— Твои возражения, — холодно произнес Владимир, — приняты во внимание. Командующий Гефсемар, прошу высказаться.

Гефсемар помедлил, словно дожидаясь, пока на него будет обращено внимание всех присутствующих. На маске, которую он надел, не было слез, а на лбу и щеках виднелись надписи на Высоком Готике.

— Воистину, то, что я хочу сказать, более уместно, чем любое заявление капитана Рейнеза, — сказал он, — и я чувствую, что немногие смогут найти слова, более подобающие ситуации, чем те, что нашел я.

— Ближе к делу, щеголь, — пробормотал Рейнез.

— Сангвинарные жрецы моего ордена, — продолжил Гефсемар, — долгое время ведут исследования связи между генным семенем, которое несет в себе каждый космодесантник, и благословенной плотью наших примархов, по образу и подобию которой создавалось генное семя изначальных восемнадцати легионов. Воистину, нам открылось многое о святом Сангвинии, отце нашего ордена, и эти открытия закаляют наши души перед грядущей битвой. Так получилось, что некто передал Сангвинарным Ангелам образец генного семени ордена Испивающих Души в надежде, что мы смогли бы установить, лежит ли причина их мятежа в изъяне генного семени.

— Где вы его взяли? — сказал Сарпедон, — кто из моих братьев вам его передал?

— Боюсь, что это был не твой брат, — ответил Гефсемар — генное семя передал нам Испивающий Души, недовольный тем, что ты узурпировал пост магистра ордена. Через свои связи в Инквизиции он искал способ отомстить.

— Михайрас, — мрачно произнес Сарпедон, — я думал, что убил его во время второй высадки на Стратикс Люминэ. Я недооценил своего старого новобранца. Он все еще пытается отомстить, даже после смерти.

— И ему это удалось, — продолжил Гефсемар, — космодесантники, лорд-судья, сангвинарные жрецы в ходе своего исследования ожидали обнаружить в основе генного семени Испивающих Души следы плоти самого Рогала Дорна. Но не обнаружили.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Сарпедон.

— Я хочу сказать, что Рогал Дорн ¬не является вашим примархом, — сказал Гефсемар, — и не могу сказать, кто является. Сангвинарные жрецы еще не закончили исследования. Но генное семя Дорна — одно из самых стабильных и узнаваемых среди Адептус Астартес, и можно с уверенностью заявить, что у Испивающих Души его нет. Именно для того, чтобы рассказать эту новость, я и прибыл на Фалангу. Именно поэтому Сангвинарные Ангелы просили права присутствовать на суде.

Сарпедон забился в путах, почти вывалившись из своей клетки.

— Нет! — закричал он, — вы отняли у нас все! Нашу свободу! Нашу войну! Вы не можете отнять Рогала Дорна!

— Подсудимый, молчать! — воскликнул Владимир, перекрикивая звук десятков извлекаемых болт-пистолетов. Каждый ствол был направлен на Сарпедона, чтобы открыть огонь, если он разорвет оковы и нападет на Гефсемара. Лисандр стоял между Сарпедоном и Гефсемаром, готовый повергнуть Испивающего Души при малейшем признаке того, что он вырывается на свободу.

Рейнез не двигался. Он уже увидел весь урон, который только можно было нанести Сарпедону. Впервые с момента прибытия на Фалангу на его лице появилась ухмылка.

Брат Сеннон хромал по Залам Искупления, едва в силах вынести взгляды Испивающих Души. Космодесантники сидели в камерах, прикованные цепями к стенам, и ожидали решения, которое будет принято в Обсерватории Величия Дорна. Новости о том, что Деният жив, вызвали у них замешательство пополам с ликованием. Присутствие философа-солдата было недолгим, всего несколько секунд, а затем дредноут заключили в камеру, и сейчас ни один из Испивающих Души не мог быть абсолютно уверен, что вообще его видел. Когда в коридоре появился одинокий паломник, они были заняты обдумыванием произошедшего.

За человеком шли два Имперских Кулака, но казалось, что гораздо большую опасность для Сеннона представляют не Испивающие Души, а собственное состояние здоровья. Синеватая, влажная от пота кожа, красные круги вокруг глаз, опустившиеся, словно под гнетом собственного веса, плечи. Дыхание было похоже на болезненный хрип.

