Катя открывает приложение для работы с электронной почтой и на несколько секунд отводит взгляд на потолок.

«Don’t nobody know my troubles but God»

Вряд ли что-то там может помочь, думает Катя. В детстве ее учили, что бог есть. Заставляли носить крестик. Крестили младенцем. Вешали иконку в угол над кроватью. Годы дали Кате понять, что молитвы помогают куда как хуже, чем вложенные в конверт банкноты или качественный обман. Пришла фрустрация, и на ее спаде Катя стала совершенно индифферентна к религии.

Два новых письма заставляют ее вздрогнуть. Она закрывает глаза, крепко сжимает их и снова открывает, но строки с информацией о новых входящих никуда не пропадают, и она открывает первое, раннее письмо, и текст плывет перед ее еще спокойным взором.

«Ты все дальше от дома, дорогая моя. Тебе труднее держать себя в руках. Зачем ты так? Между прочим, теперь нас еще кое-что объединяет. У тебя осталось кое-что мое. Не исключено, что мне это понадобится. Целую»

В конце сообщения – издевательский подмигивающий смайлик.

Катя сворачивает все приложения и прячет «айфон» под подушку. Вскакивает с кровати, ощущая, как в теле вновь зародилось напряжение. Лихорадочно перебирает варианты места, куда ей могли что-то подкинуть. Думает, не в переносном ли смысле это было сказано. Хватается за чемодан. Вышвыривает из него все вещи – одежду, косметику, зарядное устройство…

Внутри оказывается пусто, и Катя теряется на несколько секунд. Потом проверяет боковые отделения. Не находит ничего нового. Садится на пол. Смотрит вокруг, пытаясь что-то придумать. Горячая струя неожиданной мысли пронзает ее мозг, и она переворачивает чемодан вверх тормашками и проверяет еще одно, дополнительное потайное отделение, которое открывается сбоку и проходит под самым дном. Ее рука натыкается на что-то твердое и острое, и она едва не ранится. Осторожно берет вещь и вытаскивает наружу. Видит, что рука выходит уже испачканной чем-то красным.

Взвизгивает, вскакивает и бросает находку на пол. Нож для томатов Tramontina, сильно сдобренный чем-то, определенно напоминающим запекшуюся кровь, падает на ковер и практически теряется в высоком, роскошном ворсе.

- А-ай, - сама не зная, зачем стонет Катя.

Садится в кресло, не отводя взгляда от ножа. Понимает, что этим ножом, который она когда-то потеряла на «гостинке», вероятнее всего, убили человека. Она не знает, как смогла эта психопатка достать его, но это было совсем не трудно - он мог лежать прямо на тротуаре, достаточно было просто подойти и подобрать его, а Кате было слишком дурно на тот момент, и ей было проще оставить его где-то потерянным. Возможно, правда, думает Катя, что это совершенно другой нож, похожий, как две капли воды, на ее. Но, с другой стороны, что это меняет?

Катя обхватывает себя руками, но дрожь в теле не унимается. Она думает о том, что этот нож со следами чьей-то ДНК на нем может быть отличной уликой против настоящего убийцы. Потом – о том, что ей он совершенно не нужен, что она никуда его не понесет, потому что мифическая психопатка вряд ли придет с повинной, а с такой уликой на руках первым претендентом на увлекательную поездку в СИЗО будет сама Катя. Она встает, поднимает нож, кладет его в несколько бумажных салфеток Zewa и затем полученное упаковывает в полиэтиленовый пакет, и тонкий, незаметный нож превращается в толстый сверток.

На улице довольно темно, и Катя с опаской поглядывает вокруг. Ее посещает горячий, бескомпромиссный прилив страха, и она резко переходит на бег, добегает до мусорного контейнера, расположение которого узнала днем, швыряет в него сверток и убегает обратно. Ее мысли сплелись в клубок, и кто-то сильно потянул за несколько его точек сразу, и все, о чем она думает, настолько плотно соседствует друг с другом, что ей не сосредоточиться ни на чем, кроме возвращения в спальню и падения обратно в постель. Она пытается сосредоточиться на том, что теперь на нее, по крайней мере, не повесят ничего лишнего, даже если кто-то решит покопаться в мусоре и найдет окровавленный нож, что, впрочем, вряд ли произойдет.

Решает открыть почту снова, чтобы прочитать второе сообщение.

