Над просторами Божьеозерного края парят не одни орлы, но и души людей, когда-то живших здесь. И не важно, чьи это захоронения. Могилы похожи одна на другую и на сотни, а то и тысячи других. И может быть, только одному Богу ведомо подлинное течение жизни и смерти прошлых племен и народов.

На Божьем озере мы, обычные путешественники — ротозеи, искали свой след. Нам хотелось снова и снова пройти по дорогам и тропинкам, о которых часто вспоминали вдалеке отсюда. А если повезет, то встретим кого-то из знакомых людей. Интересно же услышать от них о чем-то новом и вспоминать о старом. Таков уж человек, он всегда сжигаем испепеляющей жаждой познания. И стоило нам подъехать к гостинице, как на пороге её появилась уже известная нам Мила, молодая, красивая женщина в строгом голубом костюме с черными блестками на груди и повязанной галстуком косынке. Она обрадовалась нам, приветственно захлопала в ладоши.

Мила жила здесь не первый год. А до того работала в отделе культуры Шарыповской администрации. Казалось бы, всё в её жизни сложилось нормально, но Милу вдруг потянуло на природу. Захотелось чистого воздуха и раздолья. Вот и прикатила сюда и нисколько не жалела об этом.

Хоть мы и были знакомы с ней, но не знали каких-то подробностей её биографии. Где её родина? Где семья? Что увлекало её, кроме художественной самодеятельности? Очевидно, натура все-таки творческая, если Милу устраивала здесь скромная должность служащей гостиницы. Пусть не так уж высока зарплата, зато, посмотрите, какая вокруг завораживающая душу природа! Только спустишься с крыльца и сразу попадаешь в бесподобный мир сказок Андерсена и братьев Гримм.

Строительство приюта для туристов еще не закончено. Вокруг кирпичи навалом да свежие щепки. И нет здесь пока что никаких цивилизованных развлечений. Разве что можно экспромтом устроить прогулку по озеру. Вот и лодка к нашим услугам. Ей не терпелось уйти от причала, но в плавание мы отправимся завтра утром. А теперь нужно отдохнуть от утомительной дороги.

Володя Соколов сразу же завалился в постель. Он вел машину и, разумеется, устал больше, чем мы. А наша троица — Мила, Ушаков и я — устроилась у некрашеного, грубой поделки стола. Хозяйка накрыла его желтой от времени газетой. Из свертка вывалились продукты: хлеб, банка рыбных консервов, кусок сала и большой пучок зеленого лука. Обед будет отменный, если учесть, что к нему прилагалась бутылка коньяка.

Говорили обо всем, что придет в голову. Об установившейся теплой погоде, о рыбалке, о районных новостях. Мила в курсе всех шарыповских событий. А нам интересно послушать, как и чем живет эта глубинка в предгорьях Кузнецкого Алатау. Лишь изредка мы прерывали Милин рассказ короткими замечаниями.

Нам некуда было спешить. Мы уже у цели. Говори сколько хочешь на радость себе и людям. Вот и воспользовались этой возможностью и нам всем стало удивительно хорошо. Володя Соколов и тот нет — нет да и отзовется неопределенным словцом из своей приятной полудремы.

— Поверите, мне здесь не скучно. И не потому, что всё время в работе, а потому, что не могу нарадоваться изначальной красоте земли. Мне постоянно кажется, что это для меня одной поют птицы и стелются над озером алые зори, да и всё прочее. Отсюда я говорю с Богом, — сказала Мила и, как бы стесняясь высокопарности своей речи, добавила упавшим голосом: — Разве не так?

— Так, всё так, — тут же бойко подтвердил Ушаков.

— От общения с природой человек становится чище. С него слетает вся показная шелуха. Природе можно сказать то, чего ты не скажешь никому, — продолжала выговариваться Мила.

Это ощущение доверительности мне было знакомо. Я тоже трепетно отношусь к природе. Я радуюсь ей, готов всегда защищать ее, когда ей особенно трудно. Сломанная ветка, развороченный муравейник, истоптанные цветы — все вызывает во мне протест и негодование, как будто обидели меня самого. А когда в лесу или в поле всё так, как положено быть, в моей душе наступал праздник.

