— Я не знала, что ты ухаживаешь за своими шрамами, — говорю я ему.

Я делаю шаг вперед.

Он отступает на шаг назад.

— Не ухаживаю.

— Тогда для чего это? — я поднимаю баночку. — Где ты вообще нашел эту мазь?

— Ни для чего... это просто... — он качает головой. — Делалью нашел ее для меня. Это нелепо, — говорит он. — Я себя нелепо чувствую.

— Из-за того, что тебе не дотянуться до спины?

Он переводит взгляд на меня. Вздыхает.

— Развернись, — говорю я ему.

— Нет.

— Ты нервничаешь на пустом месте. Я уже видела твои шрамы.

— Это не означает того, что тебе нужно увидеть их вновь.

Я не могу сдержать легкой улыбки.

— Что? — требовательно спрашивает он. — Что тебя так насмешило?

— Просто ты не похож на такого человека, который стал бы смущаться из-за чего—то подобного.

— Я и не смущаюсь.

— Ну-ну.

— Пожалуйста, — говорит он, — просто возвращайся в постель.

— Мне не спится.

— Это не моя проблема.

— Развернись, — снова говорю я ему.

Он прищуривается, смотря на меня.

— Зачем ты вообще пользуешься мазью? — спрашиваю я у него уже во второй раз. — Она тебе не нужна. Не пользуйся ею, если ты некомфортно себя из-за этого чувствуешь.

Он мгновение молчит.

— Ты считаешь, что она мне не нужна?

— Конечно, нет. Зачем она тебе...? Тебе больно? Шрамы доставляют тебе боль?

— Иногда, — тихо говорит он. — Но не так сильно, как раньше. В действительности, я уже практически ничего не чувствую спиной.

Что-то холодное и острое пронзает мой живот.

— На самом деле?

Он кивает.

— Ты расскажешь мне, откуда они взялись? — шепчу я, не имея сил посмотреть ему в глаза.

Он молчит так долго, что мне в итоге все же приходится поднять глаза.

Его взгляд лишен всяческих эмоций, его лицо приняло нейтральное выражение. Он прочищает горло.

— Они были подарками на День рождения, — говорит он. — Каждый год с пятилетнего возраста. До тех пор, пока мне не

исполнилось восемнадцать, — говорит он. — Он не пришел на мой девятнадцатый День рождения.

Я застываю от ужаса.

— Ладно, — Уорнер смотрит на свои руки. — Так...

— Он резал твою кожу? — мой голос такой хриплый.

— Сёк.

— Боже мой, — выдыхаю я, прикрывая рот руками. Мне приходится перевести взгляд на стену для того, чтобы взять себя в

руки. Я несколько раз моргаю, пытаясь сглотнуть боль и ярость, нарастающую внутри меня. — Мне так жаль, — говорю я.

Аарон, мне очень жаль.

— Я не хочу вызывать у тебя отторжение, — говорит он тихо.

Я ошеломленно оборачиваюсь к нему, слегка шокированная его словами.

— Ты ведь несерьезно?

Его глаза говорят мне о том, что он серьезен.

— Ты никогда не смотрелся в зеркало? — спрашиваю я уже сердито.

— Прости?

— Ты идеален, — говорю я ему, этот порыв настолько сильно превозмогает меня, что я забываюсь. — С головы до ног. Все твое тело. Оно пропорционально. Симметрично. Ты до нелепости безупречен, математически идеален. В этом даже невозможно отыскать смысл — в том, что человек может выглядеть так, как ты, — говорю я, качая головой. — Поверить не могу, что ты мог так о себе сказать...

— Джульетта, пожалуйста. Не говори так со мной.

— Что? Почему?

— Потому что это жестоко, — говорит он, теряя самообладание. — Это жестоко и бессердечно, и ты даже не осознаешь...

— Аарон...

— Я забираю свои слова назад, — говорит он. — Я больше не хочу, чтобы ты звала меня по имени...

— Аарон, — снова говорю я, на сей раз тверже. — Пожалуйста... ты ведь на самом деле не считаешь, что можешь вызвать у меня отторжение? Ты не можешь полагать, что это будет иметь для меня такое значение... что меня отпугнут твои шрамы...

— Я не знаю, — говорит он, прохаживаясь перед своим столом и не отрывая взгляда от пола.

— Я думала, что ты можешь ощущать людские чувства, — говорю я. — Я думала, что мои чувства будут для тебя совершенно очевидны.

