— Иногда, — поправил Федоров. — Не задирай слишком нос.

Кот в ответ лишь ухмыльнулся.

Орда между тем шла, ехала, скакала мимо обломка стены, за которым они прятались. Осторожно выглянув, Ларион увидел, что колонна вроде бы стала пореже. И повозки, катившие в ней, уже явно принадлежали к обозным. Значит, скоро можно будет продолжить путь.

Куда? Обратно в город за Анной еще рано. И потом если даже он уговорит ее сменить гнев на милость, то куда поведет, где они все будут в безопасности? Может, лучше сначала найти такое место, а потом уже вернуться?

— Мне тут в голову одна мысль пришла, — сказал кот.

— Да? Какая?

— Вероятно, не очень умная… Но кто знает? А что, если отмотать обратно время для всей Земли? Вернуть ее назад?

— Не получится. Представляешь, сколько для этого народа должно согласиться расстаться со своим временем? Такого количества сейчас нет на всей Земле. Было бы, конечно, заманчиво… Но, увы, ничего не выйдет.

— Сейчас, — уточнил кот.

— Никогда.

— Если только у ведьм нет никакого секрета насчет этого. А он у них вполне может быть.

— Ты меня к чему подговариваешь?

— Да ни к чему. Я просто пытаюсь прикинуть, какие у нас перспективы, что мы должны дальше делать.

— И что получается в сумме? — спросил Ларион.

— Очень даже недурные перспективы получаются. Попробуй сам прикинуть и прими решение о том, куда мы двинемся дальше.

— А мы разве еще не решили?

— Нет. Мы пока договорились подумать. Что у нас есть? Проблема твоей женщины. Тарелка, которую, наверное, придется своровать. Куда мы ее денем и на что употребим? Есть большая проблема ведьм, которую придется решать черт знает сколько времени, но которая может нам, всем людям, дать просто невиданные знания. Кто знает, может, нам удастся спасти всех живущих на Земле людей?

— А у нас есть какой-то другой выбор?

— Ну да, — признал Шестилап. — Очень даже простой. Плюнуть на все, доехать до ближайшего перекрестка и двинуть куда-нибудь в сторону. Есть еще много городов, в которых нас ждут, и в них надо много чего починить. В этих городах ты встретишь не одну красивую, желанную женщину. И кто знает, может быть, в одном из них никто не догадается о твоей сущности. Есть шанс зажить в мире и покое.

— Потом на этот город нарвется очередная орда, или набежит стадо рогатых улемингов, или ведьмы придумают очередной фокус — и все начнется сначала.

Ларион сказал это не без иронии.

— Вполне возможно, — согласился с ним кот. — Хотя есть шанс, что такого не случится еще долго. Сейчас же, отправившись за ордой… точнее, обогнав ее и предупредив город, к которому она движется, мы с тобой, приятель, опять окажемся в самом центре войны. Причем повоевать я не прочь, но хотел бы, при этом сообщить…

— Довольно, — прервал его Ларион. — Я понял.

— Будешь думать и выбирать? — с надеждой в голосе спросил кот. — Будешь решать, ввязываться в эту историю или нет?

— Нет, — ответил ведьмак. — Не буду.

— Да? — удивился Шестилап.

— Точно.

— И что ты выбрал? Ввяжемся мы в эти неприятности или нет? Может, стоит пойти более простым путем?

— Нет, — сказал ведьмак. — Не стоит. Мы будем делать то, к чему мы лучше всего в этом мире приспособлены.

— Ввязываться в неприятные и опасные истории?

— Примерно так, — ответил ведьмак. — Если серьезно, то настоящую цель нашего существования, я думаю, нам еще предстоит выяснить. А пока этого не случилось, почему бы не считать временной, но очень важной — предупредить некий город о том, что к нему движется очень большая опасность.

— Ты — безумец, — сказал кот.

— А ты?

Шестилап вздохнул.

— И я тоже.

— В таком случае нечего языком чесать. Орда только что прошла мимо. В путь. Нам еще многое надо успеть сделать.

КОНТРОЛЕР ПАМЯТИ

(фантастическая повесть)

Смерть смотрела на него неподвижными, похожими на лужицы гнилой воды глазами валявшегося на краю тротуара птичьего трупика. Флинн покачал головой и неторопливо, по привычке слегка сутулясь, двинулся к статуе Внутренней свободы, туда, где слышались голоса детей и озабоченные окрики мамаш.

