Не спал и Лёха. Едва он сомкнул веки, как перед глазами появился встретившийся в коридоре солдат неопределенного срока службы. Он шёл под конвоем: без ремня, пилотки, погон и петлиц, остриженный наголо. Его хэбушка имела неопределённый цвет. Когда его проводили совсем близко, Лёха разглядел, что форма арестанта равномерно истёрта почти до дыр. Как будто его хэбушку сшили из нескольких слоёв марли, ткни пальцем, и порвётся как бумага! Что произошло с солдатом и почему он так выглядит, Лёха не успел додумать. Усталость взяла своё – «Солдат спит, служба идёт!».

Поспать не удалось. Внезапно камера осветилась сквозь узенькое зарешеченное окошко. Во дворе включили сверхмощный прожектор. Раздался отборный трёхэтажный мат. Его усиливало множество хрипящих динамиков. Лёха придвинул топчан к оконцу и осторожно выглянул.

По плацу тюремного двора двое солдат с заброшенными за спину автоматами поливали из брандспойта асфальт. На другом краю плаца стояло около десятка нарушителей режима, о чём сообщил динамик. Бойцы караула с красными погонами убедились, что ни один квадратный сантиметр асфальта не остался сухим. После проверки они отключили воду.

– На позиции по-пластунски, марш! – раздалась команда.

Нарушители под стволами автоматов поползли к другому концу мокрого плаца. Охранники ободряли их увесистыми пинками. Беднягам оставалось доползти какие-нибудь три-четыре метра, но загромыхал динамик.

– Отставить! Время истекло! На исходную бегом, марш!

Лёха сбился со счёту, сколько раз повторялось это действо. Теперь он понял, почему хэбушка встретившегося арестанта истёрта до ниток.

Наконец, четыре солдата-нарушителя отрубились и ни под какими убедительными доводами, не смогли двинуться с места. Их пинали по ногам и лицу, били прикладами по голове, хватали за уши и обливали холодной водой – всё без толку!

Представление закончилось.

Леха похолодел от страха. А вдруг и он нарушил этот режим? Хотя, у него забрали только ремень и пилотку. Погоны и петлицы со знаками отличия оставили. Всё же, он не арестант. Скорее всего, попал на пересылку перед отправкой в Афган.

Рядовой Тальянкин не мог знать, что гауптвахта «Снежинка», действительно, является тюремной пересылкой. Отсюда направляют на службу в дисциплинарный батальон или в гражданскую тюрьму. Мало кто из подследственных возвращается оправданным. Нарушителем режима был каждый потенциальный преступник. И только «особых» не трогали до поры. Пока не будет заведено Дело. То самое, над которым корпел верный страж завоеваний социализма, старший лейтенант Особого отдела Холодков.

Наутро принесли пайку: несколько сухих комочков пшёнки в гнутой алюминиевой миске. Ложки, хлеба и воды не полагалось.

После завтрака Тальянкина вызвали на беседу. Его провели под конвоем по длинному коридору. По обеим сторонам рядами зияли смотровые глазки в дверях камер. За поворотом конвой скомандовал: «Стой!»

Лёха оказался перед дверьми с табличкой «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА».

К радости Тальянкина вместо председателя трибунала оказался покупатель из Афгана. Наверняка, всё что нужно, проверено. Теперь прямиком в Афган!

– Садись, – Холодков жестом указал на табурет. – Караул, свободен!

Охранники ушли.

– Алексей Тальянкин, – размеренно прочёл старший лейтенант.

Лёха кивнул.

– Изменник Родины, – монотонно продолжил Холодков, наблюдая за реакцией арестанта.

Задержанный оцепенел, лицо его покрылось пунцовыми пятнами.

– Как? Почему? Кто?

– Вопросы здесь задаю я! – совсем по-книжному рявкнул Холодков.

– Я не предатель!

– Да. Тебе просто захотелось в Афганистан?

– Да.

– Повоевать, говоришь?

– Можно и так сказать.

– А можно и по-другому. Я тебе сейчас скажу, что ты задумал. Пишешь рапорт, идёшь добровольцем в Афганистан. А там, принюхиваешься к обстановке и, в первом же бою перебегаешь на сторону врага!

Лёха сидел как оплёванный на приваренном к полу табурете. О таком раскладе он и понятия не имел. Теперь, точно, посадят. Возможно, надолго.