«Подумай, не станешь ли ты теперь обвиняемой, если я сообщу, что видела этот нож. Можешь не верить, но с помощью него можно многое узнать. Если, конечно, только не опустить его в кислоту, например. Но ты же слишком добрая, чтобы что-либо сломать. Да?»

Катя понимает, что дальше терпеть это не может. Смесь страха и ненависти детонирует в ней, и она принимается набирать ответное сообщение, периодически промахиваясь мимо кнопок, стирая написанное и набирая заново. Конечно, думает она обрывочно, набирая текст, никто и не узнает о том, что нож у нее вообще был, документальных улик не будет. Но эта дрянь хочет подействовать на нервы, думает Катя, эта дрянь хочет подвести жертву своего террора к нервному срыву, и ей это здорово удается. Вот только что еще она выкинет? И когда доберется до самой Кати? И не пора ли ее остановить?

«Читай внимательно, тварь! Нет больше ножа, понятно тебе? Нет! Не су-щес-тву-ет, ясно??? И попробуй только подойти ко мне и кому-нибудь из моих близких. Только попробуй, сука! Клянусь богом – я тебя убью. Убью, и мне ничего за это не будет, сука ты убогая! Ты решила отравить мою жизнь, а я лишу тебя твоей. Мне уже ничего не страшно. Желаю тебе сдохнуть самой, падаль!»

Нажимает «отправить». Переосмысливает написанное и шокировано откладывает телефон в сторону. Не верит, что могла все это написать. Отрицательно мотает головой, потом обхватывает ее руками. Плачет. Ходит по комнате. Спускается на кухню и наливает стакан апельсинового сока. Пересекается с Оксаной. Перебрасывается ничего не значащими фразами. Оксана повторяет, что завтра они что-то будут придумывать по ситуации. Они желают друг другу спокойной ночи и расходятся уже на втором этаже.

Катя откидывается в кресле и, поддавшись утомленности, дремлет. Просыпается от странного шума, похожего на звук падения с лестницы чего-то тяжелого. В страхе вскакивает, но, прислушавшись, понимает, что этот грохот ей приснился. Боится выходить куда-либо. Чувствует странный импульс. Проверяет почту. Обнаруживает ответ от маньячки – вопреки традиции, та написала сразу.

«Неблагодарная сука. Пора тебе платить по счетам»

Катя борется со страхом. Говорит себе, что все это может быть лишь игрой. Вспоминает о том, что двери в дом закрыты крайне плотно, что дорогие качественные замки закрыты намертво, что на окнах первого этажа решетки. Ее все это успокаивает. Она решает перебороть страхи, которые стали ее одолевать в связи с тем образом жизни, который она вела в последнее время. Уже через полчаса она мило переписывается с одним из лучших знакомых ей парней, с которым длительное время вообще была не в контакте. Они познакомились в институте, и он пытался ухаживать за ней, но она ему отказала по ряду причин, и теперь, годы спустя, он нашелся, постучался к ней в друзья на «вконтакте». И выясняется, что он уже успел пожениться и развестись, потому что был несчастлив в браке, и Катя вспоминает об отчаянном браке своего бывшего гражданского мужа, и настроение ее здорово поднимается, и ей кажется, что не последнюю роль в это играет апельсиновый сок, заменившей ей столь утомившее ее вино. И сейчас, когда от угроз и жизненных коллизий она должна бы находиться на грани жизни и смерти, она радуется новым возможностям и видит перспективу, а не плачет от горя.

Катя смотрит на свои ногти на руках и говорит себе шепотом: «Ну, ты и скотина. У тебя же ногти, как у горгульи. Как ты с ним встретишься в таком виде? Срочно маникюриться»

Оксана допивает оставшуюся в стакане воду и смотрит, как в раковину уходит вода в смеси с кровью, которую она выплюнула, прополоскав рот. Привкус крови давит на ее самоощущение. Ей трудно смириться с некоторыми вещами. В особенности – с теми, в которых она виновата сама. Она хмыкает. Ставит стакан рядом с раковиной. Смотрит в окно. Замечает какое-то движение. Присматривается. Понимает, что ей не показалось. Видит фигуру с чем-то продолговатым в руке. Освещение не открывает больше, чем общие контуры. Решает быстро попытаться поднять Катю, чтобы получить хотя бы моральную поддержку. Понимает, что надо вызвать полицию. Понимает, что оставила мобильник в комнате, да и чего удивительного. Прикидывает, за сколько сюда доедут правоохранители. Думает о том, что что-то в этом роде когда-то должно было случиться.