Он прошел мимо камеры сержанта Салка. Сержант был истощен, его руки покрывали раны — он продолжал пытаться разорвать оковы даже после того, как стало очевидно, что освободиться ему не удастся. Остальные Испивающие Души молились или просто отдыхали, отключив половину мозга и оставив вторую половину бодрствовать. Такую способность космодесантникам давал каталептический узел, внедренный между полушарий мозга. Сервиторы регулярно приносили Испивающим Души пищу, но это было единственной уступкой в пользу комфорта. Так как место заточения Денията находилось довольно далеко, пленники вели себя тихо, каждый из них обдумывал собственное положение и ждал новостей о Сарпедоне и судебном процессе. Но никто ни о чем не спрашивал тюремщиков из Имперских Кулаков.

В одной из камер находился капеллан Иктин. Камера была запечатана так, чтобы ни один из Испивающих Души не мог увидеть или услышать капеллана. Риторику Иктина сочли одной из самых больших угроз для нормального содержания пленников, поэтому к прутьям решетки приварили стальные листы. Тех Испивающих Души, кто, лишившись офицеров, примкнул к его пастве, распределили по Залам Искупления таким образом, чтобы максимально ограничить их возможность общаться между собой. Проходя мимо запечатанной камеры, Сеннон коснулся ее двумя пальцами, пробормотав молитву о душе Иктина.

Человек остановился у камеры капитана Луко и опустился на колени.

— Осторожней, — сказал Луко, — по тебе не скажешь, что тебе удастся снова подняться.

— Я пришел помолиться за вас, — сказал Сеннон.

— Помолись за себя, — ответил Луко, — все молитвы, которые могли бы нам помочь, уже прозвучали на Селааке.

— Вы не безнадежны, — сказал Сеннон, не обращая внимания на смесь жалости и презрения, с которой капитан на него посмотрел. Скованный цепями Луко по сравнению с Сенноном был гигантом, и мощи, свойственной каждому космодесантнику, его не лишали ни оковы, удерживающие капитана у стены, ни прутья, стоящие между ним и человеком.

— Невозможно подойти к пропасти настолько близко, чтобы милость Императора не могла вернуть тебя с ее края.

— А что насчет тех, кто уже рухнул вниз? Что? Молиться за них — грех, не так ли?

— Не думаю, что ты из таких, капитан Луко.

— Ты знаешь мое имя, — сказал Луко.

— Я читал об Испивающих Души, — сказал Сеннон, — Имперские Кулаки открыли нашему культу большую часть информации о них, чтобы мы могли наилучшим образом наблюдать за свершением правосудия. Мы, может, и называемся Незрячим Оком, но не выполняем свой долг вслепую, имея доступ к знаниям.

— Инквизиция, знаешь ли, приказала вычеркнуть нас отовсюду, — сказал Луко, — они, скорее всего, повесят тебя просто за то, что ты знаешь о нашем существовании.

— Власть здесь принадлежит Имперским Кулакам, — ответил Сеннон, — Инквизиция, конечно, может взять свое, когда мы покинем Фалангу, но это — приемлемая цена за возможность увидеть торжество правосудия в столь сложном деле.

— Должно быть, легко жить, видя галактику такой простой, — с презрением в голосе произнес Луко, — думая, что знаешь, что правильно, а что неправильно. Слепо веря, что один из путей хорош, а другой плох, и никогда не задумываясь об этом. Я тебе очень завидую, паломник.

— Значит, ты сомневаешься, что идешь правильным путем? Сомнение — грех, капитан Луко.

Луко улыбнулся одними губами.

— Спасибо. Я добавлю его к списку своих грехов.

— Я буду молиться о тебе.

— Не будешь. Обо мне не будут молиться

— Ты в цепях. Не тебе решать, будут ли о тебе молиться.

С этим Луко поспорить не мог. Сеннон, стоящий на коленях у камеры капитана, склонил голову и закрыл глаза. Его дыхание стало тише, и Луко даже показалось, что молодой паломник умирает прямо перед решеткой.

— Я тебе очень завидую, — повторил Луко слишком тихо для того, чтобы его кто–нибудь услышал.