— Но…

— Перестань думать об этом и ешь.

Я улыбнулась.

— Что смешного?

— Ничего. Вспомнила кое-кого.

Отхлебнув вина, Павел потянулся за куском хлеба.

— Об этом Минаеве? Стоит ли тебе напоминать, что я откопал кое-что про него и думаю, тебе стоит узнать…

Неожиданно на Павла обрушился поток воды. Я завопила, выскакивая из-за стола и ища виновника глазами. Эфраим стоял напротив Паши, его грудь тяжело вздымалась. Вперив в него бешеный взгляд, Павел цветасто выругался.

— Что за черт?!

Ведро выпало из рук Эфраима. Стоит отдать ему должное, он не испугался Паши, так как я пугалась. Он схватил столовый нож и взмахнул перед лицом Паши. Тот, подняв руки, спокойной приказал:

— Отпусти нож.

— Убери от нее свои лапы.

— Где ты его откапала? — забавлялся Павел, игнорируя протянутый к нему нож, потянулся к ремню брюк. — Я завелся с пол-оборота.

Я выпучила глаза.

— Ты не станешь делать этого с моим другом!

И у меня на глазах.

— Другом?! — хором воскликнули они оба, с недоверием уставившись на меня.

— Да другом!

Паша фыркнул.

— Шутишь? — его пальцы потянулись к рубашке, — Тамарочка, будь добра, запрись вон в той комнате, — указал он на дверь слева. — Тебе еще рано слышать, что здесь произойдет.

— Невероятно, — только и смогла сказать, тяжело опустившись на диван, приложив ладонь ко лбу.

— Не раздевайся, ты придурок. Кто он, Тамара!

— Зачем спрашивать ее, если отвечу я?

Потерла лоб.

— Лучше скажу, иначе ты его напугаешь. Он мой дядя.

Эфраим расхохотался.

— Кто?!

— Да малыш, я ее дядя. У тебя с этим проблемы?

Тот понял, что над ним не подшучивают, уставился на меня.

— Пожалуйста, скажи, что это неправда.

— Правда. Павел Савельевич Одинцов — мой родной дядя.

Эфраим закашлял:

— Но тебе… — он осмотрел его с ног до головы, с головы до ног и увиденное ему не понравилось.

— Ты чертов педик!

— Каюсь, — ничуть не смутившись, подтвердил он, застегивая ширинку. Рубашку он не надел, оставшись в одних брюках. Шрамы на его теле всегда пугали, и сейчас я не могла не смотреть на них, не испытывая отвращение.

Павел посмотрел мне в глаза, словно только сейчас вспомнил о моем страхе, накинул рубашку, не застегивая пуговиц.

— Я приготовил для вас кровати. В разных комнатах, — подчеркнул он, не поднимая глаз. — Поспите, когда вы проснетесь, поговорим. И выпроводим некоторых личностей.

— Я останусь с ней! — не уверенно, но твердо сказал Эфраим.

— Идите спать.

Повторять дважды не было необходимости. Скрывшись в соседней комнате, оставив Эфраима с Павлом, я не раздеваясь, опустилась на кровать, вдыхая запах свежих простыней. Спустя несколько минут усталость дала о себе знать и уже через десять минут я спала крепким сном.

В мире грез передо мной предстал Минаев. Восседавший на троне, держа трость в пальцах, черной рубашке и бархатном плаще, с усыпанными по плечам спутанными волосами он походил на демона мщения. Его лицо не выражало абсолютно ничего, словно ему на все наплевать, даже если мир падет прахом. На том месте, где я оцарапала его в момент истерики, вытатуирован символ.

И тут он поднимает глаза: зеленые и беспощадные.

Я завопила.

16

Пробираясь сквозь тяжелые шторы лучи солнца пытались разбудить спящий дом. Сон так и нее пришел ко мне. Наоборот: едва я закрою веки перед собой вижу его лицо. Глаза, наполненные такой ненавистью, которой не видела никогда. Казалось, все пространство вокруг него вибрировало от сдерживаемой ярости.

Стало холодно.

Натянув одеяло до подбородка, попыталась согнать видение, прочно засевшее в голове. Но при любой попытке, Андрей не выходил из головы. Словно он желал найти меня и обрушить всю кипевшую ярость.

