6. БЕСЕДКА
Пригнанный в тычки назад Вадик был, как ни странно, отпущен после того, как человек в черной футболке бросил несколько взглядов на фотографии, разложенные на манер пасьянса. Одуревший от быстрых смен обстоятельств, Луций безо всякого сопротивления с его стороны был сопровожден в самую обычную машину и посажен с водителем. Он не смел оглядываться и поэтому не знал точно, сколько человек сопровождали его на заднем сиденье, но то, что еще минимум две машины конвоировали его "тачку", стало ясно на первом же перекрестке, где с обеих сторон их прижали соседние машины, и водители, все трое, весело переговаривались о чем-то своем через раскрытые окна.
Через какое-то мгновение оказались они на широком в восемь рядов автобане, идущем вдоль Невы, потом заехали на ажурный, висящий на стальных канатах изогнутый мост, под которым проплывали речные теплоходы, прогулочные яхты и катера. Мгновенно машина перелетела через мост и оказалась в неизвестном Луцию районе, где матово светился в стальных берегах чистейшей водой узкий канал. Похоже, это был квартал развлечений. По обе стороны канала прямо по мостовой гуляли толпы народа. Бесконечные витрины магазинов, ресторанов, ларьков тянулись вдоль набережной, которая через каждые несколько десятков метров прерывалась сквериками и парками с мелькающими среди зелени фигурками веселящихся людей.
Сама мостовая отделялась тонкой канвой плетеных канатов от тротуаров, и в этих боковых рукавах ездили велосипедисты, команды мальчишек на роликовых коньках и даже конные экипажи со стилизованными под девятнадцатый век каретами. Через некоторое время справа открылся голубой с белыми куполами собор постройки времен Екатерины, а слева через канал современный вариант церковного здания из стали и стекла. Резко тормознув на повороте, водитель повернул в туннель, где мгновенная темнота сменилась стремительно налетающими волнами света и гудками встречных машин. В этом каскаде светлых и шумовых брызг они бесконечно долго плыли под дневным Санкт-Петербургом, пока не въехали прямо из-под земли, оставив в стороне дикий табун машин, в тишину благоухающего сада. Они скользнули по узкой, покрытой галькой дорожке к беседке мимо сохнущего сена и стайки домашних гусей, громко на них загалдевших.
Беседка была из некрашеного четырехугольного бруса с круглым куполом и резными кружевами наличников. Удивленного Луция, который видел уже перед собой пыточный подвал и огонь пылающих углей, вежливо сопроводили в беседку, убранную в лубочном стиле с разукрашенными подносами и блестящими самоварами.
Сопровождающие юношу опричники в строгих костюмах сразу исчезли и оставили его перед накрытым на две персоны столом. Это он определил по количеству приставленных к столу кресел, потому что блюд на столе было такое количество, что можно было бы ублажить гарем турка.
Тотчас позади себя он услышал легкое покашливание и, обернувшись, увидел Аркадия Алексеевича, переодетого в другой, весьма странный наряд. Вместо черной футболки и шорт на нем был надет малиновый, расписанный золотом камзол, на голове белый парик, впрочем, все золотые побрякушки остались на месте и были весьма кстати. Храня строгое молчание, Аркадий Алексеевич, грациозно переступая ногами, затянутыми в белые, как Луцию показалось, кальсоны, с глубоким поклоном препроводил юношу в кресло. Луций сел, плохо соображая, что с ним. После преследования, погонь и силового захвата он вовсе не ожидал увидеть загородную резиденцию весьма влиятельного в Санкт-Петербурге лица.
По мановению мажордома, другого названия не было для благообразнейшего Аркадия Алексеевича, открылась вторая, скрытая от взглядов дверь в деревянной стене беседки. Снаружи она маскировалась, как потом узнал Луций, плотным колючим кустарником. Вошел человек, лицо которого показалось Луцию смутно знакомым. Это был старик, одетый в шелковую белую рубашку и белые шорты. В руках у него была толстая книга с золотым тиснением. Старик уселся напротив юноши и приветливо улыбнулся. Луций ответил ему неуверенной улыбкой. Такое выражение могло бы появиться на морде затравленного оленя, если бы охотник вместо выстрела нежно погладил бы его прикладом по боку.