– Перебегаешь добровольно. На следующий день тебя освобождают для богатой жизни в Италии, Франции или ещё где в Америке. А по ходу можно сдать несколько военных тайн, чтобы обеспечить себе пропитание!

Что он несёт, какие тайны? Какая Италия?

– Там тряпки, девочки, «Голос Америки». Так вот, – Холодков грохнул кулаком по металлическому столу. – Всего этого не будет! Ты же знаешь английский, верно?

– В пределах школьной программы, – ответил Лёха. Врать бесполезно, да и опасно.

– А теперь только по фене будешь ботать! – хмыкнул старший лейтенант и приказал караулу увести задержанного.

* * *

Капитан Белоярский вернулся из командировки от артиллеристов.

– Это что ещё за «Дело №»? – нахмурился он.

Холодков не без удовольствия обрисовал картину, включая процесс дознания и не упустив отметить промахи и недочёты гражданских коллег.

– Болван! – разразился капитан, выслушав подчинённого. – Идиот, сволочь, падла!

Торчащие уши Холодкова поникли.

– Да кто тебе позволил разглашать Государственную тайну? Осёл ты этакий!

– Какую тайну?

– Откуда, скажи, откуда этот пацан мог знать о перебежчиках, которых не так много?

– У него брат был за границей.

– Да!!! Два раза в Венгрии и проездом в Польше! – взорвался капитан, разрывая Дело, так удачно составленное младшим коллегой.

– Немедленно доставить Тальянкина ко мне!

После краткого вступления, взяв подписку о неразглашении «всего, что видел и слышал» сроком на пять лет, капитан сказал:

– Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Ты хотел уйти из учебного полка, а кто служить будет? Одни урюки?

Лёха понурился.

– Или тебя танковые войска не устраивают? – грозно спросил капитан.

Лёха уцепился за слово войска. Он собрался ковать железо, пока горячо.

– Я пошёл бы в стройбат.

– А чем он отличается? – спросил Белоярский, но тут же спохватился: – Добровольцев, как ты уже понял, ни в Афган, ни в стройбат не берём.

Лёха решил стоять до конца, благо капитан не затыкал ему рот.

– У меня зрение плохое, – он выждал паузу, не дождавшись ответа, продолжил крылатой фразой замполита: – «Ошибка наводчика – это гибель экипажа!»

– Да, наводчик с плохим зрением никуда не годится, – согласился капитан. – Быть тебе механиком-водителем!

Белоярский остался довольным собой. Ему без труда удалось отправить «добровольца» в последнюю роту полка.

Старший лейтенант Холодков отделался устными оскорблениями: благодарности он не дождался, ни и письменного выговора не получил.

Рядовой курсант Лёха Тальянкин так и не попал в Афган, но и на кичу не загремел. Он выпрыгнул из «уазика» перед расположением седьмой роты, где его уже ожидали Вовчик и Рома.

КАБЛУК

Уж так устроена стопа человека, что при ходьбе она нуждается в поддержке физиологического положения. Когда был изобретён каблук, никто уже не скажет. Не знает этого ни сапожник с неполным средним образованием, ни академик исторических наук, ни один из знаменитых кутюрье. Имя человека, подарившего миру необходимую деталь обуви, забылось: незаслуженно и безвозвратно. Оно кануло в веху наряду с именами изобретателей колеса, матраса и других незаменимых вещей.

На протяжении столетий модифицировались фасоны и формы обуви. Шнурки заменялись липучками, загнутые остроносые носки – прямоугольными, появлялись и исчезали молнии, застёжки и ремешки, высокие ботфорты уступили коротким полусапожкам, но каблук оставался всегда! Миллиарды шпилек, платформ, замаскированных сводов кроссовок и кедов топчут нашу планету, но цоканье точёных каблучков и мягкая поступь спортивной обуви не имеют судьбоносного значения, как тяжёлое громыхание армейского сапога.

Кирзовый сапог в учебке изнашивается за три-четыре месяца. Ежедневно общаясь с грязью и хлябью, клееная плотная хэбушка расползается и рвётся. Обувная щётка и крем являются бедной кирзе только по великим праздникам. В рабочие будни сапог обильно смазывается ваксой при помощи старой подшивы или какой-нибудь щепки. Каблук даже без подковы на много лет переживает сапог и приносит огромную пользу в воинских частях.