Голлер почувствовал страстное желание выбить его из этого седла. Ему самому уже нечего терять. Как только Грауман предъявит ему ордер на арест, все кончено. Но и Грауману несдобровать. Он, вахмистр, не будет держать рот на замке, даст такие показания, от которых комиссару Грауману не поздоровится.

— Почему ты не арестовываешь меня? — полюбопытствовал он.

— Всему свое время. Может быть, прежде я хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Не каждый день удается видеть банковского грабителя в полицейской форме.

— Бывают типы и похуже, — спокойно возразил Голлер. — И тоже в полицейской форме.

— Давай не будем препираться, — отрезал Грауман. — К тому же не тебе судить о том, чего ты не знаешь.

— Ошибаешься, я знаю одного человека… — Голлер запнулся. — Моя поездка в Швейцарию была не напрасной.

— Тебе не удастся взять меня на пушку, — бросил Грауман, с трудом сдерживая любопытство.

— У меня есть магнитофонные записи!

Грауман ухмыльнулся:

— Знаю. Но они не содержат ничего такого, что бы могло меня серьезно скомпрометировать.

— И все же благодаря им ясно как день, почему два почтенных бюргера предприняли в апреле тысяча девятьсот пятьдесят первого года поездку в Швейцарию.

— Разве запрещено друзьям путешествовать вместе?

— Ну-ну! — пробормотал Голлер с застывшим лицом. — В протоколах женевской полиции зафиксировано, что некий Грауман будто бы только из газет узнал, что его бывший фронтовой камрад Бонгард утонул в Женевском озере.

Грауман подозрительно проследил за Голлером, который прошел в угол комнаты, где на тумбочке стоял магнитофон.

— С помощью записи твоего разговора с Бонгардом легко проследить маршрут вашего путешествия, — пояснил он и иронически заметил: — Удивляюсь твоей способности уговаривать людей, Грауман. Непросто было убедить Бонгарда еще раз проехать маршрутом, которым вы пользовались в войну, когда укрывали драгоценности того французского ювелира. Для тебя на карту было поставлено многое. Половину награбленного Бонгард держал в своем банковском сейфе, а ты с дьявольской хитростью сумел убедить своего сверхосторожного приятеля обеспечить тебе доступ к этому сейфу…

Грауман подскочил к Голлеру.

Вахмистр сделал шаг в сторону, стремительно выхватил из-под полы пистолет и гаркнул:

— Ни с места!

Грауман повиновался и даже состроил некое подобие улыбки.

— Таким ты мне правишься больше, — хмыкнул Голлер. — Как видишь, все козыри на руках у вахмистра Голлера. Он разыграет их, будь уверен, один за другим.

— Подозрения и догадки, — лениво обронил Грауман, успевший к тому времени прийти в себя. — Убери пушку. Ты слишком взволнован.

Голлер и ухом не повел. Его пистолет по-прежнему был направлен в живот комиссара. Ситуация настолько быстро изменилась, что Грауман подумал, не во сне ли все это происходит. Он недооценил Голлера. Этот человек действительно был способен на все.

Голлер уловил нерешительность Граумана и рассказал о своем визите в кантональную полицию, где, вопреки просьбе Граумана, ему все же дали возможность ознакомиться с делом. Рассказал он и о пансионе, в котором Грауман и Бонгард переночевали в 1951 году. Его последним козырем был рыбак, которого он отыскал на берегу Женевского озера.

— Его зовут Мозер, коронный свидетель, — заверил Голлер. — И хотя он довольно стар и дряхл, крепко попивает, но в моменты просветления… — Он не стал распространяться, что ему поведал Мозер в минуту просветления.

Грауман волновался все сильнее. Теперь-то он непременно должен узнать, насколько далеко продвинулся вахмистр в своих поисках.

— У тебя нет доказательств, — просопел комиссар, — на твои угрозы я плевал.

Голлер, не говоря ни слова, нагнулся и достал из кейса магнитофонную кассету. Медленно, не спуская с Граумана глаз и держа в правой руке пистолет, он левой вставил кассету в магнитофон.

В комнате раздался сиплый голос рыбака Мозера. Грауман побледнел.

Голлер остановил магнитофон.

