Однако, градус накала сражения ощутимо не повысился. Балетный получился натиск. То, что происходило на передовой, походило на войну ужей с ежами: катится извивающийся колючий ком, глаголящий на десятки голосов. Дыма, конечно, больше чем огня, но и экстаз неподдельный имелся. Пушечное мясо с видимой неохотой наступало на омоновцев, омоновцы с явной неохотой пускали в ход дубинки, и только летящие с задних рядов камни и железные прутья заставляли милиционеров молотить наседавших манифестантов сильнее. «Сосите менты!» – взметнулся рёв и словно повис в загазованном воздухе.

Работая дубинками, омоновцы сплоченой стеной надвинулись на манифестантов и опрокинули передовую линию. Атака захлебнулась. Первые опрокинутые бойцы бежали буквально по головам своих товарищей, внося хаос и увлекая за собой потерявшее управление воинство. Ободранные бойцы метались, роняя боевой инструмент. Отборная брань густо просолила воздух.

У Штрума оставалась надежда на то, что его по достоинству оценит Коршунов, и если не даст карт-бланш на создание группировки или партии, то, возможно, хотя бы примет на работу в качестве начальника охраны вместо жуликоватых Блайваса и Радько. И Штрум, разогнав бесполезных шнурков, создаст достойный отдел охраны, укомплектовав штат проверенными людьми.

«Ничего, для первого раза сойдёт, и так уже внесено достаточно веское слово в великую повесть, которую пишет человечество», – решил он, оглядев мятущийся народ и толкнул Лимона:

– Уходим!

Бросив ножи и отвертки, они прошли мимо Макдональдса и повернули за угол. В переулке в условленном месте, напротив ведущей во двор арки, стоял знакомый черный Хаммер. Штрум прислонился лбом к затонированному стеклу – кажется пусто. Подергал двери – закрыто! Забравшись на мусорный бак, Штрум оглядел весь Кирпичный переулок, в обе стороны. Со стороны набережной Мойки переулок перегородил милицейский кордон – стена выстроилась на уровне входа в стриптиз-клуб Maximus. Штрум спрыгнул с бака:

– Порнография какая-то!

Он пнул ногой колесо Хаммера:

– Где Блайвас?

Нет, Штрум не пойдёт во двор без Раймонда и Блайваса, с которыми договорились тут встретиться, и которые непонятно где лазят. К командиру подтянулись пятеро основных и дали обстановку:

– На Гороховую не уйти – там менты принимают всех подряд. Что будем делать?

Штрум ответил на это легким пожатием плеч. И спокойно пошёл в сторону Малой Морской. Ему показалось странным, что этот коридор остался свободным. В том же направлении неслась вся толпа – страшные скинхеды, фанаты в синих шарфах, прочие неформалы, которых и в обычный день менты принимают за один только внешний вид. Семь грозных парней, основной костяк Фольксштурма двигался во главе со своим главнокомандующим.

Вокруг лежали десятки бит, ножей, цепей, палок, арматурин, топоров, обломков кирпича и бутылок. «О поле, кто тебя усеял разным аргументом?» – вопросил Штрум, на которого напало поэтическое настроение. Периодически фольксштурмовцы пинком отбрасывали с дороги мешающие пройти ништяки. «Куда подевались Паук и Змей? Почему не пришли?» – одна и та же мысль неотступно крутилась в голове у Штрума. Если вначале он сомневался, то теперь был абсолютно уверен, что Змей дал бы команду отступать ещё на Исаакиевской площади, и Фольксштурм не стал бы участвовать в акции. Так уже бывало, и какая-то нечеловеческая интуиция Змея не раз спасала всю команду.

«Наверное менты замели, или не смогли пробиться», – так он закрыл вопрос для самого себя. И первый раз за день улыбнулся: «Ну вот и всё, сейчас я поеду домой, мы с Марианной пойдём в аптеку, купим тест-полоски…»

Но это было не всё. Когда они подошли к пивной «Толстый фраер», выход на Малую Морскую улицу перегородили милицейские фургоны. Они подъехали сразу с обеих сторон, справа и слева – от Невского проспекта и от Исаакиевской площади соответственно. Моментально выстроилось заграждение. Первые ряды бежавших манифестантов стали принимать, и, поколачивая дубинками, заталкивать в фургоны. Толпа заметалась. Ловушка захлопнулась с четырёх сторон, и сейчас всех участников беспорядков, а вернее тех, кого милиция идентифицирует как участников, методично изобьют дубинками и затолкают в зарешеченный фургон.

