Около наскоро сооруженного стола, покрытого красным полотном, с трех сторон выстроились воины двух полков. А у стола стояли командиры Мелехин и Миронов со своими заместителями по политчасти и комдив Громов.

Колонна японских офицеров остановилась перед столом. Офицеры, казалось, никого не замечали. Одни смотрели кверху, другие – вниз, как бы показывая этим, что победить их можно, но покорить нельзя.

Полковник Хирота, приземистый, с оплывшим животом, в белых перчатках, поклонился победителям и отстегнул саблю. Поцеловав, он положил ее на стол. Потом сдал маузер и вернулся в строй. Так проделал каждый офицер. Солдаты складывали винтовки, пулеметы, минометы прямо на землю.

– После сдачи оружия Хирота обратился через своего переводчика к комдиву, что желает что‑то сказать.

Громов разрешил.

Хирота вышел к столу и, заложив за спину руки, заговорил, обращаясь к переводчику:

– Я хотел бы выразить признательность, господин полковник, вашим офицерам и солдатам, которые храбро дрались с доблестными воинами Ямато. Я никак не ожидал, что не смогу уничтожить русский полк, имея численное превосходство. Теперь могу сказать, что советская армия тоже сильная.

«После японской», – усмехнулся в душе Арышев.

– А вот американцев в Пирл‑Харборе мы разбили наголову. Сколько было наших солдат, столько и убитых врагов…

Потом к пленным обратился Громов.

– Может, японские солдаты и офицеры думают, что в плену их ожидает суровая кара? Нет, этого не будет. Вы ни в чем не виноваты. В этой войне мы ставили цель не уничтожить Квантунскую армию, а заставить ее сложить оружие, чтобы покончить с агрессией на Востоке. Вы еще вернетесь на свою родину, а вот они, – показал комдив на поле боя, где лежали трупы, – уже никогда не вернутся. И в этом не наша вина…

Когда закончилась церемония капитуляции, солдаты и офицеры обоих полков поспешили к походным кухням. В этот день они еще не завтракали.

…После обеда Дорохов собрал батальон на политинформацию.

– События, которые сейчас происходят в Маньчжурии, потрясают весь мир. Но особенно они потрясли Японию и, в частности, Квантунскую армию, которая стоит на грани разгрома. За шесть дней войска нашего Забайкальского фронта, преодолев Большой Хинган, вышли на Центральную Маньчжурскую равнину. Справа от нас действует 39‑тая армия генерала Людникова. Обойдя Халун‑Аршанский укрепрайон, она овладела, городами Солунь и Ванемяо. По соседству с ней наступает шестая гвардейская танковая армия генерала Кравченко. Танкисты прошли в невероятно трудных условиях, заняли город Таонань и движутся в направлении Чанчуня, Мукдена. Советско‑монгольская конно‑механизированная группа под командованием генерала Плиева преодолела безводную пустыню Гоби и разгромила несколько кавалерийских дивизий князя Дэвана, заняла город Доланнор. Успешно наступают войска Первого и Второго Дальневосточных фронтов. Как видите, обстановка сложилась не в пользу Японии. Учитывая все это, император Хирохито выступил с заявлением, что принимает условия Потсдамской декларации о капитуляции.

Батальон громыхнул взрывом рукоплесканий и криками «ура», «конец войне».

– Но, товарищи, – продолжал Дорохов, – приказа о прекращении военных действий в Маньчжурии император не отдает. Этим маневром он рассчитывает на то, что наши войска приостановят наступление, а японцы перейдут в контрнаступление. Советское правительство сегодня выступило с заявлением о том, что не прекратит военных действий до тех пор, пока не будет отдан приказ Квантунской армии о капитуляции. Поэтому мы вынуждены продолжать войну.

В японских школах внушали детям, что богиня солнца Аматерасу Оомиками однажды спустилась с неба на землю, произвела на свет и водворила на престол первого императора Японии Дзимму. Богиня вручила ему священные сокровища: зеркало, меч и драгоценный камень.

Произошло это будто бы 11 февраля 660 года до нашей эры. Означенная дата считалась днем основания японского государства и была объявлена национальным праздником Кигенсецу.