Статуя представляла из себя здоровенную деваху из белого, вроде бы биометаллического сплава, покрытую, словно лишаями, зелеными пятнами оставшихся после сезона дождей окислов. Голова у нее была наклонена на бок, словно у курицы, с удивлением рассматривающей впервые снесенное кубическое яйцо. В правой руке она сжимала некий предмет, более всего напоминающий бутылку, в левой — здоровенную книгу с пустыми страницами.

Почему именно эта статуя была установлена посреди детского городка, являлось загадкой. Возможно, в ее присутствии даже имелся какой-то тайный, но так и оставшийся для Флинна совершенно непостижимым, смысл. Вот только обнаружить его не представлялось возможным, и, стало быть, не стоило на это тратить время.

Он уселся на одну из пустых скамеек и закурил сигарету.

Мамаши, уже привыкшие к его ежедневным появлениям, не обратили на него ни малейшего внимания. У них был свой мир, наполненный достаточно простыми заботами, тревогами и радостями, в котором ему не было места. Соответственно, Флинну тоже не было до них ровно никакого дела.

Он курил и думал о том, что у него осталось не более получаса. Потом ему придется отсюда уйти, оставив на скамейке, словно прочитанную газету, это приятное послеобеденное одиночество, и вновь вернуться к нему только через сутки, не раньше.

Приятное одиночество… Хм… забавная мысль. И не только забавная, но и верная.

Флинн подумал, что у себя дома он тоже одинок, но там одиночество было другим. Не таким полным, не таким законченным. Хотя бы потому, что существовал сам дом, пусть неживой, однако создающий с помощью компа иллюзию существа, внимательно за ним наблюдающего, готового услужить по первому приказу. Здесь же, на этой скамейке, он был действительно по-настоящему одинок, словно отделился от других людей невидимым сверхпрочным защитным экраном, превратившись в человека-невидимку.

Сравнение ему понравилось, и он рассеянно улыбнулся.

Человек-невидимка. Он был им не только здесь, сидя на этой скамейке, покуривая и время от времени выныривая из своего одиночества, будто рак-отшельник из раковины, для того чтобы бросить взгляд на детей, игравших возле памятника в старые добрые, ничуть не изменившиеся со времен детства их родителей игры, вроде «Пожирателя ненужной зелени» или «Хитрых счетов города Туманов». Существовала еще работа, которой он обеспечивал свою жизнь, дарующая ему право вот сейчас, не отвлекаясь на посторонние мысли, сидеть и наслаждаться полным, действительно настоящим одиночеством.

Работа. Нет, только не сейчас…

Он кинул окурок в урну и, откинувшись на спинку скамейки, чувствуя, как она слегка спружинила, попытался, как обычно, ускользнуть в упоительное ощущение покоя, расслабленности, отрешенности от окружающего мира, ради которого он каждый день сюда и приходил. Уйти, раствориться, исчезнуть для того, чтобы, вернувшись, почувствовать себя слегка изменившимся, совсем чуть-чуть помолодевшим, вдоволь насладится иллюзией, будто неизбежная старость, а вслед за ней и позорный уход на покой снова отдалились. И конечно, после того, как он встанет со скамейки, после того, как он сделает несколько шагов, эта иллюзия обязательно исчезнет, растворится. Он поймет, что чуда в который раз не произошло, но между этими двумя событиями все-таки будет краткий момент ощущения изменений, ради которого стоит сюда приходить.

Однако сегодня…

Что-то случилось, была некая причина, по которой он не мог уйти в благословенную страну отрешенности от окружающего мира. Может быть, какое-нибудь услышанное им вчера слово, засевшее, словно заноза, в памяти и теперь не дающее забыть об окружающем мире, просто обрывок увиденного этой ночью сна, возможно, глаза увиденной им на бульваре мертвой птицы. Что именно — не важно. Главное — такая причина была. Стоило ли пытаться ее определить? Зачем? Все равно делу это уже не поможет. Разозлиться? Ну нет, такое с ним случалось и ранее. А злиться понапрасну… Что может быть глупее?