Честно говоря, с мистикой у меня всегда было не очень, потому что я много времени в молодости подрабатывал в криминальном отделе газеты и знал, что нет ничего скучнее и безопаснее мертвецов. Так что я, от имени Анны, особо не заморачиваясь, переписывал десятками страниц, Кинга. Но на это никто внимания не обращал.

В этом бизнесе на тексты вообще никто внимания не обращает.

Главное – хорошая легенда. И мне, признаю, она удалась, хотя выбрал я ее случайно.

Ведь у меня были, конечно, и другие идеи. Например, насчет «журналистки из Чечни которая написала роман о смертнице» или о «прапорщике ОМОНа, простом и безыскусном парне, который говорит „бля“ через слово, а дома пишет роман о русской жизни».

Но это был бы совсем уж фейк, согласитесь.

Конечно, рассказы – это все было ради денег.

Тех самых, на которые я обустроил наше с Максим гнездышко.

Главное для меня было вернуться к своему роману – конечно о любви, – заброшенному много, много лет назад. Помню, когда я его начал, он показался мне претенциозным и скучным, ненастоящим, одним словом. Да так оно и было. Так что я, когда ожил, и стал слушать песни своей Любимой, своего Солнышка, – как я позволял себе называть ее, – то переписал даже начало. И оно тоже ожило. Как и весь мой роман. Часто, глядя на Луну, повисшую над моим окном в те ночи, когда я торопливо печатал что-то о нашей с Максим любви, я представлял себе, что луна это корабль.

И что он причалит к моим окнам, и я ступлю на его палубу, посеребренную космической пылью.

И мы отплывем – уже к ее окнам.

И я протяну ей руку, и она ступит на палубу тоже, и заиграет музыка – «когда я уйду ты станешь ветром» – и мы обнимемся и корабль-Луна доставит нас снова к моим окнам. И что наши дома станут гаванями нашего корабля.

Гавани Луны.

Я так и назвал роман.

* * *

Единственное, что ужасно бесило меня в наших с любимой отношениях, была, как я уже упоминал, газета «Экспресс-газета» в которой Постоянно писали про Любимую какие-то гадости. Например, на целом развороте они пытались убедить всех, что Максим – дурочка. Хотя это не так, и Любимая производила впечатление интеллектуально развитой девушки.

Она даже в жюри литературной премии «Национальный бестселлер» как-то была!

И пускай писали, что это все ради проформы и рекламы, но я-то знал, что настоящая Максим это не певичка-однодневка, вроде какой телки из «Блестящих», и что она пришла к нам если не навсегда, то уж точно надолго.

Как Алла Борисовна Пугачева.

Жалко только, что эти уроды из «Экспресс-газеты» ни хера не понимали и продолжали поливать Любимую помоями. Хотя я совершенно Четко и Ясно дал понять им в анонимном электронном письме, что если они не прекратят, то это для них плохо кончится. Да, совсем забыл – одну из комнат своей квартиры я, после того, как вынырнул на поверхность с кассетой Максим, я переоборудовал в спортивный зал, установив там штангу, скамью, шведскую стенку и гири.

«Гребанный ваш рот козлы…» – начиналось мое письмо.

Я понимаю, что для писателя это звучит грубо, но журналисты, они привыкли ухватывать самую суть сразу, так что нечего писать продолжительное вступление. Они его все равно вычеркнут! Так что я был краток. После чего стал ждать следующего номера газеты. И он вышел. На первой полосе было фото Любимой, сзади, и броско огромными буквами:

«Я спал с Максим».

И пониже и помельче:

«Сзади она была похожа на кабачок» – говорит нам Иван Трохин, продюсер центра…

Статья была еще грязнее, чем обложка. Якобы этот самый продюсер был влиятельным человеком, а Любимая – еще когда пробивалась в Москве – пришла к нему и отдалась. «Я потрахал ее чуть сверху, чуть сзади, ничего особенного» – говорил он. После чего добавлял, что она безголосая…… красит волосы… что она по документам никакая не «Максим», а Фаня Абрамовна Шитман-Милославская, и что он имел ее и «по-кавказски» – честно говоря, я не очень понял, что он имеет в виду, видимо, они танцевали лезгинку?… в интернете данных на этот счет не оказалось, – и что она была не страстной и скучной… и что она помылась и ушла, а он забыл про нее. Наглый, тупой, лживый завистливый козел! Я так и написал это в редакцию, с подложного адреса, но они не реагировали. Только разместили маленькую заметочку в следующем номере.

