Юлька даже не скрывала ликования в голосе. — Теперь всё!

— Ты побрилась налысо? — Я даже удивилась.

— Нет! — Крикнула Юлька, и счастливо засмеялась. — На ловца и зверь бежит, как говориться. У меня на работе бухгалтерша есть. Шариком зовут. Вернее, я вообще ниибу как её зовут. Шарик и Шарик. Ты в боулинг играла? Шары там видела? Вот вылитая наша бухгалтерша: круглая, лысая, и три дырищи на ебальнике: глаза и рот. Она вчера из отпуска вернулась — мы всей конторой охуели: волосищи до пояса!

— Пиздишь. — Не поверила я. — Даже для наращивания волос надо иметь свои три волосины. Стопудово парик.

— Ну, может, и не до пояса, — пошла на попятную Юлька. — Ну, может и хуйня в десять сантиметров, и мяско всё равно просвечивает, но ведь волосы хоть какие-то!

— Клиника Транс Хайер? — Предположила я.

— Хуй! — Юлька залилась счастливым смехом. — Лучше! Дёшево, сердито, но какой результат!

— На голову ей никто не срал, я надеюсь? — Вспомнила я старый анекдот про лысого милиционера.

— Не знаю, может, и срали. А может даже и в саму голову. Бухгалтер из неё как из меня японский сумоист. Но волосы у неё выросли не от этого.

Юлька замолчала.

— Ну?! — Я обозначила в своём голосе нетерпение.

Юлька выдержала эффектную паузу, и сказала:

— Шампунь для коней.

— Чего?! — Я поперхнулась. — Для кого?

— Для коней, моя плешивая подружка, для коней. Для лошадок. Для рысаков каурых. Для игогошек. Понимаешь? Идёшь в зоомагазин, покупаешь шампунь для коней, моешь им голову — и через неделю у тебя рвётся резинка!

— Оптимистично.

— Для волос резинка, дура. В общем, слушай и записывай. Тебе нужен лошадиный шампунь с дёгтем и коллагеном. Не ссы, как на идиотку на тебя никто не посмотрит. Щас все бабы Москвы ломанулись покупать этот шампунь, так что продавец в зоомагазине даже не удивится. А может, ещё чего полезного присоветует.

— Ершова. — После небольшой паузы ответила я. — Если ты мне сейчас изощрённо мстишь за то, что я про тебя рассказы в Интернет пишу — лучше признайся сразу. Пока я не купила лошадиный шампунь с коллагеном.

— Я тебе уже отомстила. — Беспечно отмахнулась Юлька. — Платье своё помнишь, зелёное?

— Моё счастливое платье?!