Я засмеялась.

— Неужели так и сказала?

— Конечно.— Елена, взбежав на пригорок, небрежно, как бы между прочим, произнесла: — Кажется, влюблена была в Алешу.

Я приостановилась, не успев взбежать по тропинке вверх.

— Вот как... Теперь мне понятно, почему она так внимательно осматривала меня. А я в такой робе... Может быть, сбегать переодеться? Пока мы рядом с палатками?

— Не стоит,— ответила Елена.— Идем.

— Она и теперь влюблена в него?

— Кто?

— Катя. В Алешу.

— Не знаю. Спроси сама.

Мне вдруг расхотелось идти дальше. Слова Елены я восприняла болезненно и показалась себе в этот момент маленькой, заброшенной, никому не нужной. К сердцу тонкой иголочкой прикоснулось незнакомое чувство — ревность. Я растерялась: не могла понять, как моему мужу могла нравиться другая женщина, кроме меня, совсем чужая, незнакомая. И эта чужая женщина могла любить моего мужа... Нет, надо увозить его отсюда во что бы то ни стало!.. И скорей.

Возле управления Елена попросила меня подождать — пошла предупредить начальника отдела о своей отлучке. Вскоре она сбежала со ступенек крыльца, увлекла меня за собой.

— Выйдем на дорогу, схватим попутную машину..,

Первый же грузовик остановился, хотя мы и не просили.

— Куда, девчата? — крикнул шофер, высунувшись из кабины.

— На котлован,— ответила Елена.

— Залезай!

Мы взобрались в кузов, сели на скамеечку вдоль борта — лицом к реке. Машина свернула влево и помчалась под гору по недавно прорубленному в лесных зарослях коридору. По обе стороны высились могучие деревья: сосны, лиственницы, а среди них, ослепляя взгляд, светились березы, необыкновенно белые, будто просвечивающиеся на солнце, как дорогой фарфор. День был жаркий и безоблачный; солнце, поднявшись в самую высь, томилось и точно таяло, не смея сдвинуться с места. Нагретая хвоя исходила густым и терпким благоуханием. Навстречу, вползая в гору, ревели большие грузовики с тяжелой кладью. За ними взвивалась пыль...

Наша машина спустилась к реке и понеслась вдоль береговой кромки у самой воды. Река бурлила, ударяясь о камни, и до нас долетали прохладные капли брызг. А справа угрюмо нависал каменный массив скалы, и, чтобы увидеть ее вершину, надо было сильно запрокинуть голову.

— Сейчас приедем! — крикнула Елена.

Я так стремилась увидеть Алешу, так рвалась к нему и так подгоняла время, что, когда момент встречи стал близок, я вдруг оробела, захотелось оттянуть этот момент. Шофер, притормозив, вынырнул из кабины и крикнул нам:

— Слезайте! Дальше пешком пойдете. Тут недалеко. А мне туда!.. — Он махнул в сторону работавшего экскаватора.

Мы не спеша двинулись по дороге. От реки веяло прохладой, несло водяной пылью. Обогнув выступ, мы сразу увидели впереди скопление людей и машин на берегу. На воде, чуть покачиваясь, стояла баржа, поодаль от нее тарахтел мотором буксир. От баржи к длинному срубу, собранному из белых брусьев, были натянуты, подобно струнам, металлические тросы. Вокруг ряжа, у автокранов, у лебедок и на барже густо копошились люди. Подойдя ближе, я различила знакомых ребят: Трифон Будорагин в одной майке-безрукавке закреплял трос за угол сруба, Илья Дурасов, балансируя, перебегал по верхнему краю сруба, «судья» Вася укреплял настил от берега к барже. Неподалеку стоял, наблюдая за работой, Петр Гордиенко в белой рубашке с короткими рукавами, а рядом с ним я заметила встретившегося мне в управлении человека с седой прядью.

— Это главный инженер Верстовский,— объяснила мне Елена.

Но Алешу среди них я не нашла. Где он мог быть? Мы придвинулись еще ближе, и тогда я его увидела совсем близко. Он выступил из-за угла сруба, нетерпеливый, озабоченный, со спутанными волосами и потным лбом. Только теперь в памяти со всей отчетливостью отпечаталось его лицо, неповторимое, самое дорогое, другие лица с этой минуты я уже не замечала. Мне хотелось кинуться к нему, но отяжелевшие ноги не отрывались от земли. Я могла лишь позвать его.

