Петреску отложил листочки и задумался. Читая донесения, касавшиеся, как это чудовищно не было, его, честного лейтенанта полиции, Сергей вспомнил странную беседу с журналистом Баланом. Петреску вызвал Дана на серьезный разговор относительно драк с соседями: тогда Балан не только прочитал свои стихи (слушая их, Петреску понимал несчастных соседей) но и сказал странную фразу. Как же она звучала…

– Рядом с вами, – неуверенно вспомнил Петреску, – я чувствую себя Иудой…

Вот оно! Тогда Петреску, естественно, особого внимания словам Балана не придал. И совершенно напрасно. Лейтенанту стало ясно: за ним, почему-то, следят. И выдвигают против него какие-то странные обвинения. Странные до абсурда. Шайка сумасшедших? Но печати, стоявшие на листках с донесениями, завещанных ему странным же бомжем, никаких сомнений не оставляли. Следила за Петреску Служба информации и безопасности. Тогда Петреску вспомнил, что Наталья говорила, будто какой-то из ее любовников был «важной шишкой». Но и ее словам значения он тогда не придал.

– Я вообще, – холодно рассматривая свое отражение в немытом стекле, сказал Петреску, – мало внимания уделял словам людей. Идиот!

От идеи поговорить с Баланом Петреску отказался. Но хорошенько порыскать в квартире журналиста было необходимо. Балан, как узнал Сергей, позвонив в редакцию, был в Тирасполе. Значит, проникнуть в его квартиру надо было этим же вечером…

– Вам нравится Молдавия, Андрей? – спросил Балан, постепенно пришедший в себя.

– Очень, – небрежно отозвался Андроник, поигрывая цепочкой.

– Равнодушно отвечаете, – улыбнулся журналист, и кивнул на цепочку, – что это, последняя мода?

– Нет, – покраснел Андроник, – это от ножа-бабочки.

– Покажите, – заинтересовался Балан.

Они вышли из машины, и Андроник показал Балану нож, лезвие которого крутилось во все стороны. Потому и бабочка, объяснил стажер СИБ Дану.

– Кстати, почему мы приехали сюда, а не в Кишинев? – спросил стажер, оперевшись о машину. – Ведь это местечко, насколько я помню, выше Кишинева по Днестру километров на сто пятьдесят.

– О, пустяки. Буквально час, и мы с вами спускаемся по Днестру до Бендер, а оттуда берем путь на Кишинев, – успокоил стажера Балан, – просто это мой каприз. Каждый раз, возвращаясь из Тирасполя, я прошу водителя ехать наверх. К Ларге

Ларга, небольшое село на сто-двести домов, располагалась, как уже упомянул стажер Андроник, на сто пятьдесят километров выше Бендер по Днестру. Село находилось на небольшом полуострове, расположенном в верховье Днестра. По левую сторону от него располагалось Приднестровье, по правую – Молдавия. Сверху – Украина.

– Представляете, – возбужденно рассказывал Балан стажеру, – когда я был в этом селе в командировке, то так и не смог добиться от местных жителей толкового ответа на вопрос, под чьей же юрисдикцией находится их село: молдавской, приднестровской, или украинской? Дикари!

– Какая разница, – покусывал травинку Андроник, – под чьей они юрисдикцией, если здесь такие красивые места?

– И глухие, хочу я добавить…

Места действительно были глухими. Село словно замерло на ослепительно белых камнях полуострова, и прикрылось беспощадным синим плащом летнего молдавского неба. Местные жители отдыхали: в жару здесь никто не выходил из домов. Днестр у Ларги был настоящей рекой, широкой и мощной; в отличие от того узенького и грязного Днестра, который разделяет Молдавию и Приднестровье у Бендер. Глядя на течение вод, Андроник почувствовал, что у него кружится голова, и присел прямо на траву.

– У вас будет зеленая задница, стажер, – посмеиваясь, сказал Балан, – вставайте. Не хотите ли выпить?

– Ну, – неуверенно протянул Андроник, – я бы с удовольствием, но…

– Работа-то ведь сделана! – радостно заорал возбудившийся Балан, – так выпьем!

– Какие у вас, – осуждающе сказал Андроник, принимая фляжку с коньяком, – резкие перепады настроения. Это обычно свойственно сумасшедшим и алкоголикам.