Детей учили не историческим фактам, а легендам, что Япония – божественная страна, что управляется она никогда не прекращающейся династией потомков Дзимму вплоть до последнего императора Хирохито.

Так оформилась одна из древнейших религий Японии – культ Синто – бога солнца.

Дзимму провозгласил девиз: «Восемь углов под одной крышей». Этот милитаристский лозунг служил руководством для всех императоров. Солдату внушалось, что умереть за божественного императора – наивысшее счастье, что душе погибшего уготовлено место в раю. Японцы фанатически верили в эту легенду и шли в специальные отряды «божественного ветра» – камикадзе, то есть становились смертниками, готовыми в любую минуту умереть за императора. Воина прославляли. Говорили: «Нет цвета краше сакуры, нет гражданина почетнее самурая».

Но больше прославляли императора. В национальном гимне Японии «Кими гае» говорилось, что император будет жить до скончания веков. Он вечен, как камень, о который разбиваются морские волны, как зеленый мох, растущий на нем…

И вот подошел крах божественных устоев императора. Советские войска громят его верноподданных, подходят к столице Маньчжоу‑Го.

Всю ночь с 13 на 14 августа высший совет решал, как поступить императору. В полдень Хирохито объявил свою высочайшую волю о принятии Потсдамской декларации, а вечером выступил по радио.

«…Я, приняв во внимание положение во всем мире и нынешнее состояние империи и желая чрезвычайным путем урегулировать обстановку, объявляю моим преданным и благочестивым верноподданным следующее. Я приказал имперскому правительству известить Америку, Китай и Советский Союз о принятии совместной декларации… Я знаю истинные чувства верноподданных, но при нынешнем положении вещей должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что невыносимо…»

Ночью покончили с собой военный министр Анами, бывший премьер‑министр Коноэ и другие генералы. А на следующий день у императорского дворца началось массовое совершение харакири офицерами разных рангов и служб…

Глава восемнадцатая

Большой Хинган…

Много говорили о нем солдаты и офицеры, строили разные предположения: сможет ли преодолеть его полк со своей боевой техникой?

Раскрылся Хинган не сразу. Грунтовая дорога долго петляла по низинам и холмам, поднималась в горы, в лощинах журчали ручьи, зеленели поросшие ряской болотца. Но все круче и круче становился подъем, все непроходимее дорога.

Офицеры ехали верхом на трофейных лошадях. Арышев восседал на гладкой кобылице рыжей масти, Быков – на гнедом мерине. Илья Васильевич с непривычки кренился вперед, неуклюже подпрыгивал в седле, когда лошадь переходила на рысь.

Вдали, подпирая синее небо, громоздились каменистые скалы. А над ними, в лучах полуденного солнца, дремали белесые тучи, бросая на лесистые склоны темные расплывчатые тени…

Сутки назад по этому пути ушел один из полков бригады Хирота. Наши дозоры передавали, что японцы двигались где‑то далеко и ничем, кроме следов, – костей сушеной рыбы, консервных банок – о себе не напоминали.

…Первый батальон, шедший в голове колонны, поднялся на небольшую гряду. Перевалив ее, дорога опустилась в ущелье, подвела к бурной речке, через которую не было моста. Солдатам пришлось снимать обувь, брюки и переходить вброд горный поток. Повозки заливало водой. Чтобы не замочить вещи, боеприпасы, бойцы переносили их на руках…

До гребня высокого отрога оставалось рукой подать, но подъем был крут. Арышев слез с лошади, взял под уздцы. Монгольские кони, тащившие повозки, падали на колени и с помощью солдат взбирались на кручи. У самого гребня дорога прижалась к скале над глубоким обрывом. Бронебойщики осторожно провели своих коней. А пулеметчикам не повезло. Ездовой одной повозки хлестнул остановившихся лошадей, те рванули в сторону – колеса сорвались со скалы, и повозка, груженная боеприпасами, полетела в пропасть, увлекая за собой дико ржащих лошадей.

После этого случая солдаты не оставляли на произвол ни одной повозки, пушки, машины. Помогали друг другу взбираться на кручи. А узкие опасные места расширяли с помощью взрывчатки…