— Все в порядке, — совершенно спокойно произнес он. — На этой стадии прилива глубины нам хватит.

Ветер зацепил нашу корму, и пароход начало разворачивать. Не более чем в двух кабельтовых от нас вращался водоворот, обозначая подводную скалу. Дальше бушевали мутные волны прибоя. Огромная волна ударила в борт судна и белой пеной прокатилась через носовую часть палубы. Тонны воды обрушились на мостик. Корабль содрогнулся.

— Вы разве не собираетесь запускать двигатели? — не выдержал я.

Он стоял, повернувшись ко мне спиной, глядя в море за правым бортом. Он меня не услышал.

— Бога ради! — закричал я. — Нас несет прямо на Минкерс!

— Все в порядке. В данный момент нам ничего не угрожает, — тихо, как будто пытаясь меня утешить, отозвался он.

Но я ему не поверил. Как все могло быть в порядке? На сколько хватало глаз, пространство перед нами было усеяно рифами, и белые буруны вращались над многими милями подводных скал. Стоило зацепиться за одну из них…

— Надо что-то делать! — в отчаянии произнес я.

Он не ответил. Он продолжал смотреть в бинокль куда-то за правый борт, широко расставив ноги и балансируя на тошнотворно раскачивающемся мостике.

Я не знал, что делать. Он был спокоен, как будто полностью контролировал ситуацию, но я знал, что физически он давно уже вышел далеко за пределы человеческих возможностей. Вполне возможно, то же самое касалось и его умственного равновесия.

— Нам надо выйти из этих скал, — произнес я. — Как только Минкерс останутся позади, все будет хорошо. — Я выпустил из рук штурвал и подбежал к ведущему вниз трапу. — Я запущу двигатели.

Но когда я с ним поравнялся, он схватил меня за локоть.

— Ты что, ничего не понял? — спросил он. — Мы идем ко дну. — Его лицо окаменело, как и взгляд его темных глаз. — Я не стал говорить тебе раньше, но вода хлещет сквозь переборку. Я увидел это как раз перед тем, как сменить тебя в кочегарке.

Он выпустил мою руку и снова поднял бинокль к глазам, высматривая что-то в сером, наполненном рваными волнами рассвете.

— Сколько… — Я замолчал, не решаясь облечь это в слова. — Сколько пройдет времени, прежде чем корабль пойдет ко дну?

— Я не знаю. Несколько минут, час, может, даже два. — Он опустил бинокль и с довольным видом вздохнул. — Видишь ли, вероятность этого ничтожно мала, но… — Он обернулся и уставился на меня таким оценивающим взглядом, как будто пытался определить, на что я способен. — Мне нужно так поднять давление в котле, чтобы двигатели поработали минут десять или пятнадцать. Ты готов спуститься вниз и продолжить загружать топку? — Он помедлил и добавил: — Я должен тебя предупредить, что у тебя не будет ни малейшего шанса на спасение, если переборке придет конец, когда ты будешь внизу.

Я колебался.

— Долго придется бросать?

— Полагаю, часа полтора. — Он быстро покосился на правый борт, еле заметно кивнул и снова схватил меня за руку. — Пошли, — сказал он. — Первый час я буду тебе помогать.

— А как же корабль? — спросил я. — Если он налетит на один из этих рифов…

— Не налетит, — заверил меня он. — Мы дрейфуем всего в миле внутри бакенов.

Внизу, в кочегарке, опасность странным образом не ощущалась. Тепло, зарево топки и яркое освещение успокаивали своей обыденностью. Теперь, когда я больше не смотрел на бурлящее вокруг рифов море, меня охватило ложное ощущение безопасности. Лишь удары волн, разбивающихся о полый корпус корабля, и блестящие ручейки струящейся сквозь заклепочные отверстия воды напоминали о грозящей нам опасности. Следует также упомянуть накренившуюся вперед палубу и выплескивающуюся из трюма под нами воду — черную от угольной пыли и покрытую разводами машинного масла.

Мы работали как одержимые, стоя плечом к плечу, забрасывая уголь в топку без малейшей оглядки на усталость. Это продолжалось целую вечность, но переборка каким-то чудом устояла. Наконец Пэтч взглянул на часы и отшвырнул лопату.

— Я поднимаюсь на мостик, — заявил он. — Ты остаешься один. Продолжай поддерживать огонь, пока я не просигналю «Полный вперед». Как только запустишь машины, немедленно поднимайся на мостик. Договорились?