— Мне не всегда удается мыслить ясно, — говорит он расстроенно, потирая лицо и лоб. — Особенно, в тех случаях, когда вмешиваются мои эмоции. Я не всегда могу быть объективен... и порой я делаю предположения, — говорит он, — которые оказываются ложными... и я не... я просто больше не доверяю своим собственным суждениям. Потому что я доверился им, — говорит он, — и это привело к удручающему результату. Просто-таки ужасному.

Наконец, он поднимает голову. Смотрит мне в глаза.

— Ты прав, — шепчу я.

Он отводит взгляд.

— Ты совершил много ошибок, — говорю я ему. — Ты сделал все не так.

Он проводит рукой по лицу.

— Но еще не поздно все исправить... ты можешь сделать все правильно...

— Пожалуйста...

— Еще не поздно...

— Хватит мне это говорить! — он выходит из себя. — Ты не знаешь меня... не знаешь, что я сделал и что мне понадобится для того, чтобы все исправить...

— Неужели ты не понимаешь? Это уже неважно... ты сейчас можешь решить измениться...

— Мне показалось, что ты не собиралась пытаться меня изменить!

— Я и не пытаюсь, — говорю я, понижая голос. — Я просто пытаюсь донести до тебя то, что твоя жизнь еще не закончилась.

Что ты не обязан оставаться тем, кем был раньше. Теперь ты можешь принимать другие решения. Ты можешь быть счастливым...

— Джульетта, — одно резкое слово.

Его зеленые глаза такие интенсивные.

Я замолкаю.

Я бросаю взгляд на его дрожащие руки; он сжимает их в кулаки.

— Иди, — тихо говорит он. — Я не хочу, чтобы ты сейчас здесь находилась.

— Тогда зачем ты привез меня сюда? — спрашиваю я сердито. — Если ты даже не хочешь меня видеть...

— Почему ты никак не можешь понять? — он смотрит на меня, и в его глазах столько боли и опустошения, что у меня перехватывает дыхание.

У меня дрожат руки.

— Понять чего...?

— Я люблю тебя.

Он ломается.

Его голос. Его спина. Его колени. Его лицо.

Он ломается.

Ему приходится ухватиться за край своего стола. Он не может посмотреть мне в глаза.

— Я люблю тебя, — говорит он, его слова кажутся одновременно и грубыми, и мягкими. — Я люблю тебя, но этого мало. Я думал, что этого будет достаточно, но я ошибся. Я думал, что смогу бороться за тебя, но я был не прав. Потому что я не могу. Я больше не могу даже смотреть тебе в лицо...

— Аарон...

— Скажи мне, что это неправда, — говорит он. — Скажи мне, что я ошибаюсь. Что я слеп. Скажи мне, что ты любишь меня.

Мое сердце никак не перестанет кричать, раскалываясь пополам.

Я не могу ему лгать.

— Я не... я не знаю, как понять то, что я чувствую, — пытаюсь объяснить я.

— Пожалуйста, — шепчет он. — Пожалуйста, просто уходи...

— Аарон, пожалуйста, пойми меня... я думала раньше, что мне известно, что такое любовь, и я ошиблась... я не хочу повторять эту ошибку...

— Пожалуйста, — теперь он умоляет, — ради всего святого, Джульетта, я уже лишился чувства собственного достоинства...

— Хорошо, — я киваю. — Хорошо. Прости. Хорошо.

Я отхожу назад.

Отворачиваюсь.

И не оглядываюсь.

Глава 33

—Через семь минут я должен уехать.

Уорнер и я оба полностью одеты, говорим друг с другом как хорошие знакомые; как будто вчерашней ночи и не было. Делалью принес нам завтрак, и мы спокойно поели в отдельных комнатах. Нет речи о нем или мне, или нас, или о том, что, возможно, уже было, или могло бы быть.

Нет нас.

Есть отсутствие Адама, и есть борьба против Восстановления. Вот и все.

Все, что я имею сейчас.

— Я бы взял тебя с собой, — говорит он: — но думаю, что будет трудно замаскировать тебя в этой поездке. Если ты хочешь, ты можешь ждать в учебном комплексе — я приведу группу прямо туда. Ты сможешь их поприветствовать, как только они прибудут — Он, наконец, смотрит на меня. — Ты не против?

Я киваю.

— Очень хорошо, — говорит он. — Я покажу тебе, как туда добраться.