— Кто у вас тут главный? — спросил он Трифона.— Ты небось?

— Ну, я,— ответил тот.— Как догадался?

— По важной осанке.— Пришедший ухмыльнулся.— Сразу видно, что начальник.

Трифон усмехнулся в ответ.

— А ты думал как! У начальника и вид должен быть соответствующий. Я бригадир. И вот он, Токарев, тоже бригадир. А еще у нас есть начальник берега Петр Гордиенко. Скоро появится, наверное.

Леня Аксенов придирчиво оглядел пришедшего.

— А вы случайно не из газеты?

— Как ты угадал?

— У меня глаз наметан на корреспондентов. Может быть, рассказать кое-что об успехах? Как раз для очерка о романтиках.

— Ну, расскажите, послушаю, — сказал незнакомец, подмигнув Лене.— Уж не ты ли метишь в герои очерка?

— Могу и я. Биография не запятнана, поведение и прилежание отличные. Бригадир может подтвердить.

— Подтверждаю,— отозвался я.— Можете ставить его в пример.

— Вы слышали? — сказал Леня.— Берите меня в герои, сэр, пока я не раздумал.

Незнакомец, рассмеявшись, нахлобучил шапку ему на глаза.

— Эх ты, романтик! А сам плачешь небось втихаря, жалеешь, что оторвался от папы с мамой,— угораздило же поехать в такую даль!

Леня как будто обиделся, вскинул подбородок.

— С такими предположениями, уважаемый, прошу обращаться по другому адресу.

— Ну, ну, не сердись,— сказал пришедший.— Я ведь пошутил. Когда думаете закончить дом, бригадир? — .спросил он Трифона.

— Когда будет готов — доложим.— Трифон был хмур и важен.

Я остановил его:

— Не так строго, Трифон. Думаем, что недели через две, если не будет помех...

Серегу Климова осенила тревожная догадка, он воскликнул с подозрением!

— Почему вы так интересуетесь этим домом? Уж не метите ли урвать здесь жилплощадь?

— Мечу, ребята,— сознался незнакомец,

Серега, все более возбуждаясь, крикнул:

— Нет, товарищ дорогой, не отломится тебе жилплощади! Походи сюда, померзни вместе с нами, тогда мы еще поглядим. А на готовенькое все рады!.. Видишь те палатки? — Он указал на наш городок, расположенный в низинке, неподалеку от реки; дымы, вырываясь из труб, сливались воедино и сизым облаком висели над палатками.— Ты жил когда-нибудь в палатке? Вот поживешь — узнаешь. Мы узнали всю прелесть такой жизни. Поэтому и стараемся скорее закончить дом. На новоселье' гостем можешь прийти. Можешь написать в свою газету, если ты и вправду газетчик, о нашем новоселье...— Серега резко отвернулся, взобрался наверх, стал укреплять стропила.

Незнакомец кивнул вслед ему:

— Злой?

— Черт, а не человек,— сказал «судья» Вася.

— Станешь чертом,— проворчал Трифон.— В Москве обещали комнату — уехал сюда, здесь — палатка, а в палатке то жар, то холодище. Обозлишься при такой жизни.

— Это что же, Трифон,— Трифоном, кажется, зовут? — жалоба? — спросил незнакомец с удивлением.

Пока Трифон придумывал, как ответить похлестче, Леня поспешно сказал:

— Нет, извините, претензии. Можете удовлетворить их?

— Нет, не могу.

Леня оглядел нас, как бы спрашивая разрешения на ответ.

— Тогда интерес, первоначально вызванный вашим появлением, угас в наших сердцах. Мы вас больше не задерживаем.

Незнакомец помахал на прощание перчаткой, подмигнул Лене Аксенову и сбежал по лестнице вниз.

Мы постояли немного, гадая, кто это мог быть. Леня настаивал на том, что это газетчик: пришел, примерился, надо ли о нас писать, и убежал обдумывать; и если решит, что мы те самые, кто ему нужен, то появится снова. Трифон, возражая Лене, сказал, что это партийный работник из Браславска, что только партийные работники бывают так просты в обращении.

А Серега Климов крикнул сверху:

— Ни черта вы не разбираетесь в людях! Это контролер из бухгалтерии. Прибыл пронюхать, что мы тут творим и следует ли нам платить денежки, а если платить, то по какой шкале. Я таких людей вижу насквозь. У него на лице все написано. Выдадут нам в получку шиш за то, что танцуем на морозе, помяните мое слово! Я тогда и часу не останусь здесь.