Я кивнул, не решаясь ничего произнести. Он уже натягивал одежду. Шатаясь, он дошел до двери машинного отделения и скрылся из виду. Мне показалось, что грохот волн о борт корабля стал еще громче. Я посмотрел на свои наручные часы. Было двадцать минут восьмого. Я вновь взялся за лопату, остро ощущая нависшие надо мной железные листы обшивки корпуса и крен палубы под ногами. В любую секунду этот уютный освещенный мир мог уйти на дно моря. Вода плескалась в трюмах, заливая пол у меня под ногами.

Половина восьмого! Без четверти восемь! Где же этот сигнал? Я замер, опершись на лопату, в полной уверенности, что палуба накренилась еще сильнее. Я смотрел на протекающую переборку и спрашивал себя, какого черта он там делает на этом мостике. О какой ничтожно малой вероятности он говорил? Мои силы были на исходе, и я был вне себя от страха и долгого ожидания. Внезапно меня охватили сомнения. Что вообще я о нем знаю? Ко мне вернулись мои первоначальные впечатления о нем как о человеке, утратившем внутреннее равновесие под давлением обстоятельств.

И внезапно сквозь рокот волн до меня донесся звон телеграфа. Было почти восемь часов. Я швырнул лопату на пол, захлопнул дверцу топки, сгреб свою одежду в охапку и, спотыкаясь, бросился к двери машинного отделения. Стрелка телеграфа указывала на «Полный вперед». Я полностью открыл паровые клапаны и начал взбираться по трапам. Огромное стальное помещение за моей спиной ожило, загрохотав двигателями.

Он стоял у штурвала, управляя судном, когда я, тяжело дыша, вскарабкался на мостик.

— Мы уже вышли за пределы Минкерс? — прохрипел я.

Он не ответил. Его пальцы крепко сжимали штурвал, и он напряженно всматривался вдаль. Корабль наклонился в продолжительном мучительном крене, и меня бросило в сторону на окна правого борта. Мимо проплывал раскрашенный в красный и белый цвета бакен. Нос судна уже полностью ушел под воду.

— Еще немного, — едва слышно произнес он.

Его глаза смотрели куда-то застывшим остановившимся взглядом из глубины ввалившихся глазниц. И вдруг он перенес вес тела на одну ногу и принялся яростно вращать штурвал. Я не верил своим глазам. Он выполнял левый поворот, разворачивая судно к скалам Минкерс.

— Вы что, с ума сошли? — заорал я. — Поворачивайте направо! Богом вас заклинаю, направо!

Я бросился на штурвал и вцепился в его ручки, пытаясь повернуть его в обратном направлении.

Он что-то крикнул, но его голос затерялся в грохоте обрушившейся на мостик волны. До Сен-Мало оставалось всего двадцать миль, и стук двигателя сотрясал палубу, через подошвы ног внушая мне надежду. Но мы должны были повернуть вправо — прочь от Минкерс — и взять курс на Сен-Мало.

— Ради всего святого! — снова завопил я.

Его пальцы вцепились мне в волосы, отклоняя мою голову назад.

Он тоже кричал, требуя, чтобы я выпустил штурвал. Мои полузакрытые от боли глаза на мгновение увидели его угрюмое, блестящее от пота и искаженное от неимоверного усилия лицо.

— Это наш единственный шанс.

Я едва расслышал эти слова, почти полностью заглушенные ревом бури. И тут мышцы моей шеи не выдержали, и он отшвырнул меня прочь. Это совпало с резким креном корабля, и я врезался в подоконник с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Справа по борту из моря вздымались рваные волны, а прямо перед нами виднелись завихрения, образованные ветром вокруг небольшой группы скал, едва приподнявших над водой свои острые зубы. Внезапно меня затошнило.

— Встань, пожалуйста, к штурвалу. — Его голос звучал отстранение и совершенно спокойно. Я смотрел на него, еще не вполне придя в себя и силясь понять, что все это значит. — Скорее, мужик, — заторопил меня он. — К штурвалу, быстро.

Он стоял на своем собственном мостике, отдавал приказания и ожидал их немедленного выполнения. Судя по голосу, он и мысли не допускал о том, что его могут ослушаться. Я с трудом поднялся на ноги, и он передал мне управление.