Не желая колебать и осложнять свое положение в Польше, он не увлекся династическими планами своей литовской рады и стал искать иных путей. Укрепления организации оборонительных сил Литовско-Русского государства он требует от литовско-русского военнослужилого класса, от шляхты, все более объединяя ее в общегосударственную силу привлечением к веданию интересов литовско-русского целого, стремясь пробудить в нем сознание ответственности за судьбу государства.

При отсутствии сильной принудительной власти, сильной правительственной организации, при признании этой задачи неразрешимой — другого пути, как попытка пробудить политическую сознательность и активность в шляхетском сословии, и не было.

Говоря так, я не хочу приписывать Сигизмунду вполне сознательную широкую мысль о политическом воспитании шляхетства. Нужда гнала в эту сторону. Попытки действовать приказами, уставами, назначением суровых кар ни к чему не приводили при слабости исполнительной организации. Приходилось взывать, требовать, созывая съезды и сеймы.

Отношения Сигизмунда к литовско-русским сеймам по существу те же, что рассмотренные отношения к литовской господарской раде.

В этом отношении существенно указанное выше известие, что на Берестейском сейме 1511 г. Сигизмунд не нашел нужным идти по старому пути: издать «уставу» о военной службе с одною радой, а, напротив, не приняв никаких окончательных решений по вопросу государственной обороны, назначил новый сейм в Вильне и принял меры к тому, чтобы этот сейм был действительно представителем всех земель Литовско-Русского государства.

Именно в окружной грамоте

Тут все характерно: и то, что сейм есть совещание рады с земянами («с вашою милостью — рада»), и то, что съезд представляется персональным, viritim, и только из пограничных поветов пред полагаются делегаты за невозможностью обнажить границы от военной силы, и то, что ехать должны державцы во главе земян («державцы с земяны»), и то, что на решения сейма требуется общее всех «зволенье». Характерны последние слова:

Как мы далеки от реально-исторических представлений, когда говорим о решениях сейма, вернее было бы говорить о «постановлениях рады на сейме и согласии на них шляхты». И как это близко к отношениям на московских земских соборах? С той, конечно, разницей, что там реальное соотношение сил было иное, что зволенье не было conditio sine qua поп сбора денег.

Главная задача сейма — о чем рада должна «со всею пильностью о то помыслить и радить», — чтобы «на том нынешнем сойме способ ку обороне слушный на прийдучое лето и завжды напотом был вчинен». Выработать этот «способ» рада должна на сейме, в общении с земянами, «абы каждой ведал, як из своего именя службу земскую мял бы заступовати и которым обычаем из своих людей на войну выправитися».

Думаю, что наиболее верный ответ на вопрос о роли шляхты в этой работе сейма был бы такой: собственно для юридической силы, как мы выражаемся, «военной уставы» зволенье не нужно: ведь она не нарушает привилеев, как сбор «серебщизны». Но оно фактически стало необходимым, во-первых, как материал для установления житейски исполнимой нормы, во-вторых, как форма ее публикации в общее сведение военнослужилого класса и как средство заручиться с его стороны обязательством исполнять обязанность, принятую на себя сознательно и обдуманно.

Фактически, конечно, такая практика при слабости власти вела к отождествлению практики в определении «серебщизны» и размеров военной службы, а застарев, эта практика стала правом, хотя бы «обычным».

На сейме 1512 г. господарь указывал, что норма, определенная Александром Казимировичем на новгородском сейме с прелатами и панами-радой — «з десяти служоб пахолка у сброи на кони з древцем», — недостаточна, и предлагал либо «з десяти дымов пахолка на кони в зброи з древцом», либо, если это покажется тягостным, «з десяти служоб два молодцы — конно, збройно».

Не совсем ясно, как это служба с 10 дымов оказывается тяжеле той же службы с 10 «служеб». Даже Довнар-Запольский в главе, посвященной «окладу земской военной службы», обходит этот вопрос^{142}.

По-видимому, сейм иначе решил дело, приняв в принципе размер новгородского постановления Александра и рады, попытался ввести замену, по возможности, службы денежным взносом, по крайней мере с городов. Ухвалы сейма не сохранились даже в записях Литовской метрики.

В 1514 г. рядом с «поголовщиной» на наем жолнеров король с панами-радою «и теж со всими землями и подданными великого княжества Литовского» установили строгую уставу нетчикам. Но на расходы по найму жолнеров шляхта шла неохотно: они были большою тягостью для страны, да, быть может, шляхта литовско-русская подобно польской опасалась развития наемного войска как чрезмерной силы в руках господаря.

Новый сейм конца 1515 — начала 1516 г. отказал в новом обложении на жолнеров, и королю пришлось распустить их, рассчитавшись средствами, добытыми путем новых «застав» и сбора «серебщизны» с одних господарских имений. Гарнизонную службу шляхта предпочла нести своими ратниками. В том же духе и постановление сойма 1516 г. (весной): «consiliarii et subditi»[141] взялись кровью и достоянием нести бремя войны, определив ряд мер по сбору и отправлению на войну ополчения, но дали, впрочем, и «серебщизну» на наем служебных. Весы военной практики поневоле снова склонялись в сторону наемного войска. Земские ополчения плохо приспособлены для наступательных действий. Их дело — роль милиции, обороняющей землю, не раз мешало общей мобилизации посполитого рушения.

Особенно жмудская шляхта бывала поглощена обороной границы под командой своего старосты от прусского магистра и даже вне войны с Пруссией задерживалась на месте в периоды натянутых отношений с соседом. Киевская, волынская шляхта была поглощена стереженьем своих границ от набегов татарских.

Во второй половине 10-х годов видим назначения на наем жолнеров не «серебщизны», а поголовщины на все сословия. Паны радные вносят от 30 до 100 грошей, каждый пан и урядник с головы своей, с жены и детей по злотому (30 грошей), шляхтич — по 2 гроша, посполитые люди — по грошу. Урядники господарские, выбрав со своих людей поголовщину, доставляли ее в Вильну. Землевладельцы вносили ее особым «бирчим» при наместниках господарских дворов. За утайку поголовщины — конфискация имения с отдачей его тому, кто донесет об утайке. Это не избавляло Сигизмунда от долгов и новых и новых «застав», да и строгие и определенные порядки мобилизации не исполнялись.

Я уже поминал о неудаче мобилизации 1520 г. по причине отсутствия гетмана: большая часть служилых людей уклонилась от посполитого рушения. Рада не знает, что дальше делать, и взывает к восстановлению местной власти великого князя.