Но, не взирая на видение не оставлявшее меня ни на минуты, больше всего я желала увидеть малышку. Признаться, я очень скучаю по ней. Елена ворвалась в мое сердце подобно урагану. Для меня она была не просто ребенком шефа, а малышкой, проникшееся ко мне искренней любовью. Я хотела обнять ее, прижать к своей груди и никогда не отпускать. Спрятать за спиной от бренного мира и обещать, что никогда не дам ее в обиду. Слушать ее смех, видеть ее восторженное лицо над попытками решить первую задачу. Стать свидетелем ее открытий, разочарований, побед. Быть для нее опорой. Ни это ли означает материнскую любовь? Просто любоваться ребенком, ставшая для тебя целым миром.

Спрятав лицо под подушкой, я пыталась справиться со слезами. Сама подписалась на это, не отрицаю. Но все же…

В дверь постучали:

— Тамара, знаю, ты не спишь. Есть разговор.

Ничего не ответив, я притворилась спящей, словно он может увидеть за дверью проказу.

— Не прокатит. Я жду.

Зарычав, сбросив с себя одеяло, я вышла из комнаты, не посмотрев на себя в зеркало. Едва я ступила ногой на ковер, замерла на месте. Потрепанный, явно не выспавшийся, Паша сидел на диване, покуривая от переполненной пепельницы сигарету. При виде меня он потушил окурок, похлопал по дивану, призывая сесть рядом.

Пытаясь расчесать волосы пальцами, я села на противоположное место.

— Доброе утро, — сухо сказал он. Мешки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи. — Хотел подождать до утра, но время поджимает. Кофе будешь?

Я мотнула головой.

— Правильно. Это вредно.

Павел представлял собой мужчину образцом мужественности. Светло-русые волосы едва прикрывали широкий лоб. Полные губы, нежно-оливковая кожа в сочетании с тигровыми глазами привлекали немало женщин. Они не понимали, что все впустую. Павел был геем. Не знаю, почему он избрал для себя этот путь. Раньше мне казалось, из-за случившегося со мной в детстве. То, что сделал его старший брат повлияло на его психику. В раннем детстве он стал свидетелем моего изнасилования. Биологический отец продумал идеальный план возмездия над непослушной семьей. Ему было мало насилия над дочерью. Ему необходимо было поиздеваться над собственным братом. Чтобы тот увидел воочию акт мщения.

Не представляю, каким может быть человек, чтобы додуматься до такого.

Это мерзко и… недопустимо.

— Прости, — одними губами прошептал Паша, сцепив руки не поднимая взгляда. — Прости меня за все.

Я поежилась.

— Ты не виноват, — воодушевленно сказала я, но он мне не поверил.

— Я не могу вернуться назад, но и не перестану заботиться о тебе. Хоть мое присутствие напоминает тебе… — на этих словах, его голос надломился, словно его ударили и ему тяжело говорить. Но позже он находит в себе силы продолжить: — ты боишься меня.

Не спрашивает, а утверждает.

Я сидела в кресле, обхватив руками колени, слушая голос, в котором звучало небывалое раскаяние. Человека, который ненавидел себя за совершенное когда-то родным по крови.

Я ничего не говорю. Смысла нет отрицать.

— А где Эфраим? — слышу свой неуверенный голос.

Не поднимая глаз, Павел закуривает сигарету. Выдыхая табачный дым, он подбородком указал на дверь справа от ванной.

— Дрыхнает, храпя на весь дом.

Я улыбнулась.

— Спасибо что не выгнал его, — он одаривает меня тяжелым взглядом.

— Спасибо? Где ты его подобрала? Я все понимаю, но приводить чужого в дом…

Я пожала плечами.

— Не знаю.

Похоже, я впервые шокировала Павла. Он так цветасто выругался, Андрей дал бы ему фору. И все же. Почему я взяла с собой Эфраима? Разглядывая свои ухоженные ногти, покрытые прозрачным лаком, я гадала, что стало причиной необдуманного поведения.

Внезапно Паша произнес:

— Ты кричала во сне.

Я отвела глаза. Мне не понравилась резкая смена темы.

— Приснился дурной сон.

— Хммм. И не отрицаешь.

— Я никогда не лгу.

— Никогда не значит — нет, — в голосе Павла едва улавливалось раздражение. Я не понимала, чему стало тому причиной. Не понимала своих действий. Вообще ничего. Во мне словно выключили какую-то кнопку, отвечающая за разум. Разговора с ним не избежать, я видела, как в уме он просчитывает степень вопросов и их значимость. Откроют ему секреты или нет. По сути, он все знает.