Иногда уходят люди

Оставляя след на коже.

Перемирия не будет.

Переигрыванья — тоже.

Спотыкаясь друг о друга,

Мы уходим за кулисы.

Между тишиной и звуком

Тщетно ищем компромиссы.

Не сдержали обещанье —

Закружилась голова.

Я рифмую на прощанье

Эти глупые слова.

Белым по черному, кажется, будет верней.

Контуры четче и в память врезается крепче.

Знаешь, не стоит сегодня гасить фонарей,

Вряд ли кому-нибудь станет от этого легче.

Вряд ли от этого бросим идти напролом.

Вряд ли научимся верить в законы и числа.

Шанс отогреться твоим нелегальным теплом

Все перевесит и вытеснит поиски смысла.

Я зашифрую тебя между пойманных строк.

Следом — поезд, и снова играть в города.

А для того, чтобы ты потеряться не смог,

Я расчеркну по живому: люблю. Навсегда.

Когда любовь бежала от разлук,

Ловя в ладоши колокольчик-звук,

Когда стихи не мнились прейскурантом,

Когда любили не за баксы, не

Велюр-вельвет в заштопанной стране,

Когда в запой дружилось с музыкантом,

Тогда сдавалось — «Lady Jane» удач

Сыграют под забористый первач

И нас обнимет муза-шалашовка.

Плевать на Стикс, по волнам бытия

Мы промелькнём, спасёмся ты и я

(Кому Фортуной выдана путёвка?)

Всю жизнь тянуть такое ля-ля-ля,

Стишками-плавниками шевеля,

Бока кифары гладя вечерами?

В конце концов, кто Фамирид, кто нет,

Кому назавтра выпадет поэт,

Как тур-вояж на сладкие Багамы?

И это свет? И это — очень свет,

Как подсказал космический полпред,

Лицо от мглы за крылышки скрывая,

Твой синий цвет, твой кайф, твой Круазетт,

Танцуй на этом краешке, поэт,

По буквочке стихами зарастая.

Не исчезнем, за воздух цепляясь, позабудем копеечный бром,

По наводке гречанок стараясь, мотыльковой поэмой блеснём,

Всё, что нам переметили гномы, в адаманте случайной строки

Отстоялось, так будем знакомы, мальчуковые копы тоски!

Пионеры разведок задаром, Робинзоны, я сам — Робинзон.

Я в столице — прощёным корсаром — откопал на бессмертье талон.

Кто сказал? Это я повторяю, в монитор запуская мозги,

Перезрелых коней не стегаю у верховий кастальской реки.

Не отвалим, пока бестолково и счастливо на сто киловатт,

В каждом снова — под соусом слово, в каждой ноте — последний кастрат.

Дай тебя поцелую, подруга, через «ы» накарябаю — «жыв»,

Слышишь, катит минорная фуга черепашьего века мотив.

Под музыку Сислея, под стихи

Vivaldi обернёмся в это море.

Не трогай краба веточкой ольхи,

Все ёжики морские с нами в доле.

Все рыбы с нами к счастью поплывут,

Все чайки накричат в наплыв лазури,

Впадает вермут в горлышко минут,

Люля-кебаб ткемалится в натуре!

Вылизывает соус гребешок,

В капусте морда жареного хека.

На лапах моря сохнет ангелок,

Зажмурившись от солнечного века.

Просолен мир, медузится причал,

Волна волне выбрасывает руки,

Кому маяк вращенье завещал,

Кого встречал в наморднике разлуки?

От «SONY» — треск, от кораблей — амбре

Японского, как водится, разлива,

Пустым паромом тянемся к заре,

Закутавшись в наречие «лениво».

От облаков — волшбою куда. ru —

До рвущейся икринками кефали.

…В какую нам корсарскую игру,

В какие одиссеевские твари?

Теплится сон о Египте: едет на ослике тип,

Подле солдат с «калашами» дремлет обшарпанный джип,

Чешет на грустном верблюде в платье смешном Гумилёв,

Сколько в его сиротливых зенках набухло стихов!

Небо лазурью жиреет, Красное море поёт

Песню о том мореходе, что обездоленных ждёт.

Курит Луксор сигареты, «мыльницы» вечность жуют,

Рядом с крутой колоннадой каждый из нас лилипут.

Теплится сон африканский: слово сжирает жара,

Тычет восторгом в пространство выросшая немчура.

Где тут душе примоститься, где приютиться, Карнак?

Как основное запомнить, лучшее высмотреть как?

Всякий тут гол, как соколик, всякий проколот теплом,

Всякий жука-скарабея грузит своим шепотком,

Всякий кричит бедуином, слышишь, подруга-душа?

Что остаётся в итоге? Нам, как всегда, — ни шиша,

Нам, заболевшим любовью, — ослик, что помнит о Нём,

Солнце, ленивое небо и — полицай с «калашом»…

Завари эту жизнь в золотистом кофейнике мглы,

Сахаристую речь переплавь в стиховые миры,

Пусть анапест сверкнёт, пусть светлеет от ямба в башке

После века в тоске, после птицы-синицы в руке.

Завари эту смесь на ромашке, на дольнике, на

Крутизне-белизне, существительном ярком «весна»,

Пусть когтистая смерть отплывает на вторнике в ад,

Откуси эту жизнь так легонечко, как мармелад.

Откуси эту жизнь, чтобы звёзды пролились ручьём

За раскидистый куст, за которым лежалось пластом,

Чтоб перу — канифоль, чтоб смычок надышался чернил,

Откуси этот рай от Европы до птичьих Курил.

Посмотри-ка в тетрадь, там за Стиксом прощают стихи,

Там Харон раздаёт по тарелке такой требухи,

Что вторую бы жизнь намотать бы поэтам, как срок,

Заверни этот бред, как лоточник-пацан пирожок.

Завари эту жизнь в Подмосковье, где буковок рать

За китайской стеной волшебству обучает внимать.

Пусть курносая смерть отплывает на вторнике в ад…

Окунись в тишину: дочитай виноградник менад.