Тут сзади посигналили. Штрум обернулся и увидел, как фары Хаммера дважды моргнули. Из джипа вывалился Блайвас и помахал рукой. С другой стороны из машины выбрался Радько, и, поприветствовав рукой, направился во двор. За ним последовал Блайвас и через секунду исчез в арке. Из-за угла показался Раймонд, и, отсалютовав, последовал туда же, в темный арочный проём.

Штрум развернул своих товарищей. Он быстро шёл, почти бежал в направлении ведущей во двор арки.

– Куда так бежать? – окликнул Лимон. В их правилах было вести себя как ни в чем ни бывало в подобных ситуациях. Кроме того, он не доверял парням на дорогих джипах. Сейчас куда логичнее нырнуть в кафе, выбирай любое, за исключением разгромленной «Антальи», и там пересидеть. Но ему, а также остальным пятерым, передалось волнение Штрума. Они ускорили шаг.

Штрум не сказал им, что в этом доме ему назначена встреча с самим Хозяином, всесильным Владиславом Коршуновым. Здесь живёт его любовница, и Блайвас с Раймондом довели до сведения, что Хозяин примет на секретной квартире по окончанию акции – чтобы обсудить, как всё прошло, а также наметить пути взаимодействия. Чтож, выступление прошло неплохо, и, вероятно, сегодня откроются ворота в большую политику.

Прежде чем пройти в арку, Штрум оглядел переулок. Он относительно опустел – бараны зачем-то скопились возле милицейских фургонов, где принимают и избивают, вместо того, чтобы рассосаться по кафе или по дворам. Ну, это их выбор. На углу с Большой Морской улицей стояла небольшая группа. Штрум с трудом узнал Русича, бесстрашного воина, организовавшего последнюю попытку прорыва на Невский проспект. Сейчас эти матерые волки напоминали стайку безобидных студентиков, прикидывающих, хватит ли у них денег на Макдональдс. Грамотно прикинулись! А полчаса назад резали мамлюков в бистро Анталья, которое как раз напротив! Трое из них оттирали салфетками кровь с одежды – только эта деталь напоминала о недавних событиях. Они были одинаково прекрасны и в деле и просто в немом ожидании, настоящий праздник их созерцать. В самом Русиче чувствовалась задумчивость юноши, цвет ранней зрелости, целомудренной, закаленной, единственной в своём роде.

Потеряв ощущение осторожности и не разбирая, где акция требует натиска, а где отступления, Штрум уверенно прошёл через калитку железных ворот, которыми замыкалась арка и ступил в темноту. За ним последовали его боевые соратники. Пройдя несколько метров, они оказались во дворе-колодце – совершенно пустом. Тут они услышали железный лязг – на калитку набросили цепь, одновременно с этим со стороны улицы к воротам пододвинули мусорные баки. Лимон по-звериному захрипел и разразился проклятиями. Штрум почувствовал, будто под ним разверзлась пропасть и из неё повалил зеленый дым. Этот сатанинский дым не мог ослабить его непреклонную волю, но он свершил худшее, он растворил в своих ядовитых струях последний шанс на благополучный исход акции. Для бойцов Фольксштурма слишком поздно. А для милицейской спецбригады применение гранаты со слезоточивым газом совершенно излишне для расстрела безоружной группы. Из подъездов стали выбегать люди в пятнистой униформе, противогазах, бронежилетах, и с автоматами. Не выстраиваясь в боевой порядок, и не предлагая сдаться, они сразу, на ходу открыли огонь. Первым свалился Лимон. Штрум успел развернуться и сделать два шага. Но пули достали и его, и он, упав на асфальт, пополз. Красно-жёлтая пелена застлала его глаза. Судорожно работая руками – автоматная очередь прошила поясницу – он двигался по направлению выхода с предательского двора. Перед ним в пламени смерти дрожал светлый образ светловолосой девушки с пронзительно-голубыми глазами, глазами цвета неба, каким оно бывает в знойный летний полдень. В кровавых облаках взрагивала от лязга пуль земля. Это конец, ему не доползти и до середины арки, но надо себя чем-то занять, прощаясь с этим миром.