Однако в какой-то момент проклятая животина все-таки пробралась в комнату. Пробралась и начала исподтишка пакостить. Так что отказываться от хорошего фонарика, которым оказалась вся эта неприглядная суета вокруг смерти адмирала Корсакова, было совсем нерационально. Кощунственная мысль, мерзкая… но с точки зрения высших интересов Никита погиб как нельзя кстати. Ситуацию следовало использовать по полной программе, и они ее использовали. Вот только Константину совсем не нравилось то, что одной из наживок в затеянной ими рыбалке стала Мария.

— Как мы и предполагали, исполнитель главной роли в этой пьесе — ваш кузен Дмитрий, — говорил между тем Зарецкий. — Режиссеров-постановщиков и спонсоров уточняем, с уверенностью можно говорить о генерал-полковнике Трушине, генерал-лейтенанте Рогозине, вице-адмирале Ларионове, Транспортной корпорации Филимонова и Рудных разработках Лемешева. Где-то я прошиб, масштабы впечатляют. Неприятно впечатляют. Ну да ладно, момент мы поймали, теперь главное не упустить его.

Генерал взглядом спросил разрешения, налил себе воды в тяжелый стакан, сделал несколько мелких глотков и продолжил:

— Полагаю, нам удастся одним выстрелом убить как минимум двух зайцев. Помимо обрубания слишком длинных и не слишком чистых ручонок, тянущихся к короне, мы сможем выловить если не всех, то очень многих крыс, которые завелись как во флотской контрразведке, так, увы, и в моей епархии. Люди — не ангелы, более того, ангелы для нашей работы не годятся вообще, но похоже на то, что некоторые из наших «неангелов» обзавелись уж слишком заметными рогами. Вот мы их и пообломаем. С головами вместе. Кроме того, появится хороший повод пройтись мелким бреднем по армии и полиции. Причина-то уже есть, но, сами понимаете, без повода… Надо только собрать все без исключения концы, на что, конечно же, потребуется время, и немалое. Вас что-то тревожит, ваше высочество?

Константин тряхнул головой, прогоняя невеселые мысли и сухо улыбнулся.

— Не то чтобы тревожит… Просто я не могу отделаться от мысли, что если адмирал Кривошеев узнает, что его разыграли «втемную», он будет, мягко говоря, не слишком доволен.

— Я согласен с вами, — мрачно кивнул генерал. — Однако следует принимать во внимание тот факт, что Кривошеев политик весьма посредственный, а актер так и вовсе никакой. Если мы посвятим его в наши планы, вести себя естественно он не сможет. А считать наших противников дураками — дело неблагодарное и крайне опасное. Ничего, Кирилл Геннадьевич получше многих знает, что такое «военная хитрость». Доволен он, конечно, не будет, но понять — поймет. Вот реакцию Марии Александровны, если она узнает об отведенной ей роли, я, пожалуй, предсказать не берусь.

— Н-да? — насмешливо прищурился император, вставая и начиная расхаживать по кабинету. — А вот я — берусь. Она будет в ярости, помяните мое слово. Во всяком случае, я бы постарался некоторое время не попадаться графине на глаза, когда — а не если — она сообразит, что всему этому бардаку вокруг ее честного имени сознательно позволили расцвести во имя высшей цели. Она, конечно, тоже поймет. Но может и не простить.

Зарецкий, который с императором был согласен целиком и полностью, угрюмо сдвинул брови. Его величеству проще, прощение или непрощение графини Корсаковой его, скорее всего, не коснется. А вот что до некоего Василия Андреевича Зарецкого вкупе с его высочеством…

Вскоре Константин ушел — его ждали текущие дела — и старшие мужчины остались одни.

— Переживает, — с ироничным сочувствием кивнул император в сторону закрывшейся двери.

— А кто бы на его месте не переживал? — пожал плечами Зарецкий. — Они ведь с Марией Александровной друзья, а выдержит ли дружба такой коленкор… мне, конечно, тоже достанется, но у меня и должность такая.

— У него — тоже, — жестко уронил Георгий Михайлович. — Кстати, а вы уверены, что они друзья и не более того?

