Немец уложил девочку, укрыл и улыбнулся.

– Карош, фрау, будьет жить.

Ох, и напоили же его!

Потом немец благополучно отбыл в свою Германию, подарив перед отъездом деду огромную белую раковину, рогатую снаружи и с нежным розовым перламутром внутри. Раковина была тяжелой и таинственно-прекрасной, потому что в ее недрах не замолкая шумел древний океан.

– Ей миллион лет! – Хвастал Григорий, картинно гася окурок о край раковины. Он использовал подарок, как пепельницу.

Странно, но факт – раковина разбилась после дедовой смерти.

15

Я в который раз слушаю семейные легенды, пока мой пацан носится где-то с друзьями у озера. Утром я заставляю его подтягиваться на турнике и занимаюсь с ним математикой. Он изо всех сил старается соответствовать. Но, с куда большим удовольствием, я рассказываю ему свои собственные сказки, это когда нас не видит бабушка. Фантазер, он сочиняет для меня лирические стихи и просит, чтобы я написала книжку для всех детей.

– Мама, я буду юристом, или священником…

Надо же, прогресс!

А у отца отпуск. Он взял его, ради меня и теперь мается бездельем.

Несколько лет назад он попытался стать пенсионером. Это случилось как раз во время распада Союза. Из бывших республик побежали, кто куда мог. Мои родители не побежали. Неуда было бежать и не на что. Деньги, скопившиеся у них на книжках, в одночасье исчезли вместе с рухнувшей империей. Успели кое-как отправить в Москву Андрея младшего. Благо Московский Горный институт направил приемную комиссию непосредственно на Комбинат. Скорее всего те, кто направлял комиссию, в свое время диссертации по Комбинату писали и успешно: место богатейшее, самая новая техника, технологии передовые, специалисты – лучшие в стране…

Большинство тех, кто приехал сюда с отцом, давно в России, или в Германии, или на Украине. А кого-то нет, умирают люди.

Родители остались. Остались почти в полном вакууме;

У казахов вспыхнуло национальное самосознание. В столице кричали о государственном языке, а в Уральске казаки секли казахов, в Жезказгане все кому не лень разворовывали комбинат.

– Не нравятся вам русские? – наседала мама на своих учеников казахов, – Мы-то уйдем, нам есть куда уйти. Но придут китайцы, они все сожрут: и вас, и даже вашу землю. Все!

– Да ладно вам, – тянули недовольные, – какие китайцы?

Мама парировала:

– Каждый год в Казахстан прибывает около миллиона китайцев, уезжает половина. Куда деваются оставшиеся 500 тысяч? Это официальные данные.

Медь, как и золото – сырье, можно сказать, стратегическое. И здесь главное: кто успеет первым. Южно-корейская компания «Самсунг» каким-то образом почуяла грядущий хаос и, что называется, подсуетилась. Комбинат был сдан в аренду на семь лет корейцам, и город получил шанс выжить.

Что самое интересное: история повторяется. Давным давно, в 20-х годах прошлого века, англичане предложили Ленину: «Вам ведь ни к чему пока эти голые степи, давайте мы тут покопаемся…» Ленин ответил: «Мы сами покопаемся…». Это тоже легенда. Но считается, что именно желание англичан покопаться в казахстанской земле, привлекло к ней внимание тогдашнего советского руководства.

Корейцы стали привлекать старых спецов, и отец оказался в их числе. Он предложил свою технологию для производства электродов, и сам же организовал цех, где эти электроды стали выпускать.

Ему больше шестидесяти; он любитель охоты, рыбалки и хорошей компании. Мать даже застукала его с какими-то девушками, которых он, якобы, подвозил домой с работы. В городе ходят слухи, что одна из них его любовница.

– Галина, этой девочке 25 лет, – не очень уверенно оправдывался отец.

Мама любит его, она любила его, когда он был веселым парнем, с густой каштановой шевелюрой и хорошо развитой мускулатурой, она любит его и сейчас, когда он превратился в довольно шустрого сухощавого деда. Она хочет ему все это сказать, но выходит:

– Я в свои 25 лет к старику со вставной челюстью ни за что не села бы в машину! Будь он трижды моим начальником!

