‑ Тысячник Тимур сын Торгая, – докладывают эмиру.
Эмир Казанган – его застаем мы у окна в стороне от трона – в приветствии поворачивает голову.
‑ Верно, верно: ведь ты тысячник. Ну, конечно, тысячник! – будто запамятовав, а теперь “нечаянно вспомнив” произносит Казанган. В таком возрасте и уже тысячник! Наслышан о твоих подвигах! Ну, ладно – о подвигах поговорим в следующий раз…
Тимур пытается деликатно остановить монолог эмира, но тот, заметив, что визитер собирается говорить, “неумолимо” продолжает:
‑ Знаю! Знаю! Ни слова – о стреле! Неужели у меня нет ничего другого, над чем следует поломать голову!? Отложить охоту!? Ты представляешь какой переполох это вызовет у людей!? Что подумают люди, если я отменю охоту! Если догадаются о причинах отмены!? Что их эмир робок? Трус? Боится выйти из своих покоев? У владельцев злых языков слепые глаза и тонкие шеи. Это хорошо, что ты, Тимур сын Торгая, понял меня с полуслова. А сейчас о другом.
‑ Я весь – внимание, отец, властелин необьятного Мавераннахра.
‑ Ты верно сказал – “необъятного Мавераннахра”. Что по твоему значит Мавераннахр?
Тимур несколько озадачен.
‑ Что!?
‑ Мавераннахр – великая держава.
‑ Великая, но, ты прав, и необъятная – на юге, в … Кабуле… Кундузе… Хусейну удалось навести кое‑какой порядок. А на севере… тут пошаливают люди твоего дядюшки – не пойму, что не хватает… Хаджи Барласу!? Все у него есть, все ему дал!... Или… тот же Самарканд – кажется, вот он под рукой, а не обнимешь. – Печально заключает эмир Казанган, – а на востоке все это на руку монголам Туглук Тимур радуется нашим слабостям.
‑ Я сын Торгая, а не Хаджи Барласа. У тысячи моих воинов – тысяча сабель и тысяча щитов. Они готовы встать грудью за вас, отец! За Мавераннахр!
‑ Ты просил принять и я тебя принял, но не думай, что это делаю из желания выслушать советы любого. Твои тем более. Забудь о советах, которые ты мне собирался дать, а бери с собой надежных тебе людей и отправляйся в… Самарканд…
‑ В Самарканд? Зачем!? – невольно вырвалось у Тимура.
‑ Ты удивлен? Спокойнее… Не в ссылку – нет, Тимур сын Торгая, я тебя не ссылаю – Я тебя отправляю с поручением…
‑ С поручением? – старается сдержать изумление Тимур.
‑ Да, с поручением, – говорит эмир, – и с поручением важным для меня. Для нас. Для Мавераннахра.
‑ Я готов выполнить любую вашу волю.
‑ Верю, – продолжает эмир, – взгляни вон туда! – Он показывает столик, на котором высятся песочные часы. – Дела в Самарканде, подобны песку, – подходит к часам,‑ я хочу, чтобы песок этот сыпался, – переворачивает часы, – в ту сторону, которую пожелаю я, а не те, кто жирует в Самарканде.
‑ Что я должен сделать?
‑ Представь: завтра на Мавераннахр пойдут монголы – как мы их встретим? Сколько воинов выставит Самарканд? И как он думает их выставить? Меня интересует о Самарканде все.
‑ Но там Джамаль со своими людьми, – как бы вскользь, замечает Тимур.
‑ Этот кривой безглазый Джамаль! – говорит раздраженно Эмир. – Пусть крепко запомнит: твоими устами буду говорить с ним я! Твои действия – мои действия! – берет в руки свернутую в трубку бумагу, отдает ее Тимуру, – здесь все сказано… Кроме одного: Я имею ввиду вот что: у Джамаль очень длинный язык и очень, как точно сказано тобой, тонкая… шея. Самарканд должен выставить тысячу! Самарканд обязан содержать эту тысячу! – добавляет, хитро прищурив глаза.
47
Тимур возвращается через те же помещения, в одном из которых мы видим группу людей, видимо, очередных на аудиенцию к эмиру. Среди них – Абдаллах, который, увидев Тимура, окликает его:
– Тимур!
Абдаллах отводит зятя в сторонку, интересуется:
‑ Отец не принял твой совет – я был прав?
‑ У вас божий дар предвидения, отец.
‑ Ах, о каком даре речь! – игриво отмахивается Абдаллах, – Что впереди нас ждет вот – вопрос.