— Уверен, причем твердо. По крайней мере, что касается периода до смерти Никиты Борисовича. А вы? — оборот, который приняла беседа, позволял генералу проявить некоторую вольность.

Был ведь еще и третий заяц, которого убивала шумиха и последовавшее за ней расследование. Иногда, правда, Василий Андреевич сомневался в самой необходимости его существования… а иногда — нет.

— Да я-то просто знаю. Мне интересно, на чем базируется именно ваша уверенность.

Георгий Михайлович встал и, на ходу разминая шею и плечи, подошел к окну и выглянул в парк. Листва уже почти облетела, трава подернулась инеем, который на солнце превратился в капли воды, а в тени и не думал таять. Скоро уже и снег пойдет…

— Как и полагается любой уважающей себя тверди, на трех китах, — обстоятельно начал Зарецкий. — С чего прикажете начать? С моих соображений или с агентурных данных?

— Давайте сначала соображения, — император распахнул окно, впуская в кабинет пахнущий опавшими листьями влажный воздух, вернулся к столу и придвинул своему собеседнику коробку сигар. Несмотря на все рекомендации врачей, Георгий Михайлович курил, но в последнее время предпочитал климатизаторам и очистителям воздуха обыкновенное проветривание.

— Во-первых, моя племянница была замужем за другом его высочества. У Константина Георгиевича есть свои недостатки, но в подлости он не был замечен ни разу. Во-вторых, хотите верьте, государь, хотите — нет, но об очень многом говорило ваше поведение.

— Это каким же образом?

— Очень просто. Я поставил себя на ваше место.

— И что же вы увидели, оказавшись там? — император, похоже, развеселился.

— Я попробовал представить себе, как бы я поступил, если бы мой старший сын связался с замужней женщиной, женой человека, лично мне известного и уважаемого мной. Полагаю, мне бы это не понравилось. Вмешиваться в дела взрослых людей я, конечно, не стал бы… но и общение этой дамы с моей супругой постарался максимально ограничить. Под любым предлогом. Какие уж там совместные обеды и посещение благотворительных мероприятий! И, разумеется, я не позволил бы замужней любовнице старшего сына учить младших верховой езде и дарить им жеребцов. И на крестины дочери не позвал бы.

— Браво, генерал, — Георгий Михайлович коротко поаплодировал. — Браво. Это, как я понимаю, были соображения. А что же агентурные сведения? Уж не хотите ли вы сказать, что просматриваете все помещения, в которых бывает Константин в обществе графини Корсаковой?

— Ни в коем случае. Но уже довольно давно мне попалась на глаза запись характеристики, которую дал Марии Александровне человек, который знал ее давно и хорошо. Не слишком дружелюбно настроенный человек, заметьте. Мне настолько понравились формулировки, что я даже сделал себе копию. Вы позволите?

Дождавшись подтверждающего кивка, Зарецкий скопировал на большой экран отрывок текста, который выудил из своего коммуникатора, и сделал приглашающий жест. Император пробежал глазами несколько появившихся строк, а затем с видимым удовольствием прочитал вслух:

— «Гамильтон — редкостная сука. И это не оскорбление, а признак профпригодности. Она сука, я сука, любая, кого Корпус выпустил первым пилотом — сука. Кстати, у Гамильтон есть одно занятное качество: она редко что-то обещает. Но уж если пообещала, выполнит. Или сдохнет. Причем неважно, что именно было обещано: оторвать голову или вытащить из задницы. Обещала — сделает. Так что если вдруг она пообещает вас убить — застрелитесь сами. Итог в любом случае будет один и тот же, а время сэкономите». Да уж. Любопытная точка зрения. И кто ж это Марию Александровну так обозначил?

— Некая капитан Донован. Они вместе учились, правда, Донован была несколькими курсами младше. Потом неоднократно пересекались во время службы по контрактам. Последний раз вместе дрались при Соколином Глазе. Потом тестировали добровольцев на Голубике и больше, кажется, не сталкивались. Кстати, это свойство графини — держать обещания — очень ярко проявлялось все то время, что мы знакомы, причем по самым разным поводам, от важнейших и до самых незначительных.