– И писателям! – гордо сказал Балан. – Я ведь писатель, разве вы не знали?!

– О, – вежливо отозвался Балан, – это здорово.

– Нет, – нахмурился Дан, – это проклятие. Проклятие, как у Микеланджело.

– А что, – спросил Андрей, хлебнув, – он был проклят?

– В некотором роде, – выпил и Балан, – он был проклят тем, что был обязан выполнить до конца своей жизни предначертанное ему. Десятки, сотни скульптур…

Стажер, не любивший скульптур и картин, промолчал, и выпил еще. Неожиданно он понял, что вот уже почти сутки не сидит в пыльном кабинете майора Эдуарда, глядя на черно-белый экран, где в очередной раз собирается покончить с собой директор СИБ Константин Танасе. Он ощутил, наконец, что находится не в кабинете Смирнова, которому должен, рискуя своей жизнью, сделать смертоносный укол, а стоит посреди великолепного пейзажа, запечатлеть который в своих картинах или скульптурах просто обязан был бы этот самый проклятый Микеланджело. Андроник понял, что он живет, и у него хорошее настроение, и он, черт побери, молод. Стажер рассмеялся, и подошел к краю дороги, буквально нависшей над рекой. Он представил, что летит. Балан рассмеялся. Шофер, не выходивший из машины, тоже рассмеялся.

– Почему вы смеетесь? – отсмеявшись, спросил шофера Балан.

– Прочитал в газете, что Греция легализует молдавских рабочих, – не задумываясь, ответил тот, – а у меня в Греции жена и теща.

– У вас есть дети? – учтиво спросил Балан. – Хотя, простите, это, нетактичный вопрос, наверное.

– Отнюдь, – неожиданно вежливо для шофера ответил шофер, выходя из машины с газетой. – Да, у меня трое детей.

– Кто же за ними присматривает? – удивился Балан, отходя в сторону.

– О, – сказал шофер, подбирая с дороги большой камень, и оборачивая его в газету, – приходится мне.

– Такова, – развел руками Балан, – судьба многих молдавских мужчин, жены которых уехали на заработки.

– Вы совершенно правы, – покачал в руке обернутый в газету булыжник шофер, – сразу видно, что вы журналист, и держите руку на пульсе событий.

– Штамп, – поморщился Балан.

– Простите, – виновато сказал шофер.

И пошел к стажеру, глядевшему в воды Днестра. Резко размахнулся, и ударил в затылок. Андрей покачнулся, и упал было в воду, но подбежавший Балан ухватил тело сзади, и втащил на дорогу.

– Это еще зачем? – спросил шофер, вытряхивая камень из газеты.

– Кой черт? – изумленно спросил журналист, – что вы делаете?

– А то вы не видите?! – огрызнулся шофер.

– Я не о нем, – бросил на землю тело стажера Балан, – я имел в виду: зачем вы не выкидываете и газету?

– А что я по-вашему, – зло бросил водитель, – читать буду, когда вам в очередной раз плохо станет?

– Логично, – подумав, ответил Балан, – а теперь давайте предадим тело несчастного земле.

– Нет, не могу, – испуганно замахал руками водитель, – и вам не советую!

– Это еще почему?

Водитель засопел:

– Вы ведь говорили ему, что мы с ним спустимся по Днестру до Бендер. Говорили?

– Ну, да.

– А ведь мы его закопаем здесь, получится, что вы – клятвопреступник.

– Действительно. Вот уж не подумал. Но, разве это так уж страшно, учитывая, что вы только что его убили?

– Нет, – не согласился шофер, – я не убил, а выполнил приказание. А вас за язык никто не тянул.

– Ладно, – согласился Балан, – не гореть же мне в геене огненной всю жизнь после смерти. Давайте, помогите-ка мне бросить его в машину.

– А это еще зачем? – удивился в свою очередь водитель.

– Довезем его вниз по Днестру до Бендер, а там – бросим. И обещание будет выполнено.

Стажер застонал и приоткрыл левый глаз. Водитель вздохнул, и стал заворачивать камень в газету. Балан страдальчески зажмурился, и отошел к машине. Водитель с презрением посмотрел ему вслед, и присел на корточки над стажером. После двух глухих ударов Дан вернулся к телу:

– Надеюсь, – иронически поинтересовался он у шофера, – на этот раз все?