— Алеша,— сказала я тихо. Он не услышал, и я позвала громче: — Алеша!..

Он оглянулся, но будто не увидел меня и, опять повернувшись к срубу, закричал что-то Илье Дурасову, расхаживающему по верху ряжа. И тут же обернулся снова, я увидела его расширенные, словно от ужаса, глаза, омытые бледностью щеки, полураскрытый рот. Сделав шага два ко мне, он вскинул левую руку — его вдруг качнуло в сторону.

АЛЁША. На рассвете, когда солнце, блуждая за косматыми сопками, отыскивало прогалину, в которую можно было выкатиться на простор, и развесило по вершинам деревьев, напоказ, полотнища зари, алые, текучие и, казалось, шуршащие, как шелк, на среднем островке посреди Ангары прогрохотал мощный взрыв. Река будто на секунду изумленно приостановила свой бег, алые полотнища зари колыхнулись, распоротые вдоль и поперек, и над островком встал, вздымаясь все выше и выше, черный столб дыма и пыли, похожий на гигантский гриб. Этот взрыв возвестил миру о начале еще одной великой стройки в нашей державе.

На остров были переправлены на спаренных баржах экскаваторы, бульдозеры, многотонные самосвалы, проведена линия электропередачи. На каменистой вершине, среди зарослей березняка, осинника, в окружении сосен и пихт срубили избушки для рабочих. Началась спешная отсыпка дамбы от острова до начала продольной перемычки котлована. Взрывы следовали один за другим. Экскаваторы наваливали в кузова каменистую породу, грузовики уползали, разворачиваясь, пятились и ссыпали камни в воду. Одна машина за другой, круглые сутки — живой конвейер! И дамба метр за метром уходила от острова вдоль по реке к назначенной точке, прямая, как стрела. Насыпь достигла этой точки, и машины — целая вереница машин — приостановились в ожидании начала сооружения перемычки. Потребовались головные ряжи.

Обе бригады плотников — моя и Трифона Будорагина — объединились, к нам подключились монтажники, механизаторы, чтобы громоздкие ряжи погрузить на баржи и отвезти на середину реки, к месту их установки. С помощью лебедок и кранов сдвинули оплетенный тросами ряж с места. К настилу из крепких бревен — от берега до борта баржи.

— Осторожней, не торопись,— сказал главный инженер Верстовский; был он взволнован и сдержан, сам проверял крепление каждого троса, надежность настила и беспокоился о том, выдержит ли баржа такой груз.— Лучше медленней, но наверняка!

Сруб всполз одним краем на бревенчатый настил. Я крикнул:

— Стой! Тросы ослабли.— А Илье Дурасову сказал: — Вот этот узел надо укрепить как следует. На этом тросе основная нагрузка. А то в самый критический момент наделает беды... Трифон, просмотри еще раз ряжи, нет ли где слабины, как бы не рассыпались...

— Не страшись,— отозвался Трифон.— Связаны так, что взрывом не раздерешь.

Но я все-таки обошел, проверяя, сруб, осмотрел каждый угол. Подойдя к самой дальней вязке, я услышал вдруг свое имя. Меня как будто кто-то позвал голосом Жени:

— Алеша...

Повернувшись, я увидел ее, Женю, стоящую между двух стволов сосен, и испугался: начались, кажется, галлюцинации. Я мысленно с досадой отмахнулся от налетевшего на меня видения, пытаясь сосредоточить внимание на том, как Илья с помощью железного стержня укреплял узел троса. Но тут же вспомнил, что я рядом о Женей увидел Елену. Это уже мало походило на видение. Я резко оглянулся. Передо мной стояла Женя, живая, с немигающими глазами на пол-лица, встревоженная и ожидающая. Я шагнул к ней. Но мои ноги не послушались, они подломились, и я неловко припал на одно колено. Поднялся, опять шагнул, и опять меня качнуло. Женя тихо вскрикнула, но по-прежнему стояла на месте. Я оперся на сосну, обхватив руками ее ствол. Выждав момент, я передвинулся к другому стволу, потом к третьему, и я вдруг почувствовал, что страшно устал, а Женя была все еще далеко от меня. Но вот наконец и она... Некоторое время я смотрел на нее, еще не веря окончательно, что это Женя, моя жена. Затем я взял в ладони ее лицо. Оно было бледным, глаза закрыты, и походило на маску. Кажется, она не дышала. Нас окружили ребята.