«Маньяк певички Максим угрожает редакции»

После чего меня забанили и я не мог посещать страницу.

Но мне было уже все равно.

Ведь я знал, что она приезжает к нам, в Молдавию.

* * *

Сделать себе удостоверение было делом пяти минут. У всех журналистов удостоверения просрочены, это раз, и все они их вечно теряют, это два. Так что я сам кое-что напечатал и вырезал кусок бумаги, потер синей краской – вроде размазанной печати, – и заламинировал. После чего позвонил со специально купленной карточки в «Молдова-концерт» и договорился об интервью, представившись журналистом местного популярного издания. Я требовал эксклюзива, пообещав в ответ четыре полосы рекламы. Я мог бы пообещать и десять. Ведь я не был журналистом местного популярного издания.

– У вас будет пятнадцать минут, – сказали мне.

Я заверил, что мне и пяти хватит. Так оно и случилось. Когда в комнату вошла она, такая… простая, обыденная в этих своих потертых джинсах, почти без макияжа… я был в легкой прострации всего пару секунд. Я поразился тому, какая она… Естественная. После чего раскрыл дипломат, достал пистолет и пристрелил охранника. Мне было жаль его, но я не был уверен, что плечи это из-за свитера. Рисковать нельзя было.

Он неловко взмахнул руками и упал спиной на горшок с фикусом.

–… – молча посмотрела она на меня.

– Все это покажется вам недоразумением, – сказал я.

– Но потом вы поймете, что так надо было, – сказал я.

Молча встал, закрыл дверь, и, схватив ее за руку, вытащил через черный вход. Затолкал в машину, – к сожалению, в багажник, – и тронулся.

Только тогда до нее дошло и она стала кричать.

* * *

В квартире, первым делом, я ее связал и посадил на кровать. Вынул кляп изо рта. Обыскал. Почему-то, нашел паспорт.

– А зачем вам паспорт? – сказал я.

– А ты в Москве бывал, псих? – сказала она.

– Попробуй без паспорта пройтись, – сказала она.

– Первый мент твой, – сказала она.

– Учти, тебе за меня голову отре… – сказала она.

– М-м-м-м, – сказала она, потому что я сунул ей тряпку в рот.

– Вам нет нужды мне угрожать, – сказал я.

– Возможно, все это покажется вам смешным, – сказал я.

– Но постарайтесь хотя бы на секунду отнестись к моим словам серьезно, – сказал я.

– Я Люблю вас, – сказал я.

– Это возможно, сказал я.

Она в негодовании покачала головой, широко раскрыв глаза от ярости. Я кивнул. Любимая была такая… забавная в своем негодовании. Я улыбнулся.

– В старину люди влюблялись по портрету, – сказал я.

– Чем мы хуже, Любимая? – сказал я.

– Конечно, вы думаете, что попали к маньяку, – сказал я.

– Это совершенно типичная ситуация, – сказал я.

– Но это неправда, и вы убедитесь в этом, как бы… – сказал я.

–… неправдоподобно это выглядело, – сказал я.

Раскрыл паспорт.

– Фаня??? – сказал я.

– Вы и правда Фаня Аб… – сказал я.

Вытащил тряпку.

– Ты что, антисемит? – сказала она.

– Да нет конечно… – сказал я.

– Стоп, не хочу начинать с вранья, – сказал я.

– Да… – сказал я.

– Поймите правильно, это Молдавия, – сказал я.

– Быть антисемитом это для нас норма, – сказал я.

– Ты меня тоже пойми, – сказала она.

– Это Россия, – сказала она.

– Весь шоу-бизнес из людей с ненастоящей фамилией для нас тоже норма, – сказала она.

– Ничего, – сказал я.

– Мне все равно, – сказал я.

– Я люблю Вас, – сказал я.

Подумал. Она сидела, руки за спиной, вся такая негодующая, разгоряченная… Смотрела на меня волчонком. Как в клипе на песню «Ты обманул мои надежды, милый», где она, в роли школьницы, глядит на парня, разбившего ей сердце.