Отцу, кажется, стыдно, но как хочется жить!

– Он вечно во что-нибудь ввязывается! – жалуется мама, – когда мы распределялись, то договорились с ним заранее, что поедем по моему направлению в Челябинск. Да он куда угодно мог поехать, с его красным дипломом! Так нет же, приходит после окончательного распределения и говорит: «Галина, мы едем в Джезказган». «Как в Джезказган?» – спрашиваю. «Ну, у нас все ребята едут, и я с ними…».

Что ты будешь делать! Тогда в Новочеркасске под пули полез! Сидел бы в общежитии. Только ему разве докажешь.

– Папа ты был на той демонстрации?!

Отец так рассказывает о событиях в Новочеркасске: «Это случилось в 1961 году. Собственно все события начались на Электровозостроительном заводе. Сначала по радио передали о повышении цен на молоко и мясо, а на следующий день утром рабочим завода сообщили о снижении тарифных ставок. Сегодня трудно говорить: намеренно это было сделано, или нет, но тогда рабочие собрались на заводском дворе и потребовали объяснений у руководства. Директор завода повел себя на редкость глупо. Он вышел на балкон и грубо бросил в толпу собравшихся:

– Кому не нравится, может с завода уходить!

Возмущенные рабочие ринулись к горкому партии, по дороге к ним присоединялись другие недовольные, да и просто любопытные. Вскоре в центре города на площади Лассяля собралось несколько тысяч человек.

Наше общежитие заперли снаружи, чтобы студенты не смогли выйти. Но мы с приятелем выбрались на улицу через окно на первом этаже и побежали на площадь, смотреть.

Двери здания горисполкома были закрыты изнутри, к людям никто не вышел. Толпа бушевала, было жарко, палило солнце. Наиболее активные стали ломиться в двери. Им удалось прорваться внутрь здания, и вскоре на балкон второго этажа вывели насмерть перепуганного человека. Следом за ним вынесли тарелку с курицей и лимоны.

– Вот, что они жрут! А мы голодаем!

Люди все прибывали на площадь. Остановились и другие заводы. Площадь не вмещала вновьприбывших, они заполнили прилегающие улицы.

Потом в город вошли танки, они двигались по улицам, перемалывая гусеницами расплавленный асфальт.

Власти не показались. Ни одного милиционера. Только войска постепенно подтягивались и охватывали площадь.

С балкона полетел портрет Хрущева.

Люди еще не понимали, что произошло. Тогда послышались автоматные очереди.

Когда я услышал свист пуль, то понял – не холостые. Вдвоем с приятелем мы спрятались за бочкой с квасом.

Подъехали пожарные машины и скорые. Автоматная стрельба продолжалась недолго, послышались крики. Люди бросились с площади на Московскую улицу.

Мы видели, как пожарные машины смывали кровь с мостовой, раненых и убитых тут же спешно увозили. Но люди все чего-то ждали, не расходились. На Московской стоял танк, офицер что-то кричал в толпу, толпа кинулась на танк. Опустив ствол и крутанув башней, танк освободился от забравшихся. Затем он выстрелил. Лопнули стекла, зазвенели осколки. И тогда, наконец, заговорили репродукторы. Объявили, что в город прибывают Микоян, Подгорный, Павлов, члены тогдашнего правительства.

Нам удалось вернуться в общежитие.

Студентам пообещали встречу с прибывшими в институте.

Потом Микоян выступал по радио и обещал через пять лет полное благоденствие, а если оного не произойдет, то: «Не верьте ЦК КПСС!».

В расстреле обвинили, как обычно, западные спецслужбы; снижение тарифов – тоже специально подстроенная провокация.

Погибло больше ста человек, в том числе женщины и дети. В городе объявили комендантский час на неделю. Потом состоялся суд. Нет, не над теми, кто дал приказ стрелять, а над «организаторами беспорядков».

– Все повторяется, – сказал отец, когда в Москве танки стреляли по Белому дому. Андрей – младший сидел на крыше соседнего здания, а родители с замиранием сердца у телевизора. Все повторяется…