‑ Меня – Самарканд. Для вас у нас – никаких тайн. Великий эмир – и да дарует Аллах ему долгую жизнь! – отправляет меня с поручением в Самарканд, – делится новостью. Тимур.
‑ В Самарканд? Какое поручение? – заволновался Абдаллах.
Однако Тимур изобразил всем видом нечто, что говорило о желательности данную ситуацию держать в секрете, да так, что Абдалах невольно, забыв об осторожности, обернулся – действительно там, за спиной, «очередники», как по команде, прекратив беседы, «навострили уши» к его диалогу с зятем.
‑ О, Самарканд! Самарканд! – вздыхает Абдаллах, – Самарканд подобен сладостному сну! Закрою глаза и вижу: сады, сады!
‑ Какие сады в Самарканде! – явно реагируя на «диалог», – говорит один «очередник» другому.
‑ В окрестностях Самарканда! – вторит другой.
В приятную дискуссию включается третий и тогда Тимуру – к ужасу его! – становится ясно, что с этой минуты тайна о его предстоящей поездке в Самарканд рухнула. На лице его на этот раз написано нечто, что испытывает человек, только что осознавший свою оплошность. Немая сцена: «очередники» враз умолкают, надменно пытаясь скрыть противоположное чувствам Тимура.
48
Базарная площадь в Самарканде. Большие толпы зевак у аттракциона канатоходцев, образовавших живое кольцо.
‑ Маспоропосы из Хоросана. Впервые в Самрканде! Впервые в Самарканде! Маспоропосы из Хоросана! – выкрикивает один из канатоходцев.
‑ Кто сколько может! Кто сколько может! – выкрикивает другой, по‑видимому, ассистент главного канатоходца. На плечах у ассистента, обхватив ножками его шею и с шапкой в руках, устроился мальчик лет 5‑6. – Кто сколько может! Не скупитесь, господа! Что в нашей жизни – таньга!? Кусочек жалкого металла! А мы подарим радость на всю жизнь! Свидетель Аллах – никогда вы не видели такого прекрасного зрелища! Кто сколько может! Ай, молодец! – хвалит ассистент какого‑то мужчину. – Не пожалели две таньги – кто больше? Кто больше? Ассистент с мальчиком на плечах медленно, разжигая толпу, движется по кругу…
Среди зевак, в первом ряду, мы замечаем и… Чеку со своими дружками. Впрочем узнать его, загримированного в усатого и бородатого, нелегко, – Чеку весело бросает в шапку монеты – дружки смеются…
Но вот начинается аттракцион. Канатоходцы демонстрируют сое искусство. Зрители ахают и охают. И вот тут‑то в том месте, где стоит Чеку с дружками происходит вот что. Мальчик Хамид, видимо случайно оказавшись в толпе, за спинами взрослых людей, пытается протиснуться вперед, что вызывает неудовольствие зевак. Но вот наконец ему удалось, казалось, выбраться. Казалось… Но что это? Перед мальчиком Хамидом возникает стена из мощных спин сторонников Чеку – воинов. Мальчику Хамиду удается – таки протиснуться, но как? Он как бы ныряет между ног… Чеку – тот мгновенно реагирует, хватает мальчика и буквально за уши ставит его на ноги перед собой, изумленно замолкает:
‑ Едок колбасок и пирожков!? Ты!? – произносит Чеку, приходит в себя, Хохочет. – Конечно! Конечно, это ты! – говорит дружкам. – Взгляните! Вот он, сопляк! О нем я вам рассказывал. Маленький плутишка! Почему бежал из Кеша?
‑ От пустите уши, скажу! – умоляет, плача, мальчик Хамид. Чеку сжалился:
‑ Так, почему?
‑ Я и сам не знаю почему, дяденька.
‑ Смотрите, он не знает и сам, почему очутился в Самарканде! – хохочет Чеку и продолжает: – Где твой напарник – тот, с которым лопали пирожки?
‑ У… Джафари.
‑ Какого Джафари?
‑ Ну… этого… поэта Джафари…
‑ Кто он твой напарник – поэт?
‑ Да, поэт.
‑ Он маленький, жалкий плутишка, а не поэт…
‑ Вспомнил! Он в медресе!
‑ Медресе!?
Вдруг толпа взрывается громким «ох!». Это канатоходец, возможно, умышленно, едва не срывается с каната.
‑ Ладно, смотри, наслаждайся… Только вот… сопли у тебя – сейчас же вытри!
Мальчик Хамид рукавом вытирает нос, не отрывая взгляда от аттракциона. Глаза, вначале настороженные, медленно – медленно загораются в восторге.