— Мы ведь тоже часть природы. Самая разумная её часть, — ответил я Миле далеко не оригинальной фразой.

— Если бы всё было так просто, — вдруг тяжело вздохнула она.

Что-то угнетало её. Может быть, одиночество. Оно мне тоже знакомо, это терзающее душу чувство. Когда я работаю над книгой, месяцами не выхожу из своего кабинета.

Ничего не попишешь — это судьба. Вот и у неё такая судьба. И я с пониманием пристально глядел на Милу, и видел её преждевременно увядшие губы и уставшие глаза. В самом деле, далеко не одной радостью оборачивается к человеку жизнь.

Володя Ушаков — не третий лишний в нашей беседе. Он еще молод и удивительно последователен в своих суждениях:

— Нужно жить как живется. И меньше всего думать о своих неудачах.

Это уже из области философии, которую нам не расхлебать и за несколько дней, а мы должны возвращаться домой уже завтра. Мила вежливо возразила Ушакову:

— Не думать? Как это можно?

Она смогла бы многое рассказать нам о себе. О вынужденном переезде на Божье озеро, о неудовлетворенности своим бытом и еще о многом, о чем со временем поведают нам знавшие её люди. Но это будет потом.

А пока что Мила сосредоточенно молчала.

Допили коньяк, она спохватилась: уже поздно. Ей требуется хотя бы короткий отдых. Завтра у нее насыщенный делами день.

Если бы мы знали, что ожидало Милу в этот вечер, мы бы ни на шаг не отпустили её от себя. Кто мог подозревать, что наш разговор подслушивает стоящая под окном смерть? Она наждачным бруском точила притупившееся острие косы и пела популярную песню Пахмутовой на слова всё того же Добронравова:

Но пока что всё было спокойно на безлюдном берегу Божьего озера. Так тихо, что терялось ощущение происходящего. Даже не слышалось размеренного, медлительного плеска волн. И вдруг беда обрушилась на нас со всей своей непредсказуемостью и неотвратимостью. Уже через каких-то пять или десять минут после ухода Милы мы услышали чей-то пронзительный, испуганный голос:

— Она мертвая! Там! Там!

Призрак смерти сделал свое извечное дело и тут же исчез. А Мила осталась лежать на траве в двух шагах от причала, широко раскинув тонкие руки. Она как бы хотела обнять на прощанье весь неустроенный наш мир, который она любила нежной дочерней любовью.

А затем, через какое-то время, мы узнали, что следствие вела шарыповская прокуратура. Были выдвинуты две версии и первая из них — гибель по неосторожности. Поскользнулась и ударилась головой о лодку. Однако существовала и такая версия: убийство, в котором подозревался её теперешний мужчина, а бывший зэк. Он мог приревновать её к нашей демократической компании и жестоко расправиться с Милой. Зло постоянно сопутствует добру, они вечные попутчики — скитальцы.

Но главное не в том, как это случилось, а в том, что Милы уже нет и никогда не будет. И мы больше не поедем в гости на живописный берег Божьего озера. И не будет у нас ничего, кроме разрозненных воспоминаний о происшедшем.

А там по-прежнему сторожат долину угрюмые курганы. Им стоять в степи до самого конца мира рядом с еле приметным холмиком Милы. А над ними многоголосо звучит несравненная музыка сфер и величаво проплывают пушистые, как медвежата, облака. И где-то там, в звенящей вышине, который уж год витает трепетная душа хозяйки приозерной гостиницы. Не найдя положенного ей места среди живых, Мила встрепенулась и отправилась в свой последний большой полет.

Так проносятся над нами метеориты и так теряется заблудившееся в горах эхо.

Вечная ей память!

У мастера

Когда я с головой ушел в журналистику, вдруг оказалось, что не так-то просто резко порвать с театром. Он снился мне какими-то, вроде уже позабытыми и незначительными эпизодами репетиций и спектаклей, немыслимыми мизансценами с прыжками и танцами и всегда с грозными окриками режиссеров. Ох уж эти ненасытные, не столько открыватели, сколько пожиратели еще не окрепших талантов, господа режиссеры! Мало вам сценических площадок, что вы лезете ко мне в постель.