— Хватит? — насмешливо спросил он. — Теперь я знаю о каждом твоем шаге в Женеве в пятьдесят первом. Тебе повезло, что судебная коллегия ландсгерихта рассматривала только парижское дело времен войны, а не тот странный несчастный случай на Женевском озере. Но если сейчас я дам показания, я и Мозер… — Он осторожно положил кассету обратно в кейс. — Она окажет мне неоценимую помощь. Благодаря ей вызовут для показаний Мозера. А ему-то все известно.

Грауман внимательно следил за каждым движением Голлера.

— Если я правильно понял, — процедил он, — тебе нужен шанс. — Грауман говорил спокойно, тщательно взвешивая слова. — Я дам его тебе. — Он выпрямил спину, подобрал живот и напустил на себя великодушный вид. — Сегодня же ты напишешь рапорт об увольнении и в самое ближайшее время с женой и ребенком скроешься за границей.

Он подождал, пока вахмистр обмозговывал его предложение, а затем решительно сказал:

— На этом мы с тобой квиты!.. Знаешь, несмотря ни на какие свидетельства, я сумел бы отвести все твои обвинения. — Грауман заложил руки за спину и прошелся по комнате. — Мне придется основательно поработать, чтобы вытащить тебя из этой ямы, — продолжал он. — Я думаю, что в интересах нашей полиции можно было бы закрыть глаза на твои делишки. — Голлер ничего не ответил. Грауман немного подождал и добавил: — Уверен, что президент полиции одобрил бы мое поведение. Кроме нас с гобой, никто не знает закулисную сторону этой истории. Итак, уговор будет только между нами двоими. Я направлю Мелера по ложному следу и заведу расследование в тупик. — Грауман подошел к Голлеру и, поколебавшись, протянул ему руку. — Спишем дело в архив и забудем о нем.

Голлер не пошевелился, его пистолет по-прежнему смотрел в живот комиссара.

— Это единственное, что я могу для тебя сделать, Карл, — буркнул Грауман.

— Для меня? — скривив губы, протянул Голлер.

— Разумеется. Для кого же еще? — Грауман помолчал и затем продолжил: — Мое последнее слово, Голлер. Я делаю это для тебя и не в последнюю очередь ради чести мундира нашей полиции. У тебя мало времени на размышления. Я ни на грош не верю своему ассистенту. Если Мелер разоблачил тебя, то раздумывать некогда.

— Так легко ты от меня не отделаешься, — ухмыльнулся Голлер. — Это у тебя теперь нет времени на раздумье! Если бы ты сделал мне это предложение перед моей поездкой в Швейцарию, то нам еще было бы о чем поговорить. А сейчас? — Голлер вышел из угла и вплотную приблизился к Грауману. — Я мог бы шантажировать тебя на полную катушку и потребовать долю твоих военных трофеев, но я не хочу. Ненавижу кровавые деньги.

Грауман потерял дар речи. Голлер, наоборот, оживился.

— Я открыл другой источник доходов, — весело болтал он. — И пока комиссар Грауман прикрывает меня…

— Ты спятил! — воскликнул Грауман.

— Все очень просто, начальничек. В конце концов, каждый должен каким-то образом восполнить недостающее. Тебе-то это хорошо известно!

— Ты ограбил банк и сберкассу. Думаешь, что и дальше все будет сходить тебе с рук?

— Ну, — протянул Голлер. — Не вечно, разумеется, но какое-то время — наверняка. Меня так просто не взять. В Вильмерсдорфе я работал в перчатках. — Он осклабился. — Чтобы снова не наследить. И следующий банк я возьму точно таким же образом.

— Ты определенно сошел с ума! — простонал Грауман.

— Не больше, чем ты. С такой уймой грехов и быть на службе в полиции…

Грауман пропустил этот выпад мимо ушей.

— Бесполезно, — сказал он. — Даже если я захочу тебя прикрыть, ничего не выйдет. Мелер сидит у нас на хвосте. Его уже не удержать. Он роет землю носом.

— Остановить его — твоя проблема, — обронил вахмистр. — Он схватит меня, а я потяну тебя.

Грауман молчал.

— Наше дело, конечно, здорово переполошит общественность, — с иронией продолжил Голлер. — Газеты сообщат о нас под крупными заголовками и будут рассуждать, кому и сколько врезать. — Вахмистр злорадно рассмеялся. — Если ты меня засыплешь, то я потеряю немного, а ты — все: деньги, карьеру, власть.