Из мелочей: 1) вычеркнуть из списка Кирпотина: до того, как его объявили космополитом, он оч<ень> жестоко травил других[1114]. 2) не надо укорять Сартра по поводу Венгрии — он был прав[1115]. 3) «…я понял, что „9 вал“ был ошибкой» — тут и оборвать[1116].

Я сам просмотрел рукопись, но, видно, мне уже трудно судить после I варианта. Кроме того, по возрасту я близок к тебе, а не к ним, а сейчас — самые непримиримые моложе нас (хотя Разумовской около 60, а Вигдоровой — 50). Отвечаю лишь за то, что нет спада, что увлекательно, как раньше; Ст<алин> не объяснен и потому неубедителен, а декларативен, это я говорил уже.

Когда я сказал В<игдоровой>, чего от тебя хотят, она сказала: на это идти нельзя (в основном это — о космополитизме).

Никто не понимает, почему Твард<овский> не хочет Фадеева[1117].

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Писатель и переводчик Овадий Герцевич Савич, с начала 1920-х годов ближайший друг ИЭ, был первым читателем рукописи ЛГЖ.

<Ленинград,> 23 мая 1964

Дорогой Илья

Твою книгу я купила и прочла всю, включая подлое предисловие[1118]. Фер то ке?[1119]

Думаю, что экземпляры с этим предисловием уже разошлись, а вскоре станут библиографической редкостью. В следующих изданиях предисловия не будет.

Отчаялась получить от тебя письмо. Но все же не хочу терять тебя. В моей жизни ты единственный свидетель юности. Все остальные состарились или сами превратились в грустные воспоминания.

Видела тебя на экране телевизора. Довольно давно, после какого-то приезда из-за границы. Впрочем, это не имеет значения. Говорят, что Новый мир будет печатать продолжение твоих воспоминаний с шестой книги[1120]. В июне я еду в Эльву, как всегда. Может быть, осенью приеду в Москву. От всего сердца желаю тебе здоровья и молодых сил.

Обнимаю тебя.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2056. Л.20.

<Ленинград,> 25 мая 1964

Дорогой Илья

Только что успела отправить письмо тебе, как получила твое[1121]. Это все «биотоки», как объясняет мой внук Саша[1122]. Очень радуюсь этим «биотокам», а главное, твоему письму. До осени я не поеду в Москву, нет денег. А может быть, ты поедешь в Ленинград, или даже в Тарту, а Эльва от Тарту — 40 минут на поезде, на такси. Эстонцы не любопытны, это их преимущество.

Очень ценю, что тебе понравились воспоминания о Зощенко. О себе я написала тоже, о маме, отце, об еврейско-польской среде, где росла до приезда в Петербург.

О 1906-08 годах, о Париже, войне (той), о 20-х годах, о серапионах. Пока никто не хочет печатать. Перед смертью продам в Архив. Главное — писать без «сладких слюней». Сейчас все пишут так красиво-противно. «По ком звонит колокол»[1123] я прочла по-английски. Очень хорошо.

Новый мир я получаю, так что прочту в июле[1124]. Напиши.

До свидания.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2056. Л.21.

<Пос. «Сельмаш» Пензенской обл.,> 1.VI <19>64

Дорогой Илья Григорьевич! Давно собиралась написать Вам письмо, но все не решалась. Я очень часто вспоминаю Вашу дачу на берегу реки, дом в цветах, Вас и Любовь Михайловну. Как там вы живете?

Илья Григорьевич! Какой у Вас сильный и гордый характер! Это, конечно, правильно. Но я почему-то всегда с болью думаю, что в наше время таким людям, как Вы, очень тяжело жить. Вы еще всего не видите, около Москвы как-то все по-иному. А у нас, в глуши, в наших районах что-то ужасное творится. Воровство и подхалимство. Нет только современного Чехова, а то были бы герои еще ярче, чем в прошлом веке.

У нас в Пензе научная конференция по творчеству Лермонтова. Пригласили туда только представителей партийных организаций районов. Нас не пригласили. Зачем нам?

Сейчас сижу на экзаменах на аттестат зрелости, все ученики взяли одну тему: «Коммунизм и труд — неотделимы» (Н.С.Хрущев).

Илья Григорьевич! У меня нет сил, чтобы выразить свое негодование. Пишут не сочинения, а списывают с доклада Хрущева что-то. Учительницы волнуются, а ученики рады, что тема о коммунизме: пиши общие фразы, конкретного ничего нет, поэзия и проза остались в стороне. Знания по литературе используют рядом с цитатами Хрущева. В магазинах у нас ничего нет. Нет молока и масла, а живем мы в деревне. Нет сахара, вообще ничего нет. Жить очень трудно. Самое страшное то, что нет книг, хороших — в библиотеке, в магазинах. Классиков не печатают, а тысячи книг на полках отвратительны по содержанию и форме. Зачем их печатают? Как Вам понравилась «Тронка» Гончара[1125]? Если не читали, прочитайте, пожалуйста, я много не поняла в ней. Не поняла и того, за что дали премию.

У нас холодно. В саду ничего не растет. А у Вас как? Вы, наверное, на даче. Что пишете? Ведь все с нетерпением ждут продолжения Вашей книги. Книг Ваших совсем не остается в библиотеке у нас, все поворовали. Я перестала тоже давать, боюсь, что и у меня растащат.

До свидания. Шлю привет Любови Михайловне.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1496. Л.31-32. Вера Анатольевна Дарьевская (р. 1924) — учительница русской литературы сельской школы в Пензенской обл.; ИЭ познакомился с ней в 1947 г. во время поездки делегации писателей во главе с Фадеевым по тем краям (см. 13-ю главу 6-й книги ЛГЖ).

<Рим,> 28 июля <19>64

Дорогой Эренбург!

В Москву на конгресс антропологов едет мой большой друг Ж.Буллу, и я был бы счастлив, если бы Вы его приняли. Он заместитель главного директора «Тан модерн»[1126]. Он заранее рад знакомству с Вами.

Дружески

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2147. Л.2.

Рим, 28 июля <19>64

Дорогие друзья![1127]

Я позволяю себе рекомендовать вам моих хороших друзей Абдельманов. Они не писатели в буквальном смысле, но входят в ту немногочисленную среду, которая позволяет нам выпускать «Тан модерн». Абдельман подписал манифест 121. Я бы хотел, если вам это не доставит хлопот, чтобы вы дали им советы и помогли познакомиться с несколькими советскими писателями и художниками.

Они впервые едут в Москву.

Заранее благодарю вас за все, что вы смогли сделать и верьте в мои верные дружеские чувства.

До скорого.