Тысяча и один дружеский привет вам обоим от Эльзы[666] и меня.

Впервые — ДП. С.676, 678. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1224. Л.2–3. Но протяжении десятилетий отношения ИЭ и Арагона имели разные оттенки, наиболее близкими они стали в послесталинское время. Ответ на письмо ИЭ от 15 ноября 1957 г. (см. П2, №399), связанное с обнаружением Т.В.Кочетковой в Национальной Библиотеке Литвы рукописи Стендаля.

<Рим,> 13 февраля 1958 via della’Oca 27 Roma

Дорогой Эренбург, я не знал ничего о переводе моего романа в СССР и я очень рад, что он выйдет с Вашим предисловием[667]. Это хорошие новости.

Я понимаю Ваше недоумение по поводу интервью в «Контемпоранео»[668]. Вы правы: роман прежде всего описание насилия, которое испытал итальянский народ во время последней войны. Но, когда я сказал, что мой роман посвящен Сопротивлению, я хотел подчеркнуть, что эта книга является объективным рассказом о страданиях и нищете, породивших Сопротивление. Другими словами, сопротивление в Италии и других странах родилось как реакция на насилие. В этом романе я не мог описать сопротивление этой части Италии точно, потому что в этой части Италии «маки» не успел образоваться. Он описывает страдания итальянского народа во время фашистского и нацистского давления. Вот почему я считаю, что эта книга отражает сопротивление итальянского народа.

Во всяком случае, не считайтесь с интервью и напишите, что хотите.

Надеюсь увидеть Вас скоро, потому что я хотел бы снова приехать в СССР — в Ленинград, который я плохо видел и в Среднюю Азию.

Во всех случаях спасибо за предисловие. Я хотел бы его прочитать. Пришлите мне перевод — буду Вам очень благодарен.

Дружески Ваш Альберто Моравиа.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1930. Л.1–2. Альберто Моравиа (1907–1990) — итальянский писатель.

<Москва,> 3 июля 1958

Дорогой Илья Григорьевич! Опять прошу Вашего совета: ЦК ответил… по прямому проводу в Тарусу, через ошеломленного секретаря райкома, что: помещать письмо протеста в газете считают нецелесообразным, т. к. это придаст слишком большое значение выходу этой книги там[669]; рекомендуют мне протестовать лично, написать в Базель (где часть маминого архива) и в мюнхенское издательство. Причем в разговоре с секретарем выяснилось, что неплохо бы попытаться получить Базельский архив сюда. Вот я и не знаю, как, собственно говоря, протестовать? Нужно найти какой-то правильный тон по отношению к Базелю, где хранятся рукописи: разозлишь их, так они и всю обойму выпустят, к<отор>ая находится у них на хранении! Архив они вряд ли отдадут, но попытаться, по-моему, можно и нужно. Главное, чего не знаю: это: распространяются ли мои наследственные права на заграницу? Если да, то разговор простой, и всё это можно поручить юристу, а если нет, то, пожалуй, протестовать нужно с осторожностью.

Теперь относительно Мюнхена, т. е. издательства, выпустившего «Лебединый стан»: издательства, как такового, видимо, нет, а писать нужно составителям книги; в Калифорнию. Тут уж можно, по-моему, ругаться. Мне думается так: в Базель послать запрос

1) На каких условиях был оставлен Цветаевой на хранение базельской универс<итетской> библиотеке этот самый архив?

2) Есть ли личные указания Цветаевой о том, что библиотека имеет право издавать находящиеся там ее рукописи, и поручать это посторонним, не имеющим отношения к Цветаевой лицам?

3) На каком основании базельский университет нарушил принципиальную волю Цветаевой, никогда не хотевшей обнародовать «Лебединый стан»?

4) На каком основании унив<ерси>тет поручил или разрешил обнародование «Лебединого стана» именно г. Иваску[670], проявившему поразительную наглость и развязность в выборе выдержек из маминых писем, опубликованных им в Гарвардском «Русском Архиве» и поразительное невежество в своих к ним комментариях?

И закончить тем, что я, дочь Цветаевой и единственная наследница, протестую против того, что, вопреки воле моей матери, стихи ее используются как оружие политической борьбы, в то время как хранение своего архива она доверила Швейцарии, как нейтральной державе в уже развязавшейся тогда второй мировой войне, именно во избежание того, чтобы произведения ее, носящие определенную окраску, не были бы использованы кем-н<и>б<удь> во зло.

Также нужно будет спросить, чту именно оставлено мамой там на хранение.

Вести же разговор о передаче мне архива можно будет только тогда, когда я выясню, распространяются ли мои наследственные права на заграницу? Если, по всему вероятию, нет, то так просто они не отдадут. Если бы еще я имела возможность поехать туда сама, то «укалякала» бы, м.б.! Но такой возможности нет.

Насчет же Мюнхена или Калифорнии, то тут, по-моему, можно написать и издателю и составителю письмо протеста, в к<отор>ом, в частности, указать и на все погрешности и на все невежество комментариев и статьи Иваска, помимо самой сути дела.

И, собственно говоря, все это вместе взятое ничего не даст, кроме того, что Иваск и К° узнают, что книга попала в СССР, что им, собственно, и требуется.

Так ли я собираюсь действовать, или не так? У Вас будет <Б.А.>Слуцкий, Вы ему скажите, что Вы думаете по этому поводу, а он мне передаст через Наташу[671], т. к. я сегодня уезжаю опять в Тарусу.

Главное, что Наташа не нашла «Лебед<иный> стан», и у меня нет ни имен, ни адресов!

Милый Илья Григорьевич, если Вы поедете куда-нибудь, где эту книжку можно купить в магазине, купите ее для меня, пожалуйста. У меня нет этих стихов, за исключением 2–3. Вадиму Морковину[672], к<отор>ый писал Вам, чтобы разыскать меня и что-то сообщить насчет маминого лит. наследия, я написала и надеюсь с ним встретиться. Ведь мама оставляла какой-то свой архив и в Чехословакии, м.б., хоть это удастся выцарапать?

Простите, что время от времени время у Вас отрываю, но — кому повем?

Роман Пастернака вышел у Галлимара[673]. Я придумала штуку, к<отор>ая мне самой кажется смешной — не знаю, рассмешит ли Вас? «Эренбург, Цветаева, Слуцкий и примкнувший к ним Стендаль»[674].

А впрочем это, пожалуй, не смешно, но зато в духе времени.

Крепко обнимаю Вас и за все благодарю. Целую Любовь Михайловну.

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

<Рим,> 5 июля <1958>

Мой дорогой Эренбург, я получил Ваше письмо по поводу Бабеля[675]. Я бы хотел написать об этом крупном русском писателе, но, к сожалению, у меня нет времени прочитать его книги. Я читал Бабеля 30 лет назад и совершенно все забыл.

Кроме этого, не все книжки перевели на итальянский и французский языки.

И, наконец, по поводу Бабеля надо написать длинное выступление о литературе времен Сталина, но это было бы слишком длинно.

Заранее прошу прощения и надеюсь Вас скоро увидеть.