Трифон, откинув голову, покосился на Серегу.

— Не стращай. Только и думаешь о деньгах, как бы побольше хапнуть!..

— Не хапнуть, а заработать, балда! — крикнул Серега.— А о чем же мне думать — о твоих прекрасных кошачьих глазах?

Трифон, рассвирепев, схватил валявшийся у ног обрезок бруска и, замахнувшись, пошел на Серегу. Тот в одну секунду, с проворством кошки взлетел по обрешеченным стропилам на самый конек.

— Вот окрысился, сатана! — крикнул Серега, свесив голову.— Разбойник! Тюрьму построим — ты первый будешь в ней сидеть, зверь! Алешка, отбери у него брусок...

Трифон кивнул ему:

— Я тебе покажу— зверь! Сиди там, пока в сосульку не превратишься. Амнистии тебе не будет...— Подумал немного, усмехнулся: — Ладно, слезай. А то и в самом деле застынешь, крови-то в тебе один стакан наберется, не больше. Слезай.

— А драться не будешь? — спросил Серега с недоверием.— Брось брусок!..

Трифон швырнул брусок в угол.

— Прыгай сюда — поймаем.

Серега спустился со стены, уже смело подскочил к Трифону, знал: после вспышки гнева с ним можно делать все, что угодно.

— Эка накинулся, лось! Вон куда загнал! Хорошо, что ветра нет, а то бы сдуло, унесло. Вот дать тебе по шее! —

Серега раза три ударил Трифона по лопаткам. Тот даже не покачнулся.

Вечером в нашу палатку заглянул давешний человек с голубыми глазами и попросил пристанища.

— Говорят, у вас свободная койка в наличии. Можно ли ее захватить, пока кто-нибудь другой не захватил? Не прогоните?

— Как будете себя вести,— отозвался Леня.

— Тише воды, ниже травы.

Серега разрешил великодушно:

— Располагайся. Имей в виду, будешь нести обязанности, как все: придется подежурить ночью у печки.

— Что за вопрос! Согласен.

— Как зовут-то хоть?

— Иваном Ручьевым.

«Судья» Вася подсел к нему на койку.

— После твоего ухода мы судили-рядили, пытаясь отгадать, кто ты будешь по должности-профессии. По-всякому кидали: один сказал, что ты мастер, второй — журналист, а Серега — ревизор, глаза, говорит, хитрость затаили — жди подвоха.

— А что сказал бригадир? — спросил меня Иван Ручьев.

Я уклончиво пожал плечами.

— Для меня важнее сам человек, нежели его профессия.

— Это, пожалуй, верней всего,— согласился Ручьев.— Это безошибочно... Я, друзья, начальник данного строительства.

— Всего, всего? — вырвалось у Лени.

— Да, всего.

— Врет, наверно,— сказал Серёга с явным раздражением.— Врешь ведь, цену себе набиваешь?

— Не вру, ребята, честное слово,— простодушно сказал Ручьев, точно оправдывался перед нами.

Я пристально вглядывался в Ручьева: сквозь белокурые волосы на висках у него, едва приметная, пробивалась седина, в глазах скопился ум, отяжелил и озаботил взгляд — он был усталым и обеспокоенным.

Ручьев лишь поддерживал шутливый разговор с нами, а сам в мыслях своих находился далеко, решал какие-то иные, сложные задачи.

Я шепнул Лене, чтобы он сбегал за Петром, и Леня, поняв, незаметно выскользнул из палатки. Серега Климов вдруг ощутил свою неловкость, пересаживался с койки на койку, ища себе места, наконец дерзко крикнул, подавляя в себе эту неловкость:

— Что же ты сразу-то не сказал, кто ты такой? А то вот как теперь вести себя с тобой?

— Как вел, так и веди,— сказал Ручьев.

Серега мотал головой.

— Вот задал задачу!..

Вскоре в палатку, пригнувшись, вошел Петр Гордиенко. Вглядываясь в полумглу, он увидел сидящего на койке Ручьева.

— О, Иван, так это ты? — сказал Петр, обрадованный неожиданной встречей.— Здравствуй! Прибыл вершить делами?

— Выходит, так,— ответил Ручьев, вставая.— Здравствуй, Петр! Рад тебя видеть...

Они познакомились еще там, в Браславске, и, видимо, понравились друг другу, оба молодые, с запалом, с беспокойством.

— Вот местечко выбрали для тебя,— заговорил Петр,— приткнуться негде, ничего, кроме палатки.