—Город разделен на сегменты, — сказал старик бесстрастно, будто читая лекцию.
Вновь появился мажордом и разлил в два бокала тягучее ароматное вино. Старик не обращал на него внимания.
—При террористических акциях такого уровня, — продолжал он, — под контроль берутся не только аэропорты, вокзалы, гостиницы, рынки, но и оживленные перекрестки, мафиозные районы, места поселения и много других точек.
—Да нет, нет, — старик небрежно взмахнул кистью руки, словно сбрасывая с нее несуществующую перчатку, — только не говорите мне, что вы ни при чем, что вы ни о чем не догадывались и т.д. Смешные слова, милый мой. Конечно, мы не думаем, что покушение на главу правительства — игрушка для детей. Что дерзость заговорщиков равносильна их наивности. Абсолютно ясно, что в работе профессионалов не бывает ни детской игры, ни наивности. Все обвинения со стороны правительства империи с вас сняты, да их по большому счету никогда и не было. Другой вопрос, что силы, мне противоположные, ищут вас, чтобы вынудить к признанию в участии во взрыве. Я вас пригласил совсем по другой причине, — он поднял бокал и жестом пригласил Луция сделать то же самое, — я хочу почтить память моего старинного и уважаемого друга, к сожалению, я не всегда, особенно в последние годы, умел это показать.
Старик задумался, машинально отпил глоток и поставил бокал на стол.
—Как же я мог лучше почтить его память, нежели спасти от пыток и расстрела его любимого ученика. Да, вы были его любимцем, и он прочил вас в недалеком будущем в качестве своего младшего коллеги преподавать в лицее. Боюсь, что с тех недавних дней многое для вас переменилось. После, когда мы закончим, вам придется провести несколько часов с дознавателями из моей службы безопасности. Я уверен, что вы будете предельно откровенны с ними. Потому что только полное доверие с обеих сторон может служить гарантией вашего благополучного возвращения в Москву. А теперь прервемся.
Гостеприимный и вальяжный хозяин вновь поднял бокал и жестом предложил Луцию сделать то же. Потом отломил кусочек хлеба, оросил его несколькими каплями вина и положил хлеб в отдельно поставленную тарелку, рядом с которой стоял налитый до краев стакан вина.
—Прощай мой друг, — сказал старик и поднес свой бокал к бокалу, стоящему на тарелке.
—Двадцать лет назад, — продолжил он и покачал головой, — двадцать лет минуло, как мы с ним познакомились — меня приучал к мысли о неограниченной власти мой отец, а Пузанский сам в те годы к ней рвался. Из нас двоих он раньше осознал всю нелепость власти российской и ушел. Вторая наша встреча произошла в Крыму, на Перекопе.
Вошел мажордом. Под внимательным взглядом регента наполнил тарелки дымящимся мясом, налил вино и исчез.
—Я надеюсь, ты без ущерба вернешься в лицей и расскажешь своим товарищам, что твой учитель был одним из храбрейших солдат национальной гвардии. Уйдя из политики, он работал в отделе противодействия терактам. У вас историю-то проходили, хоть какую-нибудь?
—Историю России преподавали вплоть до девяностых годов прошлого века. О Крымских войнах мне отец рассказывал, правда, очень давно.
И вновь регент кивком головы подозвал стоящего неподвижно у двери мажордома и снова поднял налитые до краев бокалы и, наклонив, вылил несколько капель спиртного на хлеб.
—Пей, мальчик, — сказал он. — Это легкое вино, оно не вредит беседе. Твой учитель его любил. Если бы он был здесь, уже не один кувшин пришлось бы вновь наполнить, — и, помолчав, продолжил: — Когда войны нет, кажется, она и возникнуть не может. Тем более где? Евпатория, Феодосия, Анапа — места боевых действий, уму непостижимо. И кто воюет, свои же ребята с обеих сторон. Мы проиграли эту войну. Почему, долго объяснять. Уже потом, когда я навещал Пузанского в госпитале под Орлом, мы долго обсуждали с ним причины поражения. На поверхности все было просто. Приданная национальной гвардии регулярная танковая армия изменила и вся перешла к хохлам. Но платили-то за измену персы! Мусульманский мир, который просчитал, что ему не нужна сильная Россия. Вот с тех пор Русь все дробится и дробится.